even though i have it all (i want you more, more)

Тихий голос что-то шепчет ему, рука на его плече легонько встряхивает. – Феликс, – говорит голос, почти знакомый, но Феликс так устал, слишком устал, чтобы узнать его или открыть глаза. Он ворчит, глубже зарывается лицом в теплую подушку, на которую опирается, и слышит легкий смех, сотрясающий эту самую подушку. – Феликс, ты хочешь спать здесь? Он мычит. Да, спать, тс-с-с. – Ладно, ладно. Его слегка толкают, и на мгновение невесомость одолевает его, а потом куда-то перемещают, несут. Он расслабляется – отец обычно укладывал его спать, когда он засыпал с Ханной после слишком позднего просмотра фильмов. Он не помнит, что прошли годы. Он лишь плотнее прижимается, чувствуя себя в безопасности. Тем не менее, он знает, что это не одно и то же, но мысль ускользает прежде, чем она может полностью сформироваться. Теперь он почти мечтает о доме, о мелодичном голосе матери, о Ханне, которая ныла, что она не слишком большая, чтобы ее тоже можно было носить, о папе, гладящем его по голове и желающем ему спокойной ночи. Его кладут на что-то мягкое. Тот, кто его несет, отстраняется, и сон Феликса рассеивается. Он инстинктивно протягивает руку, борется, чтобы открыть глаза, и видит склонившуюся над ним фигуру, наполовину скрытую тенью. – Папочка? – хрипит он. – Это я, Феликс, Чан. О, Чан. – Мм, прости. Который час? – невнятно бормочет парень. – Чуть за полночь, – отвечает старший. Кровать слегка проваливается, когда он садится рядом. – Извини, я не хотел тебя будить, ты, похоже, нуждался в отдыхе. – Пр'дукты, – бормочет Феликс, поворачиваясь на бок и прижимаясь к теплому телу Чана. Рука опускается ему на голову, пальцы перебирают пряди, успокаивающе поглаживая кожу. Это приятно. Веки Феликса тяжелеют. Он закрывает глаза. – Продукты? – доносится голос Чана. – Нужно сходить, – невнятно бормочет Феликс. – Мы можем завтра пойти. Феликс мычит. На него накинуто что-то теплое и тяжелое. Легкое прикосновение скользнуло по его лбу, по щеке. Ощущение чьего-то присутствия исчезает, оставляя за собой холодную пустоту. «Пожалуйста», – хочет сказать Феликс, ему снова что-то снится. На этот раз что-то о пустых пространствах и где кто-то все плачет, и плачет, и плачет. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, не оставляй меня. Он просыпается внезапно, моргая от мягкого света, в незнакомой кровати в незнакомой комнате, пояс джинсов неприятно впивается в бока, и парень с трудом встает. Что- Где- Оу. Он у Чана. Очевидно, в одной из его спален. Не конкретно его спальня, конечно. Феликс... на самом деле не знает. Он оглядывается, и в этом пространстве наблюдается та же безличность, что и в остальном доме Чана. Комната красивая, двуспальная кровать, на которой он лежит, стоит напротив большого письменного стола с компьютером, к нему придвинуто модное эргономичное игровое кресло. Справа от него огромные окна, прикрытые жалюзи, пропускающими слабый свет. Слева от него – прикроватная тумбочка с лампой и цифровыми часами, которые показывают прогноз на сегодня, а также время (8:21 утра) и температуру в комнате, а у стены – шкаф. В углу, напротив стола, приоткрыта дверь, откуда доносятся запахи еды и приглушенный звон посуды, слабый звук голоса Чана. На первый взгляд, ничто не указывает на то, что этой комнатой когда-либо пользовались. Ничего на стенах, ничего на прикроватной тумбочке или письменном столе. Феликс вылезает из-под одеяла и открывает шкаф, но обнаруживает, что в нем только одна пара одежды – толстовка, пара джинсов, которые выглядят слишком маленькими, чтобы принадлежать Чану, и комплект нижнего белья, аккуратно сложенный на полках. Значит, гостевая комната. Феликс испытывает облегчение и чувствует себя странно от того, что испытывает облегчение, а еще странно от того, что чувствует себя странно от того, что испытывает облегчение. Не то чтобы он ожидал, что Чан что-то предпримет. Он не очень хорошо знает Чана, но он чувствует себя в безопасности, говоря, что Чан никогда не воспользовался бы им. Просто могут быть последствия, когда дело доходит до сна в его постели (или... с