Иное важнее нашей любви..

Даже во сне слезы, порой бывают очень горькими. Бывают намного горче тех, что капают при свете дня. Ночью человек не защищен, организм, с которого содрали кожу и оставили мерзнуть утопая в своих бесконечных страхах и помыслах. Обезоруженный и беззащитный он будет блуждать в длинных коридорах своего разума, так и не сумев найти свет, ведь в какой-то момент вся его жизнь стала подобна всепоглощающему мраку. Крохотная душа посмотрит в глаза своему ужасу и заплачет, но горькие слезы пойдут лишь у ее прочной оболочки, сомкнувшей глаза ради умиротворения. Люмин не знает кричала ли во сне, смогла ли наконец сорвать связки от распирающей ее грудь боли, но вся ее подушка была мокрой и прохладной. Волосы, измазанные в соленых ручейках засохли и стали жесткими и колючими. Впрочем, теперь не было никакого дела до соломы на голове и грязных кроссовок. Открыв неприятно опухшие веки, она встретилась с лицом своего бездыханного брата. В унылом свете ламп, его кожа была бледно-синей , щеки отдавали холодом, а губы приобретали пурпурный оттенок. Только его волосы оставались неизменно нежными и блестящими. От помутневшего сознания, она, словно забыв обо всем, попыталась его разбудить, вцепившись в еще более исхудалые плечи. Но омертвевшее лицо только изнеможденно скатилось по изгибам подушки. Жар пробрал ее с ног до головы вонзаясь как заточенная стрела. Плакать сил не было, слез больше не было, чувств тоже. От внезапно промчавшихся в голове воспоминаний, она помотала головой, утыкаясь в знакомые ключицы лбом. Может быть, стоило что-то сказать самой себе в этой ситуации? Или, тбыть может, набрать кому-то? Это не так важно, сейчас не время. Обращая внимание на чье-то присутствие позади, она вяло переводит взгляд, не издав ни звука. — Мне нужно забрать труп. — Глубоко прохрипел Дотторе хлопнув резиновой перчаткой. Ладони девушки слабо вжались в ледяную кожу брата, не желая отпускать его, хотя бы такого. Но доктор настойчиво оттянул обессиленную тушку от кровати и снял ее с тормозов. — Не забирай… не забирай его у меня… — Мямлила вслед блондинка, не желая даже цепляться за длинный медицинский халат. Она не может больше бороться, ни за брата, ни за себя. Доктор только фыркнул и с легким отторжением легко полоснул скальпелем по светлым волосам, сплетенным в тугую косу. Те поддались заточенному лезвию и со звуком коса упала на грязный кафельный пол. — Забирай сувенир. — Бросил напоследок предвестник и удалился за ширмой, отрезая Люмин от тела Итера. Это был конец. Где-то там, за измазанной шторкой, блондина вероятно сожгут. Превратив живого и светлого человека в горстку серой пыли. Ей не хотелось принимать это, думать об этом. Нет, Итер еще жив… вот тут. Девушка задумчиво коснулась груди и провела по левой стороне, чувствуя собственное сердцебиение. В каждом ударе ее истерзанного сердца есть частичка Итера. В каждом шуме и неравномерном стуке, будет его капелька, которую девушка никогда не сможет подавить. Пусть хотя бы там… но он будет рядом. Хотя бы в сердце, хотя бы во сне… Издав протяжный полу-стон, она через силу подползла к лежащей на полу светлой косичке и осторожно прижала ее к губам. Они такие же мягкие как и раньше. Такие же шелковые как тогда, когда девушка заплетала их ему, делая разные прически. Но теперь они такие же неживые как и их владелец. Перебирая ногтем каждый волосок, она пошатываясь поднялась с пола и мгновенно прилипла к стене, неспособная идти самостоятельно. Казалось, что прямо сейчас она тоже умрет, и ее безмолвное тело сожгут рядом с телом Итера. Впрочем, так было бы даже лучше… проще. Не смахивая с глаз засохшие слезы и не потирая липкие ресницы, она на ощупь следует к двери, боязно толкая ее и слабо цепляясь за ручку. Ноги подкашиваются, земля словно нарочно проседает от каждого ее тяжелого шага. Воздух болезненной одышкой сдавливает легкие, а голос изредка вырывается полу-стоном. Волоча по земле измазанные кроссовки, она старается подавлять нарастающую усталость, но слабость скоро догоняет ее и заставляет опуститься на холодный пол в глубине темного коридора. Пропахшие плесенью стены теперь кажутся приятнее и роднее, чем комната, в которую ей предстояло вернуться. Сжимая твердый жгут светлых волос, девушка проглатывает срывающийся крик и он с болью оседает глубоко в желудке. Впрочем, о своем пути до комнаты она не вспомнит, пустая голова и уставший мозг попросту не оставят ни единого воспоминания об этом, стирая все как страшный сон. Сквозь странную тягучую боль она