Вольные птицы

Когда Игорь заехал в нужный им район, снегопад усилился, превращая простое управление автомобилем в суицидальное занятие. Он снизил скорость до пятнадцати километров в час, сквозь ведущие безнадёжную борьбу со снегом дворники пытаясь разглядеть нужный им дом. Ориентироваться приходилось по номерам на заборах, и, наконец-то он увидел нужный. Высокие ели, плотным рядом растущие за кирпичной кладкой едва ли не фортового сооружения закрывали почти весь обзор, мрачными призраками преграждая путь. Акинфеев проскочил мимо главных ворот, пытаясь рассмотреть внутреннюю территорию, но успел заметить лишь несколько горевших в отдалении окон. Территория у дома годилась для того, чтобы на ней выгуливать лошадей. Он завернул за угол и выключил мотор. На секунду замерев, Акинфеев выдохнул, словно настраиваясь, и проверил свой пистолет, снимая его с предохранителя. Так повышался шанс случайного выстрела, но он прекрасно понимал, что у него не будет времени на приготовления, а любая секунда могла оказаться решающей. Потеснив Овчинникова, он достал из бардачка запасной магазин. Глядя на него, Сергей Иванович так же достал из кобуры свой пистолет, отщёлкнув и вернув на место магазин, скорее только лишь для того, чтобы немного ослабить натяжение собственных нервов — он прекрасно знал, что его оружие в идеальном состоянии. Не сговариваясь, они молча вышли из машины. Ветер едва не вырвал из рук автомобильные двери, зашумев в ушах и лишив разом нескольких чувств — как минимум зрения и слуха. Холод жадно набросился на незащищённые тканью пальцы, обещая вскоре лишить нагло подставившихся под стихию людей ещё и осязания. Прикрыв лицо рукой, Игорь, нырнул в метель, двигаясь вдоль забора, словно призрак в снегу. Отсчитав около двухсот метров, он остановился — по его подсчётам они находились как раз напротив высившегося в центре большого участка земли дома. На него едва не налетел Сергей Иванович, опустивший лицо, чтобы от ветра не перехватывало дыхание. Акинфеев молча подал ему сигнал, хоть в такую погоду и мог и орать в полный голос — его всё равно никто бы не услышал. Овчинников кивнул и подсадил его. Игорь залез на стену, перекинув через неё ногу для большей устойчивости и почувствовал, как мгновенно промокли от снега джинсы на заднице. Он подал руку Сергею, и уже вместе они перемахнули через забор, оказавших в густых зарослях ели. Судя по изображениям из интернета, это была лесистая часть участка, и, не смотря на то, что большинство деревьев стояли без листьев, у них был шанс добраться до дома незамеченными. Используя толстые стволы и вечно зелёные ёлки в качестве укрытия, они спешно пробирались вперёд, в надежде, что яростно обрушившаяся на мир стихия размоет для возможного стрелка их силуэты. Метрах в тридцати от дома заросли кончились, и Игорь, выглянув из-за ствола, внимательно осмотрел его. С этой стороны была дверь и два маленьких неосвещённых окна. Судя по типичной планировке подобных домов это должна была быть кухня. Движения за тёмными стёклами видно не было, но Акинфеев всё равно потратил лишнюю минуту на наблюдение, чтобы перестраховаться. Как только они начнут движение по открытой местности — они станут прекрасной мишенью. Вновь скрывшись за стволом, Игорь нашёл глаза Овчинникова. — Готов? — Пошли уже. Маньяк не станет сохранять Рамосу жизнь, ожидая нас. Он осёкся, в глазах его мелькнул вернувшийся страх. Оно и к лучшему. Страх обостряет все инстинкты, ускоряет реакцию. Игорь осознал, что после слов Сергея, у него в глазах, должно быть отразился тот же страх. Страх не успеть. Они рывком выбрались из-под защиты насаждений и рванули к дому. Овчинников следовал за Игорем по пятам. Падающий с неба снег забивал лёгкие, холод вгрызался в обнажённую кожу рук и лиц. Тридцать метров показались тридцатью километрами. Игорь бежал, в любой момент ожидая, что вот-вот его настигнет выпущенная из одного из тёмных окон пуля. Он, вероятно, даже продолжит бежать ещё какое-то время, осознав, что умирает, только когда рухнет ничком лицом в запачканный собственной кровью снег. Они добежали до дома и вжались в его стену. Акинфеев услышал за спиной тяжёлое дыхание Сергея Ивановича и обернулся. — Что? Мне уже пятьдесят если ты не забыл. — Ты отлично держишься. — Хлопнул его по плечу Игорь. — Завязывай. — Нахмурился Сергей Иванович, но Акинфеев этого уже не видел. Он осторожно повернул ручку двери, но чуда не произошло, та была заперта. Глухо чертыхнувшись, Игорь осмотрел оба окна, почувствовав, как быстро погнало сердце кровь по венам, когда он заметил, что одно из окон совсем чуть-чуть приоткрыто. На месте его удерживала точно такая же пластиковая защёлка, как и в доме у Серхио. Видимо, подобные устройства были популярными, в той же мере, как и опасными. Им потребовалось менее двух минут, чтобы осторожно поддеть защёлку, забраться внутрь и притворить за собой окно, замерев у самого пола, на котором уже расплывались мокрые кляксы сползающего с их обуви снега. Кухня была просторная, немного старомодная, с широкими квадратами бежевой плитки на полу. В