Вольные птицы

— Где тебя черти носили, Акинфеев?! — Тоже рад тебя видеть, Сергей. — Серьезно, Игорь, где ты был? Они находились в кабинете Овчинникова, который представлял из себя небольшую комнатку, так сильно заваленную бумагами и всяческим относящимся к разным делам хламом, что походил на отделение закрывшейся библиотеки. Серхио старался держаться ближе к двери, всем своим видом показывая, что был бы очень рад убраться отсюда подальше, и не понимая, зачем его вообще сюда позвали. — Мне нужно интервью в новостях. — Это шутка, да? Ты видел, что про это дело газеты пишут? Если про нас ещё все каналы говорить начнут… — Денис Радов мёртв, так что теперь мы расследуем не похищения, а убийство. — Что ты несёшь? Мне бы сообщили, если бы Радов умер. Игорь достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок и протянул его Сергею Ивановичу. Тот, с выражением крайнего отвращения, взял его, развернул и принялся читать. Лицо его становилось всё более хмурым с каждым прочитанным словом. — Это подделка? — Спросил он. — Нет, если потребуется, я там ещё и печать нотариуса поставлю. Но я абсолютно уверен, что мать Радова была искренней, когда разрешила нам заявить на всю страну, что её сын погиб. — И зачем нам это нужно? — Чтобы рассорить сообщников. Они живут в своём комфортном мирке, выполняя каждый свою роль, и не выберутся оттуда, пока им не потребуется новая жертва. Нужно немного взбаламутить воду, чтобы они показались на поверхности. — Ты понимаешь, что в этом случае нам придётся врать на центральном канале? Игорь пожал плечами. — Что, разумеется ужасно, ведь по телевизору говорят только правду… Серхио едва подавил смешок, и Игорь обернулся на него, словно только что заметив его присутствие в комнате. — А он тут вообще зачем? — Поинтересовался Овчинников. — Он и воплотит в жизнь мою хитрую идею. — Ты должно быть издеваешься? — Мгновенно переменившись, едва не зашипел на него Рамос. — У тебя отлично получится. — Читай по губам, Акинфеев, хрен тебе! — Рамос! — Резко оборвал его Овчинников, и Серхио свирепо уставился на него, поджав губы. — Выйди. Сейчас. Мне нужно поговорить с Игорем наедине. Серхио ещё с мгновение переводил метающий молнии взгляд с Акинфеева на Сергея Ивановича. Если бы Игорь не знал его так хорошо, он решил бы, что тот напуган. Хотя… знал ли он вообще Рамоса? Испанец наконец-то выдохнул, покачал головой и вышел, хлопнув дверью. Овчинников закатил глаза к потолку. — Игорь, в отделе ходят нехорошие слухи. Я не справляюсь с этим делом, и привлекать к нему, и ко мне, в частности, внимание это… — Тебя не уволят. В худшем случае, понизят в звании и оставят разгребать бумажки до конца твоих дней. — Выступления не будет. — Ты сам позвал меня. И как человек, которому не наплевать, я настоятельно рекомендую тебе сообщить в новостях о смерти Радова, и что наш маньяк теперь не похититель, а убийца. Навесить ему пару статей для убедительности. Сергей Иванович вздохнул и тяжело опустился на стул. — Ты когда-нибудь так уже делал? — Я уверен, что всё получится. — Это не ответ на мой вопрос. — Сообщник испытывает к жертвам симпатию, ему очень важно, чтобы они оставались живы. Если он узнает, что одна из них умерла, это заставит его испытывать жалость и чувство вины, он начнёт давить на главного в паре просьбами больше так не делать. Это дестабилизирует их отношения. — А насколько это может быть опасным для Кучаева? — Не думаю, что сильно. — О, ты не думаешь? То есть кто-то может думать по-другому? Игорь вздохнул. — Ну конечно же риск есть. Риск всегда есть. Что бы мы ни делали, и даже если мы ничего не будем делать — риск для Кучаева всё равно будет. Но лучше всё же что-то сделать и попытаться его найти. Овчинников пристально посмотрел на Игоря, и наконец-то сдался. — Ладно. Кто сообщит радостную новость Рамосу? — Ты, конечно. — И почему я не удивлён твоим ответом, Игорь?