вновь настойчиво шагает, медленно минуя двери одну за другой. Ровно уложенные кафельные плитки резво мелькают под ногами, перед расфокусированным стеклянным взглядом. От мыслей осталось лишь растворяющееся в глубине головы эхо. Нет, ей не хотелось лечь, или сесть, быть может укутаться в одеяло, или наоборот, прогуляться по улице. Все, чего ей действительно хотелось - это снять с себя кожу, как ненавистную оболочку и это, возможно, освободит ее от всех мучений. Но, кажется, даже вылезая из собственной кожи, невозможно отмыться от того, что уже успело произойти. Неуклюже вламываясь в собственную и такую ненавистную комнату, она падает на мягкие одеяла, ощущая как дрожат ее руки и как воздух быстро покидает ее сдавленные болью легкие. Кто-то специально сжимает в кулаке ее трахеи, заставляя ее отчаянно хватать комки воздуха и бесцеремонно проглатывать их. Проводя сухой щекой по подушке, девушка нехотя рассматривает соседнюю кровать. Плюшевая игрушка, телефон, маленький блокнотик и желтые наушники с рисунками ромашек. Где-то там Итер был все еще маленьким ребенком. Светлым, веселым малышом. Где-то внутри он все еще мечтал рисовать, набрасывал эскизы и делал яркие фотографии. Совсем еще ребенок, не получивший в детстве всего тепла, которого достоин. Она пыталась, Люмин искренне пыталась заменить ему маму и даже папу, обеспечить его и помочь, но с ней он все равно угасал, как бы она не желала в это верить. Он увядал, взрослел и терял интерес, его целью было стать опорой для нее, и он без зазрения совести похоронил все свои мечты и теплые воспоминания под тонной сырого песка. А теперь, совсем неживой и такой незнакомо бледный, он исчезнет и никогда не вернется к ней, она не сможет переубедить его, заставить рисовать или отправить в университет. Она никогда больше не услышит его излюбленного смеха, не увидит нежной улыбки и не коснется румяных щек. Расслаблено лежа на постели, Люмин сама не замечает как теряет слезы одну за другой, рассматривая вещи брата. Ладонь неосознанно стискивает комок волос, а плечи вжимаются в подушку. От судьбы не убежишь… Судорога изредка подергивает ее мышцы и в ушах раздается лишь звенящая тишина. Не наполненная светом комната стала куда более тоскливой и мрачной, аромат отсыревшей мебели теперь сильнее режет рецепторы. Как теперь сказать обо всем Сяо. Как рассказать ему весь кошмар и не услышать осуждения? Девушка боится стать еще более одинокой чем раньше. Теперь, если Сяо вдруг разозлится, она утратит единственную ниточку, заставляющую ее хрупкую душу не треснуть по швам. И тогда она потеряет и желание жить, в тишине протыкая себе шею ржавым лезвием канцелярского ножа Итера. Перед глазами вдруг поплыла картинка, брызги крови в ее галлюцинациях казались ей такими очаровательными и красивыми. Быть может, и не рассказывать об этом Сяо? Вдруг покончить собой сейчас наилучшее решение? Пережив предательство того, кому она так доверилась, казалось ужаснейшим наказанием за все ее грехи. Но Люмин знала, что за все стоило платить. Лишая жизни кого-то, кого она даже не знала, ей нужно было отплатить тем же, потеряв кого-то действительно близкого. Только вот она и представить не могла, что это будет Итер. Жизнь за жизнь. Со счета времени она давно уже сбилась. В окне совсем ничего не изменилось. Только когда ноги вдруг наконец изменили положение, за окном наступила глубокая ночь. Люмин не спала, нет, она просто не могла. Тяжелые веки сами опускались, но как только перед глазами появлялась тьма, представали и ужасные картинки наполненные кровью и криками. Каждый раз сердце отбивало бешеный ритм и потом веки вскоре стали красными. Не упуская из виду знакомых вещей на соседней кровати, заставить себя встать она смогла только к утру, боязно поглаживая плюшевую игрушку и листая шершавые страницы блокнота брата. На них были маленькие карандашные зарисовки и стертые скетчи. Коты, цветочные поляны, горные пейзажи, портреты Сяо и Люмин. Стараясь не пачкать бумагу слезами она закрыла блокнот и тихо вздохнула, прищурив глаза от яркого экрана телефона. Там тоже не было ничего необыкновенного. Несколько уведомлений от Сяо, из-за которых у девушки внезапно побежали мурашки. От громких шагов за дверьми Люмин вздрагивала. Каждый из проходящих там, казался для нее предателем, отвратительным лжецом и жалкой пылинкой под каблуком Царицы. Особенно Чайльд. От одного его лица ее внутренности сворачиваются в отвратительный комок и безжалостно подступают к горлу. Глядя в его чистые глаза, еще недавно ее сердце замирало, а