ним...), учитывая, что Чан – его сладкий папочка. От этой мысли что-то вспыхивает, воспоминание о прошлой ночи. Честно говоря, последнее, что он отчетливо помнит, как читал о радикулопатии на диване, пока Чан занимался рабочими делами. Он хмурится, протирает глаза и смутно, смутно вспоминает ощущение, как Чан нес его. (Святые помидорки, насколько он силен?) (Затем снова... руки). А потом его уложили в постель и- – Папочка? Феликс резко вдыхает, руки сжимаются в кулаки, прежде чем он сознательно заставляет их расслабиться. Ну. Это было унизительно. И глупо. И... черт. Проведя рукой по волосам, чтобы привести их в относительный порядок, он выходит из комнаты и идет на звук голоса Чана по коридору. Мужчина на кухне, за стойкой, нарезает половинку арбуза, сосредоточенно нахмурив брови, в ухе торчит наушник. – ...позже сегодня днем, – говорит он. – Наверное, около часа? Он делает паузу, прислушиваясь к тому, что говорит собеседник, и отвечает: «Он может поговорить с Джисоном, он настолько же компетентен, как и я. Еще одна пауза. Чан еще не заметил его, теперь он хмурится, кладя на тарелки ломтики арбуза, аккуратно раскладывая их по бокам. – Если он так сильно хочет поговорить со мной, то может перенести встречу, – скрипит зубами Чан. – Какой смысл быть генеральным директором, если я даже не могу установить свои собственные часы приема. Он вздыхает, опустив плечи и хватаясь за переносицу. – Хорошо, хорошо, спасибо, Джэ. Да. Да. Ладно, пока. – Эм, доброе утро. Чан крупно вздрагивает, чуть не роняя нож, который держит, на ногу, и в последний момент ловит его за рукоять. – Ох! Феликс! Доброе утро, – говорит он, и на его лице появляется яркая улыбка. – Хорошо спалось? – А, да, хорошо. Извини, что заснул на тебе. И спасибо, что позволил мне остаться. – Пф-ф, – произносит Чан, махнув рукой, – не беспокойся об этом. У меня есть гостевая комната не просто так. Наверное, хочешь освежиться, да? – Он выходит из-за стойки, на нем фартук поверх пушистого голубого джемпера, рукава закатаны выше локтей, на обоих запястьях браслеты. «Залипательно», думает Феликс расплывчато. – У меня есть запасная зубная щетка. Не хочешь принять душ? – не дожидаясь ответа Феликса, он топает по коридору, открывает одну из дверей, которая, по-видимому, ведет в бельевой шкаф, и протягивает Феликсу два полотенца, которые тот машинально берет. – Ванная здесь, – говорит Чан, ведя его к другой двери. – И зубная щетка… – он пригибается, открывает шкафчик под раковиной и появляется с новой зубной щеткой, все еще запечатанной. – Пожалуйста. Завтрак будет готов, когда ты закончишь. Хочешь, могу одолжить какую-нибудь одежду? – Да, конечно, – бормочет Феликс, чувствуя легкое головокружение. Обычно ему требуется добрый час, чтобы прийти в себя, когда он просыпается, а Чан тут словно вихрь. Он что, жаворонок? Он вообще спал прошлой ночью? Чан уходит, пока Феликс размышляет, но возвращается через несколько минут, когда Феликс восхищается огромной ванной комнатой из бледно-серого мрамора и полированной золотой фурнитурой, стоячим душем с насадкой и ванной в стиле джакузи рядом. – Держи, – говорит он, протягивая Феликсу стопку одежды. – Я сейчас уйду, но дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? – Хорошо, – кивает Феликс, и у него хватает собранности крикнуть: «Спасибо!», когда Чан уходит, закрывая за собой дверь ванной. Ему требуется секунда, чтобы понять, как включить душ с его сложными насадками, но в конце концов справляется с этим. Длинный стон вырывается из его рта, как только он ступает под горячую струю – давление воды у него дерьмовое, а бойлер с горячей водой крошечный. Он не принимал горячий душ дольше нескольких минут в течение целого года, не считая тех случаев, когда был с ночевкой у Сынмина и Чонина или у своей тети. Поэтому он не торопится, моет волосы шампунем и кондиционером, бутылечки которых Чан аккуратно выстроил в ряд. Они тоже очень качественны и предназначены для восстановления здоровья и блеска волос, способствуют формированию кудрей, а также приятно пахнут. Феликс считает, что Чан все еще пытается восстановить свои волосы после высветления