первая осень

      Эта осень выжигает её изнутри отчаянием, а одиночество хроническим изломом где-то на переферии сознания воспаляется вновь. Она в своей боли заизденивелая, распотрошенная и давным-давно мертвая. Стелла по утрам поднимается с кровати, потому что так привычно и вроде как надо. К ней это слово припаяно с детства, её по-другому не научили, ведь «ты должна» звучало из уст матери чаще, чем одолжающе-пустое «я тебя люблю.» У неё в коллекции сотни улыбок и кукольно-фарфоровых, идеальных масок для каждого случая, за фасадом которых лишь аллюзия жизни.       Прекрасная принцесса с тлеющей агонией абсолютного ничего внутри. Ей собственная пустота дерет горло наждачной бумагой, сковывая нордическим холодом. Она не живёт, а лишь существует, вне времени и пространства. Стелле бы вновь научится чувствовать хоть что-то, но она свой кредит доверия израсходовала бездумно-доверчиво, ей проще плутать по лабиринту собственной жизни, цепляясь за Ская и его преданно-слепое обожание к ней, как за нить Ариадны. Она улыбается ему вновь одной из своих коллекционных улыбок, ему этого достаточно, он поверит вновь, как и сотни раз до, руками обвивает за шею и глядя в глаза шепчет: ты один знаешь меня настоящую. Ложь осколочно застревает где-то в межреберье. Стелла дышит едва-едва ровно. Она надеятся, что сейчас она спасена.       Хотя бы на время.

***

      Жизнь гомерически иронична, жизнь даёт ей оплеуху в виде силы света, мол: выдержишь или сломаешься до конца? Стелла в себе крик давит, сжимая подушку до побелевших костяшек пальцев, в гулком одиночестве своей комнаты затопленной мертвенным лунным светом. Стелла думает о том, что света в ней больше нет, а лишь тьма которая словно чёрная дыра, поглощает все вокруг и её саму. Она вновь не спит в эту ночь, боясь увидеть вызженно-пустые глазницы Рикки в череде своих бесконечных кошмаров. Стелла не эмпат, но человеческие эмоции в королевской семье учат считывать с самого детства, заставляя запоминать словно алфавит по букве раз за разом, чтобы позже уметь обращать чужие слабости для своей собственной выгоды. Она молит: пусть ей это только кажется. Но взгляд Сильвы режет по ней неумолимой прямолинейностью, вскрывая сплетения недоказанности общего прошлого. Стелла помнит, как он держал её обожженные руки в своих - шершавых, теплых и по-настоящему живых, помогая профессору Харви обрабатывать их. От воспоминания становится горько и холодно. Ей чужая жалость ядом впивается в легкие, дерёт безостановочно грозди альвеол. Она старается улыбнуться, но улыбка выходит похожей на скол, на любимой фарфоровой чашке с нежно-розовыми бутонами. Стелла отвечает на его сдержанно-ровное приветствие и слова о скором приезде матери. Она ссылается на дела и практически сбегает с площадки для тренировки специалистов. Внутренний голос звучит приказным тоном королевы Солярии. Внутренний голос издевательски тянет: какая же ты слабаяслабаяслабая, никчемная, ты не достойна своего титула. У Стеллы кровь пульсирует в висках, зарождая мигрень. Она выпрямляется неестественно прямо, гордо вскинув голову вверх. Но взгляд льдистых глаз, все еще прошивает ее лопатки насквозь. Стелла знает — Сильва единственный, кто видит её такой как есть. Без прикрас и блестящей упаковки, знающей себе цену дешевки.       И от осознания собственной душевной наготы, ей становится страшно.

