Палаты царские.

      Федор шел по едва освещенным коридорам дворца. Не любил он Александровой Слободы, дышалось ему здесь тяжелее. Каждый раз, когда посылал государь его в столицу с поручениями, радовался Федор, будто мальчик маленький.       «И что ему тут? Медом, что ли, намазано?! Медом токмо в Старице мазано, да и воздух там свежее как-то… Это потому, наверное, что Владимир Андреевич пасеки эти держит, а пчелам нужны цветы, деревья. Тут, конечно, поля краше, в васильках да маках мною да Иваном любых, но то ведь за стенами Слободы… Слобода теперь что монастырь.»       В таких думах Басманов и не заметил, как ушел совсем не туда, куда направлялся. Он оказался на стороне царицы Марии. В здравом уме ни один мужчина не бывает на этой половине дворца. Разве что токмо сам государь.       — Вот ведь бес попутал…       Федор огляделся. Он ни разу тут не был, но ничего особо примечательного здесь и не было: такие же двери, окна, едва освещающие коридор свечи. Но будто другие рисунки были по стенам, не что были в остальном дворце. Да даже не схожи в теми, что были на государевой половине.       Какой-то шорох заставил Басманова оторваться от рисунков. Дверь дальних покоев отворилась.       — Ты, Марья, не дело делаешь! Тебе надобно языком крепче владеть, а ты!..       Громовой голос Ивана Васильевича разлетался по всему коридору. Ой, что будет, ежели государь тут Федора увидит.       Он испуганно огляделся.       «Я точно помню, что здесь была дверь до самой царской опочивальни…»       Федор не ошибся. Небольшая резная дверь оказалась прямо перед ним. Он прошмыгнул в нее, осторожно прикрывая за собой. Почему-то в нем была уверенность, что царь Иван не пойдет коротким путем, и они смогут столкнуться с ним токмо у самых дверей в его покои.       Федор побежал по темному коридору. Прошло не много времени, как перед ним возникла еще одна дверь.       — Теперь бы отдышаться, а там и с Иваном встретимся.       Басманов глубоко вдохнул три раза, оправил кафтан и вышел. Двое молоденьких рынд стояли у государевых дверей.       — Явился Иван Васильевич?       — Нет, Федор Алексеевич, еще у государыни.       — Ну хорошо.       Он облегченно вздохнул. Осмотревшись вокруг, Федор зашагал в сторону, что вела к его покоям.       Стоило Басманову пройти половину своего пути, как кто-то схватил его под локоть, затягивая за поворот. Он было схватился за кинжал, что всегда висел на поясе, но этот кто-то был быстрее, и федин клинок оказался у его же горла.       — Что ты делал на половине Машки?       Горячее дыхание обожгло щеки Басманова. Лезвие жгло холодом.       — Я не хотел туда заходить. Задумался и случайно забрел.       Крепкая рука держала Федора за плечи, плотно прижимая к стене.       — Не лжешь мне, Федька?       — Какая лжа, царенька?       Ножны снова отяжелели, но хватка государя слабее не стала. Он провел пальцами по щеке Федора.       — Отчего ж ты краше Марии мне кажешься?       Лица его Басманов не видел, оттого было ему не по себе. Когда свечи, дневной или лунный свет освещали его лицо, Федор всегда угадывал его думы, его настроения. Но сейчас, в кромешной тьме, он мог только догадываться, что у царя Ивана на уме.       Под носом защекотало. Горячие сухие губы коснулись фединых. Он не мог ничего сделать: слишком уж беззащитное положение. Борода кололась, а Иван овладевал им грубее. На мгновение он отстранился.       — Иван Васильевич, а может в опочивальню пойдем или хотя бы в мои покои?       — Не хочу там. Хочу здесь.       Государь рванул на Федоре кафтан, и пуговицы заскакали по полу. Он также грубо содрал с него шаровары, которые сам же не так давно подарил.       — Царе…       Басманов обхватил его за шею, прижимая к себе, но Иван распахнул свой кафтан. Только спальная, расшитая еще Анастасией, рубаха. Больше ничего.       Он подхватил Федора за бедра, прижимая крепче к стене.       — Иван, не надо, молю тя…       — Моли, Федора. Моли! — шипел государь.       Басманов бы хотел вырваться из рук царя, увести его, лечь с ним в мягкую постель, да токмо тщетны были бы попытки.       Иван резко подался вперед. Громкий стон слетел с губ Федора. Царь, словно хищник, загнал Басманова в угол и завладел им: его телом, его разумом, его жизнью.       Федор вцепился в царский кафтан до боли в пальцах, хватал ртом воздух, которого все равно не хватало. Он жался к государю всем телом, изгибаясь от боли и наслаждения. Тяжело выдыхал и государь в лебединую шею Феде, кусая тонкую кожу.       — Опасно тебе, Федька, одному по коридорам ходить… Не ровен час…       — Пусть токмо кто осмелится…       Царь Иван отстранился на мгновение, но снова Федор почувствовал, как щекочет борода его шею, как влажные, потрескавшиеся от осеннего ветра губы ласкают нежную кожу шеи, переходя на щеки, горящие огнем.