и это должно быть хорошо для его собственных пепельных волос. Это напомнило ему, что теперь у него может быть достаточно лишних денег для поездки в салон. Его корни отрастают, и он может либо подкрасить их, либо вообще покраситься в новый цвет. Может быть в розовый, как он вчера сказал Чану. Теперь он может позволить себе ухаживать за собой на те деньги, которые дает ему старший. В конце концов он вырывается из теплых объятий душа, изучая свое отражение в зеркале, пока вытирается. Его кожа немного суховата, но, похоже, она не слишком сильно пострадала из-за того, что он пропустил свой уход уже две ночи подряд. Покачав головой, Феликс берет одежду, которую дал ему Чан, и смотрит. Совершенно очевидно, что это одежда Чана. Он предполагал, что Чан даст ему одежду из комнаты для гостей, ту, которая, казалось, была для кого-то размером поменьше, чем он, идеально подходящая для Феликса. Они с Чаном почти одного роста, но плечи у старшего шире. Но это... это одежда Чана, он может сказать с уверенностью. Черная оверсайз футболка и спортивные штаны в тон. Идея носить их, носить (и он не может достаточно стрессануть по этому поводу) одежду Чана, посылает трепет через все тело, заставляя его лицо гореть. Это жутко, что ему нравится эта идея? Возможно. Но альтернатива – снова надеть свою собственную одежду. Фу. Не после того, как провел в них целый день, а потом спал. Только не после душа. Поэтому, чувствуя себя немного пристыженным, он переодевается. Футболка свисает с плеч, рукава спадают до локтей, хотя бы брюки на нем сидят нормально. Они хорошие. Феликс понятия не имел, что простая футболка может быть такой мягкой, но... она и правда мягкая. Он догадывается, что это люксовый бренд, что-то французское, судя по бирке. Он вешает полотенца на пустую вешалку, чистит зубы, увлажняет лицо лосьоном, лежащим рядом с мылом, и выходит из ванной с собственной одеждой в руках, чувствуя себя глупо застенчивым. Он спешит в гостиную, опустив голову, и запихивает вещи в рюкзак. – Насладился душем? – спрашивает Чан, и Феликс подпрыгивает и поворачивается, чтобы увидеть его, накрывающего на обеденный стол несколькими маленькими блюдами. Он приготовил ему настоящий завтрак: бобы с рисом, яичный рулет, арбуз, кимчи из редиски и тофу в соевом соусе. Чан смотрит на него, взгляд задерживается на его рубашке, прежде чем отвести его. – Ага, – выдавливает из себя Феликс, – это, ты все это приготовил? Чан радостно кивает, указывая на стул. – Да, – говорит он, – уже некоторое время назад, так что я надеюсь, что вкусно. Это более, чем просто вкусно. Феликс берет со всего понемногу, а потом яростно моргает, чтобы сдержать внезапно накатившие слезы, когда откусывает большой кусок. – Неужели все так плохо? – в ужасе спрашивает Чан, а Феликс слабо хихикает и качает головой. – Нет, совсем нет, на вкус это как мамина стряпня, – выдавливает он и набивает себе рот, прежде чем по-настоящему заплакать. Слишком рано для нервного срыва. – О, – произносит Чан, как будто не знает, что с этим делать, и Феликс не винит его, потому что это не так просто. – Ешь, – бормочет он с набитым ртом, и они едят в относительной тишине, пока парень со вздохом не откидывается на спинку стула, сытый и гораздо более бодрый. – Ты спал? – интересуется он у Чана, откусывая кусочек арбуза. – Как обычно, – отвечает Чан, – надеюсь, ты не будешь против, но я связался с Сынмином, чтобы узнать, есть ли у тебя сегодня смена и в какое время, чтобы ты не опоздал, не пропустил смену или что-нибудь в этом роде. – Ого! – Феликсу это даже в голову не пришло. – Нет, в это воскресенье у меня выходной, хотя обычно по вечерам я работаю в пекарне. Чан кивает. – Да, так мне сказал Минни. А потом я спросил, есть ли у него контакт твоего соседа по комнате, чтобы я мог проинформировать его, что ты не вернешься домой, если он будет беспокоиться. – Неа, ему было бы все равно, – легкомысленно отвечает Феликс, кладя корку на тарелку, и Чан хмурится. – Сынмин тоже так ответил. Феликс немного напрягается от его тона, но Чан больше ничего не говорит. Вместо этого он полностью меняет тему. – Вчера вечером ты сказал, что