***

      Левая сторожевая башня Алфеи кажется продуваема всеми ветрами насквозь. Стелла кутается в свою толстовку, думая, что решение вот оно, на поверхности. Стоит лишь ступить на подоконник, сдать шаг и выпустить бездну на волю. От выпитого коктейля кружит голову, она смеется закинув голову, ощущая как щеки жжет ветер. Стелла цепляется за камни, сбивая руку до крови, что змеится вниз по запястью. Взгляд упирается в тёмные пики деревьев, что за барьером, едва различимых на фоне густой ночи. Там огромный мир, но ей в нём никогда не будет места. От ледяного, продувающего насквозь ветра, слезятся глаза, сбивая на лицо непослушные пряди. Ждать больше нечего. Подошва кроссовка упирается в бортик. Остался лишь шаг. Стелла наклоняется вперёд, нависая над распахнутой, взывающей к ней бездне. В которой если прислушаться, слышен издевательский смех матери. …ты никогда не давала мне выбора, мама. позволь хотя бы сейчас сделать то, что является правильным. Резкий рывок назад, горловина болезненно впивается в шею и она попадает в плен рук, обладателя которых узнает сразу же.       Шершавые, теплые и по-настоящему живые. Осознание бьет не жалея, ломая последние рубежи собственной защиты. Стелла пытается выбраться, но тот кто её держит сильнее в разы, она сдается покорно застывая в его объятиях, лишь позволяя себе под пальцами ощущать тепло чужого тела и колкость зеленого форменного свитера специалистов. — Вы не должны были этого делать, Ваше Высочество. — голос Сильвы хриплый и мягкий. Голос Сильвы отчего- то заставляет давно застывшее сердце отчаянно биться. — Откуда вам это известно, мистер Сильва? Вы испытывали что-то похожее? Чувствовали, что с каждым днем от вас остаётся лишь оболочка? — она отстраняется и смотрит ему прямо в глаза.       А у него в глазах вьюга и льдистое крошево. — Чувствую до сих пор. — Сильва устало усмехается и прикрывает глаза. Боль слишком долго управляла мною. В один момент я понял, что если не остановлюсь, то разрушусь окончательно. И я научился превращать то, что сломало меня, в то с помощью чего я смогу жить дальше, но полностью другим человеком. Боль меняет каждого из нас. — У меня не получится. — Вы сильнее, чем думаете, принцесса. А теперь позвольте проводить вас в вашу комнату. Стелле хочется сказать «да», но окружающий мир расплывается. Встревоженный взгляд Сильвы и стук его сердца — последнее, что она ощущает проваливаясь в бессознательную, вязкую темноту.       Она просыпается от звука будильника, что настойчиво-педантично разрезает тишину её комнаты. Прошедший вечер в лучах рассветного солнца кажется очередным кошмаром из собственных снов. Руки касаются плеч и Стелла вздрагивает, словно от обжегшись, ощущая на себе не свой предмет одежды. У неё на плечах мужская чёрная куртка, что пахнет порохом, железом и солью. Эту куртку на нем она видела не один раз. Стелла клубком сворачивается на кровати, утыкаясь носом в воротник, давя в себя болезненный всхлип. Разум затягивается чем-то горячим и маслянисто-мутным. Стелла думает о том, что она не имеет права на чувства к тому, кто никогда не сможет быть её — всецело и полностью.       Корона давит ей на голову, сгибая Стеллу вновь под своей тяжестью.