***

Костя нажал на пластиковую дверцу и та поддалась. Он тут же одёрнул руки. Сердце билось, как сумасшедшее, легкие, казалось, не помещались в груди, и дышать было почти невозможно. Он слишком долго пробыл взаперти, его мир уменьшился до размеров клетки, в которой он был заперт, и лишний сантиметр свободы там, в коридоре, пугал его чёртиков. Нужно было успокоиться. Кучаев закрыл глаза, чтобы не видеть темноты вокруг себя, и сделал глубокий вдох. Ещё один. Дыхание медленно приходило в норму. Он вспомнил разговор с Федей. Федя сказал, что Дани нет дома, но он скоро вернётся. Знать бы ещё что означало это скоро. Час? Пять минут? Любого времени могло оказаться недостаточно, но просто сидеть и тратить его без толку было непозволительно. Что если это шанс на побег? Что если это его единственный шанс? Он должен был хотя бы попытаться. Потому что иначе возненавидит себя за упущенную возможность, когда Даня наконец вернётся и снова привяжет его к кровати. Он снова надавил на створку и открыл её на максимум. В коридоре было тихо. В самом доме тоже было не слышно ни присутствия Феди, ни кого либо ещё. Ни шагов, ни стука, только приевшийся уже гул труб. Костя пополз вперёд, просунув сначала голову, потом плечи, одно за другим. Ему пришлось протискиваться по диагонали, потому что так было больше шансов пролезть в узкое отверстие, но оно оказалось всё же недостаточно широким — он застрял. В голову тут же рванулся образ Дани с его улыбкой, свист трости, треск электрошокера и скрип плёнки на матрасе. Его найдут в таком положении и последует наказание. Дыхание снова стало рваным, но он продолжал ползти вперёд, отталкиваясь ногами от скользкой плитки. Миллиметр за миллиметром, царапая кожу о грубый пластик, но страх был сильнее боли. Наконец он почувствовал, что пролез сквозь створку полностью, и уже лежит на холодном полу, задыхаясь от внезапно нахлынувшей эйфории. В коридоре было так же темно, как и в комнате, но немного теплее. В голову запоздало вползла мысль, что стоило взять с собой хотя бы одеяло, но теперь возвращаться за ним было безумием, время было слишком дорого. Костя нашёл пальцами дверь и поднялся, держась за неё. Он не представлял, что могло оказаться на его пути, поэтому медленно двинулся вперёд, с опаской ощупывая каждый сантиметр бетонного пола пальцами ног, прежде, чем наступить на него, и то и дело взмахивая в чернильной пустоте перед собой руками. Через несколько метров стена круто завернула влево. Костя замер, нащупав острый угол кирпичной стены, и снова прислушался. Ему показалось, что слышит, как снаружи дома завывает ветер. Он повернул и увидел тонкую полоску дневного света, пробивающуюся из-под двери, где-то на уровне его лица. Это был первый раз за всё то время, как он оказался здесь, когда его глаза увидели свет не порождённый яркими лампами в комнате. Он даже не знал, сколько времени здесь пробыл… Кучаев ускорился и споткнулся о первую ступеньку лестницы, даже не заметив, что больно ушиб палец. Всё, что для него сейчас было важно — эта дверь, и ответ на вопрос открыта ли она. Он был уверен, что нет. На этом его удача должна была иссякнуть. Ему повезло добраться до этой двери, увидеть свет и ощутить лёгкое движение воздуха. Это была единственная свобода, которая была ему доступна. Дальше его ждала всё та же клетка и полная безнадёга. Медленно поднявшись по лестнице, он нащупал ручку и повернул её, и дверь открылась. Ноги снова высказали желание подкоситься, но Костя заставил себя сделать последний шаг, и выбрался в узкий коридор с высоким потолком. Дом был большой и старый, точно такой, каким он себе его и представлял, сидя в подвале. Чувство нереальности захватило его. Больше не было плитки — под его ногами были тёплые, отполированные доски. Вместо яркого, обжигающего света в коридоре царил полумрак. Пахло какой-то выпечкой. На стене коридора висело несколько фотографий в рамках, составляя композицию. Костя взглянул на них лишь мельком, не желая останавливаться, но одна из них всё же заставила его замереть на месте. На ней, на фоне должно быть этого самого дома стояли двое улыбающихся и обнимающих друг друга парней. Один из них был Даней, а второй… Сходство просматривалось невооружённым взглядом, и Кучаев понял, что наконец-то узнал, как выглядит Федя. Он тоже был красивым. Стройный, кудрявый, не такой светлый и рыжий, как его брат. Фотография была сделана летом, но весь свет исходил, казалось, именно от его улыбки, создавшей на его щеках глубокие ямочки. Он вовсе не выглядел напуганным, он выглядел… счастливым. Опомнившись, Костя двинулся по коридору дальше и повернул за угол, оказавшись в большом открытом холле. Справа была широкая лестница с красным ковром и картинами неизвестных ему художников. Какие-то пейзажи, рисовавшие спокойную зелёную пастораль. Слева из занавешенного лёгкими шторами окна лился тёплый солнечный свет. Впереди была входная дверь. Свобода была прямо за ней. Костя снова остановился и прислушался. Где был Федя, наверху? Или где-то здесь? Возможно, на кухне? Может, это от его кулинарных увлечений пахло выпечкой? Не было слышно ни грохота посуды, ни бульканья воды в кастрюлях на плите. Где бы он ни был, он не издавал ни звука. А может быть он где-то сейчас прятался и наблюдал за ним? Чтобы потом рассказать обо всём Дане… По спине тут же прокатилась дрожь. Это просто паранойя, и не нужно видеть в каждой тени привидение, не нужно выдумывать то, чего нет. Это игры воображения, подгоняемого страхом. Костя быстро пошёл к входной двери. Он уже преодолел половину пути, когда заметил кое-что, заставившее его остановиться, а сердце предательски пропустить удар. На небольшой тумбочке под окном стоял телефон. Он был бледно-бежевого цвета, старомодный, с кнопками и спиральным шнуром. Адреналин жарко вспыхнул в груди, это был шанс! Костя подбежал и схватил трубку, прижав её к уху. Первой мыслью было позвонить в полицию, второй — позвонить сначала родителям. Но проклятого гудка не было, в трубке была тишина. Кучаев несколько раз нажал на рычажок, умоляя всю вселенную, чтобы это оказалось простым глюком и телефон заработал… Но вместо него в трубке раздался слабый трескучий голос, какой можно услышать лишь в старых фильмах ужасов. Он сразу же его узнал. Сердце дёрнулось, больно ударяясь о рёбра. Голова у Кости закружилась, ноги подкосились, и он сполз вдоль тумбочки на пол, так и не выпустив из рук трубки. — Привет, воробей.