хочешь сходить за продуктами. Феликс моргает. – Я так сказал? – Он этого не помнит, но... ему действительно нужно сходить за продуктами. – Мхм. Подумал, что отвезу тебя, если у тебя нет других планов на сегодня? – Я- Ох, но- разве у тебя нет работы? Чан улыбается уголком рта. – Я генеральный директор, – говорит он. – Я сам выбираю, когда у меня есть работа, да и у меня нет никаких встреч до послеобеда. Феликс, вспомнив о разговоре, который он слышал раньше, открывает рот, чтобы возразить, но Чан пристально смотрит на него. – Феликс, – говорит он, – я не хочу идти на работу. Я хочу сходить с тобой за покупками. Взволнованный его прямотой, Феликс просто кивает. – Отлично! – Чан сияет. – Упрямый, – бормочет Феликс, и старший закатывает глаза. – Это не упрямство с моей стороны, настаивать на том, чтобы заботиться о тебе, – возражает он, – ты продолжаешь вести себя так, будто я делаю тебе огромное одолжение или что-то в этом роде, но я почти ничего не сделал. – Ты купил мне новый телефон! И приготовил еды! И скинул деньги на аренду! – О боже, и это все? Я ужасный сладкий папочка, – сокрушается Чан, драматично откидывая голову. – Ты отличный сладкий папочка, – огрызается Феликс, удивляя и себя, и Чана своей горячностью. Старший смотрит на него широко раскрытыми глазами, румянец заливает его уши, щеки, нос. Это ужасно мило, но Феликс отказывается отвлекаться, внезапный гнев вспыхивает в его груди. – Возможно, для тебя это не так уж много и значит, но для меня это... это очень важно. – Феликс, я- Но Феликсу больно от слов Чана, хотя он знает, что старший просто пошутил. Он вскакивает со своего места, собирает всю посуду и идет к раковине, чтобы вымыть ее и выбросить мусор. Феликс понимает, что Чан богат. Вот почему они заключили это соглашение в первую очередь, потому что Чан богат, а Феликс чертовски беден, но это раздражает его не по той причине, когда вещи, которые были огромным бременем для него, легкой рукой были отброшены с его плеч. И вдобавок ко всему, услышать, как Чан плюет на себя. Как будто он не знает, насколько он хорош, как добр, как... как повезло Феликсу, что обстоятельства сделали его сладким папочкой Феликса, когда это так же легко мог быть кто-то беспринципный, кто-то, с кем он не чувствовал бы себя в достаточной безопасности, чтобы заснуть, чтобы быть избитым. Не говоря уже в встрече, не один, не без знания Сынмина или Эрика. – Мне очень жаль, – тихо говорит Чан, но его все еще слышно за шумом воды. – Это было действительно дерьмово, мне не стоило этого говорить. Я знаю, что это не пустяки. Я просто... все, что я имел в виду, это то, что я хочу сделать для тебя больше. Феликс хмыкает, выжимая соус кимчи из губки. – Все в порядке, – бормочет он, потому что знает, что слишком остро реагирует, но это все еще раздражает его, поэтому он делает глубокий вдох, закрывает кран и поворачивается лицом к Чану, который прислонился к другой стойке в нескольких футах от него, с темными глазами и сгорбленными плечами. – Мне дается это нелегко, – говорит Феликс, чувствуя, как сдавливает горло. – Это не- Я правда очень благодарен. Я очень, очень благодарен тебе, хен. Но мне нелегко это делать. Может быть, у меня вид, будто все дается именно так, но это потому, что это ты делаешь все намного проще, чем я когда-либо мог подумать, что это будет, но я не- Он судорожно вдыхает и медленно выдыхает. – Моя сестра будет гадать, откуда у меня деньги, почему я вдруг посылаю ей больше, и мне придется ей врать. Я знаю, что веду себя лицемерно. Я знаю, что говорил тебе, когда ты спрашивал меня о том, рассказать ли тебе своему другу, что то, что мы делаем, не постыдно. И я имел это в виду, но в основном для... для тебя. – Феликс, – говорит Чан мягким и опустошенным голосом. – Потому что это я продаю себя, – выплевывает Феликс, – и мне просто повезло, что ты хороший парень. И ты хороший, я знаю это. Мне нравится думать, что мы могли бы быть друзьями в другой жизни, но я все еще продаю себя, понимаешь? Его глаза горят, взгляд плывет, и он закрывает глаза. – Моя сестра будет волноваться, даже если я соглашусь на это, даже если между