***

      Кольцо снова на её пальце, но тревога не исчезает, лишь разрастается все больше, с каждым шагом, пока они углубляются в лес. На открытой поляне стоит мертвая тишина, не слышно даже клекота птиц, лишь завывает ветер, терзая серые верхушки сосен. Кажется где-то на фоне, от спуда придавивших её чужих эмоций и предсмертной боли, давится слезами Муза, а по обонянию ударяет прелый запах крови. Стелла позволить себе слез не может, никогда не могла. Она глазами выхватывает знакомую фигуру среди прочих других, привалившуюся к дереву, замечая как хаотично-сбито движется его грудная клетка. — Жив! — ликованием проносится у неё в голове и в эту же секунду, Стелла чувствует, как жгуче-надрывная, боль подобно хлысту ударяет ее по спине, чуть ниже лопатки. Легенды из старых сказаний цветным калейдоскопом проносятся у неё перед глазами, в которых феи обретали свою родственную душу. Рисунки цветов на запястье, имена на коже… А у неё боль. Все же в её вселенной гармония издевательски-правильная. Стелла кусает губу до крови, силясь подавить крик, который рвется наружу. Пальцы обжигает светом, но она не замечает. Родственная душа, с которой ничего и никогда никогда не будет возможно. Она подбегает к нему первая, коленями ухаясь в кучу грязно-мокрых алых листьев, молниеносно перехватывая его окровавленную дрожащую руку, сжимая в своей. — Мистер Сильва, вы не один, держитесь я прошу вас, мы поможем… — Принцесса, ты… Вы не должны быть здесь… И ваши подруги… — у него слова вырываются сипло и раздробленно, а взгляд мятущийся и затянутый чернотой. — Мы доберемся до Алфеи вместе. Терра сообщила отцу, отряд специалистов скоро будет здесь. — Стелла гнет губы в вымученной улыбке, чувствуя как новая волна его боли обдает её словно кипятком, пуская по телу болезненный озноб. — В нём столько эмоций: гнев, страх, ярость и что-то странное. Я могу прочитать не слишком точно, словно бы он защищает эту эмоцию даже сам от себя. Он счастлив увидеть, или же счастлив, что видел человека, которого он… — последние слова Музы тонут в реве двигателей внедорожников Алфеи, которые окружают поляну по периметру. Стелле кажется, что она сейчас вновь потеряет сознание.       Слишком много, много, много вокруг неё и череда событий не прекращается, у Стеллы сил больше нет, чтобы выдержать, она бороться больше не может. Фея спиной прислоняется к потертой коре дерева, сползает по стволу вниз и садится на стылую землю, бессильно закрыв глаза, лишь по-прежнему сжимая и разжимая правую ладонь, на которой запеклась кровь Сильвы.

***

      Она предательски ловит себя на том, что смотрит на три рваных полоски у себя на спине слишком часто. Сознание будто бы отторгает совершившийся факт обретения родственной души, словно бы до последнего надеясь на то, что следы принадлежности исчезнут. Не исчезают. Стелла ведёт по ним кончиками пальцев, ощущая жгучую пульсацию магии, что древнее, чем сам мир. Она думает, что оказывается в каждом изломе и боли существует своя собственная и несравнимая ни с чем красота. Скай говорит: Сильва умирает. Скай словно выцвел в один момент и потерял смысл существовать. Он раз за разом совершает спонтанные вылазки, чтобы убить Сожженного ранившего Сильву, а после лишь схаркивает кровью, цепляясь за её руки, кляня себя за то, что вновь упустил шанс для спасения названного отца. — Ты больше не пойдешь один, — она говорит беззапелиационно, встречая его удивленно-вопросительный взгляд. — Скай, ты не первокурсник, чтобы не знать этого: миссии специалистов в разы успешнее, когда рядом с ними также работает фея. —  Зачем тебе это, Стел? — Времени у Сильвы практически нет. Я не могу позволить, чтобы ты потерял единственного родного тебе человека. Во имя всего того, что между нами было. Стелла разворачивается и уходит из его комнаты, думая о том, что главное все-таки она вновь утаила.       Времени практически нет не только у Сильвы. Но и у неё. Три твари стремительны, изворотливы и быстры. Обоженные берут их в кольцо, замирают в ожидании и словно бы чего-то ждут. Стелла чувствует, как в воздухе фонит озоном, словно перед грозой. Понимание происходящего приходит лишь тогда, когда она чувствует как у неё внутри разливается магия света. Смазано-неровными, картинками-воспоминаниями, она видит перед собой Сильву и в этот же момент Стеллу окутывает медовое свечение, которое отрывает её от земли, поднимая в воздух. За спиной раскрываются золотистые крылья и лучи света вырываются из её рук, подобно цунами уничтожая Сожженных одного за другим.       Стелла впервые чувствует себя правильной и безгранично свободной. Скай подхватывает её и кажется, не дает ей упасть навзничь. Она цепляется за его плечи, а он шепчет, не скрывая слез, что бегут по у него щекам: ты спасла его, Стелла, спасла, слышишь? Спасибо. Она кивает и просит сохранить произошедшее в тайне. Стелла улыбается впервые по-настоящему счастливо, ощущая как жизнь вновь возвращается к Сильве, теплыми потоками растекаясь у неё по венам.