центре её возвышалась рабочая поверхность с конфорками, и именно за ней они сейчас и прятались, скрываясь от возможного появления кого бы то ни было в проёме единственной двери, ведущей из кухни. Вокруг них сгустилась тишина, не было слышно ни единого признака жизни. Если бы не свет в окнах и уверенность в том, что это именно тот самый дом, можно было и вовсе решить, что здесь никого нет. Игорь поднялся на ноги, осматривая кухню — никакой грязной посуды, пятен, запаха гнили из водостока, только идеально сложенные полотенца, запах выпечки и чего-то антисептического. Идеально настолько, что это начинало резать нервы. Медленно перенося вес тела с одной ноги на другую, он осторожно подошёл к двери. Овчинников двигался за ним совершенно бесшумно, и только по его дыханию Акинфеев ещё знал, что тот следует прямо за ним. Откуда-то сверху донёсся странный, приглушённый дверью и расстоянием, а оттого неопознаваемый звук. — Что это? — Шёпотом спросил Сергей Иванович. Игорь пожал плечами, приложил палец к губам и, медленно повернув ручку, осторожно открыл дверь. Он вышел с кухни, выставив вперёд пистолет и водя им так, словно свет из дула был способен осветить каждый угол полутёмного коридора. Овчинников всё ещё двигался за ним по пятам, также держа пистолет наготове. Они остановились, вслушиваясь в окружение и пытаясь понять, что же происходит наверху. Оттуда снова раздался звук, тот же самый, но на этот раз он не оставлял сомнений в своём происхождении. Чужой крик всегда пробирает до самых костей, как никакой другой звук, потому что невозможно остаться равнодушным к чужой боли. Крик принадлежал мужчине — длинный, протяжный, полный настоящего животного ужаса. Игорь рванул с места и побежал вперёд, среагировав на этот вопль, словно на сигнал к старту. Он узнал, кому принадлежит голос, даже не смотря на то, что никогда, даже в самых страшных фантазиях не пожелал бы услышать от этого человека подобного. Кричал Серхио, и он должен был во что бы то ни стало, остановить это. Сергей Иванович не стал его останавливать, стараясь только не отставать. Они вбежали в большой холл, и, перепрыгивая через две ступеньки побежали на второй этаж по широкой лестнице. Оказавшись в коридоре, Игорь рванул к единственной обозримой цели — комнате в конце коридора, в щель под которую пробивался свет. Акинфеев буквально вышиб эту дверь плечом, не успев затормозить, и ввалился в комнату, погрузившись в облако больничных запахов и размахивая пистолетом во все стороны. Адреналин зашкаливал, он ощущал давление собственного пальца на тугой курок. Серхио в комнате не было, но информация стремительным потоком поступала в мозг. Испуганное лицо младшего Чалова на кровати, едва узнаваемое по сравнению с тем фото, что отправил ему Ахметов. Привязанный к стулу Константин Кучаев, тяжело дышащий, напуганный не меньше, со следами крови на губах, но живой, определённо живой. И телеэкраны, транслировавшие двух человек, один из которых, раздетый по пояс, был привязан к кровати. Что-то тёмное всколыхнулось в груди у Игоря, у самого сердца, и быстро поползло по венам, сжигая на своём пути человеческую кровь. Всё тело Серхио покрывали яркие длинные рубцы, его рубашка изодранными клочьями лежала на кровати и полу, и лишь тонкие лоскуты остались в районе плеч, там где узоры под кожей сливались с чистым, незапятнанным рисунками холстом его груди. И везде была кровь. Рамос был в сознании, но не более того. В руке второго, отражая свет ярких ламп, был зажат нож. — Даня! Вернись! Тут полицейский! Вернись! — Среагировав, должно быть на форменную куртку Овчинникова с нашивками, заголосил парень на кровати и отчаянно задёргался, отчего одеяло вновь сползло с его груди, и Акинфеев увидел ремни. Вновь раздался частый писк установленного сбоку от кровати кардиомонитора. Тот человек, что был с ножом обернулся, уставившись на одну из камер, и подошёл к ней вплотную. Теперь его лицо занимало почти весь экран. Это был Даниил Чалов, и, казалось, он смотрит прямо Игорю в глаза. Акинфеев смотрел на него в ответ, пытаясь найти в его облике что-то отвратительное, искажённое, что-то, что сделало бы этого парня хотя бы похожим на того монстра, которым он был, но не мог. У него было красивое, вызывающее доверие лицо, светлые и добрые глаза. Он был совсем не похож ни на маньяка, ни на убийцу. Но ведь подобное не было редкостью в том мире, в котором приходилось жить и работать Игорю. В этом мире, ему слишком часто приходилось обжигаться, ожогами отрезвляя собственную веру в сказку, пока он не научился не доверять никому. — Скажи ему положить нож. — Обратился Акинфеев к затравленно смотрящему на него Феде, собрав всю свою выдержку, чтобы его голос остался твёрдым и не дрожал. — Он не скажет. — Тихо сказал Костя, и комнату тут же заполнил другой голос. — Положить нож, а не то, что? — Колонки работали так громко, что голос старшего Чалова казался металлическим и искажённым. — Положи нож, а не то я убью твоего брата. — Можно подумать, смелости хватит. — Усмехнулся Даня прямо в камеру, хитро сощурив глаза. И Игорь выстрелил.