нами не происходит ничего с-сексуального. Она будет волноваться и чувствовать себя виноватой, будет винить себя за то, что забеременела... — он замолкает, тяжело сглатывая. – Мне это нужно, – продолжает он уже тише. – Мне это нужно, мне нужен ты, но это нелегко. Так что, пожалуйста, не... не веди себя так, будто это ничего не значит, даже если для тебя это так. – Для меня это не пустое дело, – говорит Чан, звуча ближе, хотя Феликс не слышал его передвижения, не открывал глаз. – Клянусь, это не пустяк. Феликс. Феликс, посмотри на меня, пожалуйста. Феликс медленно, неохотно встречается с ним взглядом, дыхание сбивается в груди при серьезном, страдальческом выражении лица Чана. – Я польщен, – серьезно говорит он. – Для меня большая честь, что ты выбрал меня. Для меня честь помочь тебе. Минхо сказал мне, что ты никогда не делал этого раньше, и это была одна из причин, по которой я согласился. Потому что я не хотел, чтобы ты так страдал, при условии, что я могу тебе помочь. – Ты даже не знал меня, – выдыхает Феликс. – Нет, не знал, но это не имело значения. Ты был другом Сынмина, но даже если бы и не был... Феликс, оглянись. Я ничего не делаю со всеми деньгами, которые у меня есть. У меня почти нет жизни. У меня есть вещи, но ничто из этого не делает меня лучше, здоровее. Он прикусывает губу, тянется, чтобы взять руку Феликса в свою, двигаясь медленно, как будто думая, что Феликс откажется от его прикосновения. Когда он этого не делает, Чан скользит пальцами между пальцами Феликса и нежно сжимает. – Ты для меня не благотворительный фонд или что-то в этом роде, потому что, как бы я ни хотел тебе помочь, как бы ты ни нуждался во мне, Феликс, я нуждаюсь в тебе. Предательская слеза обжигает щеку Феликса. Чан протягивает свободную руку и мягко вытирает ее, подушечки пальцев нежно касаются его скулы. – Ты нужен мне, – тихо произносит он. – Ты помогаешь мне. Это взаимовыгодные отношения. Нетрадиционные, как ты и сказал. Но отношения, в которых мы заботимся друг о друге. Нафиг ярлыки. Феликс влажно смеется, пораженный внезапной руганью Чана. – Серьезно, – говорит Чан, – к черту их. К черту всю эту историю с сахарной деткой и сладким папочкой. Забудь о договоре – это в основном для того, чтобы уберечь нас обоих от проблем. Мы с тобой друзья, которые встретились странным образом, и я помогаю тебе, а ты помогаешь мне. И всего-то, хорошо? – Ну, еще и д-деньги, – фыркает Феликс, голос дрожит, когда за первой слезой следует еще одна. – Считай это инвестицией, – говорит Чан, пожимая плечами. – Инвестицией в тебя. Это не так уж отличается от инвестиций в моих стажеров, правда? Я частный инвестор, который видит весь твой потенциал и хочет помочь тебе осуществить твои мечты. А взамен я получаю твое общество и напоминания о том, что я человек, который нуждается в еде и отдыхе. – Наверное, – бормочет Феликс, безуспешно пытаясь улыбнуться. – Хорошо тогда, – говорит Чан, – хорошо. Поэтому я сожалею о том, что сказал, и никогда больше не скажу ничего подобного. Могу я тебя обнять? Как ты смотришь на это? Никакого давлен- Но Феликс уже повернулся и бросился на Чана, крепко обхватив его за талию и уткнувшись лицом в плечо. Его джемпер так же мягок, как и выглядит. Феликс задерживает дыхание, чтобы не сломаться окончательно, но проигрывает борьбу, когда руки Чана обнимают его, заключая в крепкие, заботливые объятия, и Феликс выплакивает весь свой закупоренный стыд, весь свой стресс, прерывистыми, задыхающимися рыданиями. Чан просто держит его, гладит по спине и слегка покачивает, как ребенка. Отстраненно парень осознает, что Чан что-то бормочет ему. – Все в порядке, – говорит он. – Ты так много работал, Феликс, ты так много сделал, ты хороший, ты в порядке, ты молодец. Это заставляет его плакать сильнее, повисая в объятиях Чана, изо всех сил пытаясь подавить свои всхлипы и дышать одновременно с этим, и Чан просто перемещается, приспосабливаясь к его весу, как будто он не обуза, притягивая его еще ближе. – Ты молодец, Феликс, – повторяет он снова и снова, как будто это действительно так, как будто это непреложная истина. – Ты молодец, ты молодец.