***

      Последующие дни она проводит в своей комнате, аргументируя для окружающих своё вынужденное затворничество подхваченным где-то вирусом. Магия вернулась к ней практически сразу же, но Стелла боится другого. Увидеть Сильву впервые после всего, что произошло. Она вновь бежит от очевидного, прячась за мнимо-холодными доводами рассудка, но их давно в друг друга срикошетило, кажется что насмерть. Стелла выныривает из мутного омута сновидений, слыша стук в дверь: настойчивый и требовательный. На секунду ей хочется не открывать, залезть обратно под одеяло и выдать происходящее за сон. Но шрамы на спине начинают болезненно тянуть, словно взывая к тому из-за кого были получены. Она вдыхает, словно перед погружением в воду глубоко, чуть дрожаще и открывает дверь, ощущая как взгляд снежно-льдистых глаз, сразу же вперяется в ее лицо. Стелла думает, что бездна была не там, не в левой сторожевой башне. Бездна здесь, в нем и она давно уже погребена под ее толщей. — Сол Сильва! Что привело вас к дверям моей комнаты в столь поздний час? — от собственного официального тона, Стелла досадливо морщится, но улыбка которая годится лишь для официальных приемов намертво приклеивается к лицу. — Вы позволите, принцесса? — он указывает на пространство ее комнаты, и она лишь кивает в ответ, позволяя ему пройти. Стелла заставляет себя не смотреть, она почти вновь убеждает себя, что не смотрит, судорожно перекладывая книжки с места на место и лопоча что-то абсолютно невразумительное о том, что приближается сессия, а она из-за вируса проспустила пару тем и теперь придется нагонять… — У вас кровь. — его слова звучат подобно выстрелу из пращи, Стелла вздрагивает и чувствует как из ее рук выскальзывает любимая фарфоровая чашка с нежно-розовыми бутонами, разлетаясь феерверком осколков по комнате. Все карты на столе, скрывать больше нечего. Он рядом настолько, что Стелла ощущает его обжигающее дыхание на своей шее, рядом с пульсом. Между ними слишком много тишины пугающе громкой. Стелле кажется, что в ней она прямо сейчас растворяется навсегда. На самом же деле она замирает, чувствуя как его рука пронзительно-нежно накрывает кровоточащие шрамы сквозь ткань ее серой со звездами пижамы. — Ты думала, что связь односторонняя? Что я не почувствую то, что происходит с тобой и узнаю настоящего убийцу моего Сожженного? Порой ты так наивна, принцесса. Сол разворачивает ее к себе лицом и Стелла разрешает смотреть на него прямо, не скрываясь. Она касается его лица, очерчивая скулу, замечая как темнеют напротив глаза. Сильва ее руку перехватывает, целуя костяшки тонких пальцев, усеянных кольцами. — Почему когда ты рядом, мне не больно? — в ее голосе слезы звенят неприкрыто. — Метки перестают болеть, когда соулмейты находятся рядом, если ты об этом. А касательно другого… Мне тоже. И это «тоже» — звучит обещанием. Они вопреки, навеки вечные. Принцесса и командир стражи, все сто лет, днями и ночами напролет, а может быть даже чуть больше к бесконечности.