теперь…. Она убьет его, убьет, если он позволит хотя бы посмотреть в ее сторону. Казалось, что сейчас, если он хотя бы мелькнет в поле зрения, Люмин заплачет и крича пожелает снять с себя оболочку. Не делать было нечего. Заставит мозг продолжать работать она не могла. Тот назло отказывался генерировать мысли и управлять уставшим телом. Свешивая руки с постели, она замечает как кто-то входит в комнату, но совсем не оборачивается к гостю, где-то в глубине души умоляя, что бы это был Итер. Но прямо в дверном проеме стоял никто иной как Ее Величество. Царица вошла в комнату раньше Тартальи. Заметив ужасный вид Люмин — обездвиженное тело, её пустой взгляд был направлен в стену и отчаянно избегал контакта с кем либо, а под глазами залегли тёмные синяки, —женщина настороженно толкнула блондинку в плечо, пытаясь «разбудить». И вовсе ее не волновало состояние девушки. Ни в коем случае. Она лишь хотела обратить внимание на себя и свое новое поручение. — Что произошло с тобой?! — глуповато воскликнула Царица, но ответом ей послужила тишина. Женщина без спроса подошла ближе к кровати, заглядывая прямо в стеклянные глаза девушки. — Ты должна подчиняться, Люмин, и отвечать на мои вопросы, — нарвозно молвила Царица с легкой строгостью в голосе. — Ты знаешь, что это правильно. — Мне все равно — неразборчиво шепчет та в ответ, словно не желая, что бы ее услышали. Женщина проводит ладонью по коротким волосам напротив, цепляясь ногтем то за один, то за другой и глубоко пропевая небольшой отрывок песни, снова возвращается к девушке. — У меня есть новое и очень прибыльное поручение.. — она задорно ткнула Люмин в нос и раскинула на худых коленях папку со всей необходимой информацией. Красные глаза побежали по смазывающимся строкам, составляя убежавшие буквы в слова. Мозг вовсе не считывал то, что было написано, но предложения о заказном убийстве заставили Люмин неохотно толкнуть папку и молчаливо сбросить на пол. Ее Величество женственно склонилась к бумагам и терпеливо положила их обратно. — Ты превосходно справилась с убийством в театре, чего уж теперь вредничаешь? — не замечая слез на бледных щеках, он старается перевести блеск медовых зрачков в свою сторону, но те, как примерзшие настойчиво игнорировали ее попытки. — Ты похожа на мертвеца, неужели смерть твоего ненаглядного братца так отразилась на твоей детской психике? — насмешливо Царица давила на больное, высыпая на зияющую рану тонны соли. От слов ее все тело ныло, руки смыкались в крепкие кулаки, а дыхание заметно тяжелело. Люмин, испытывая агонию и ярость, не могла сдержать себя. Но и срываться в кровавый бой сил не было. Сомкнутые в тонкую ниточку губы дрожали, плечи ощущали холод. — Я больше никого не убью.. — шепчет блондинка вызывая у женщины рядом раздраженный вздох. Пепельноволосая нервозно потирает переносицу и переводит томный взгляд на девушку — Из-за смерти Итера ты разводишь такую трагедию? Глаз дернулся и всполыхнув как спичка, Люмин сбрасывает проклятые бумаги на пол и разьяренно топчет их ногой. — Я никогда, я больше никогда в жизни не буду выполнять твои чертовы поручения. Отбери у меня все, убей меня, я тебя ненавижу… — дрожащий от плача голос быстро выравнивается, превращаясь в разрывающий грудь крик. Глаза, собравшие большие капли слез, щурятся от злости. Бросая в стену стоящий на столе стакан, она возвращается к женщине, что без удивления наблюдала за яркой картиной. По выражению ее лица, можно было сказать, что ей и вовсе нравится все то, что происходит. Словно весь гнев и ненависть, что извергает Люмин, питают ее, словно Царица поглощает негатив окружающих, становясь сильнее и ужасающее. Ее опущенные веки сбивали блондинку с толку. Спокойная реакция раздражала еще больше. Уловив присутствие знакомого предвестника, девушка безошибочно прицеливается и мгновенно бросает в гостя ручку. — Я желаю вам обоим, что бы вы так же умерли.. нет, что бы ваша семья, ваши близкие люди умерли точно так же. Желаю, что бы вы поняли какого это. Два проклятых дьявола, ненавистные, вы просто исчадия ада! — сдерживая внутри тысячи неприятных слов, она пытается подавить пламя, которое вот вот дойдет до пика. Нет, сейчас настолько больно, что голова не не слушается. Слова сами слетают со скривившихся уст. Насмотревшись и вдоволь полюбовавшись спектаклем, Царица поднялась с места, возвышаясь над сжавшейся фигурой. Она ухватила девушку за плечо вдавливая длинные когти в бледную кожу и резко ударила ладонью по холодной щеке. Остатки слез разлетелись брызгами по комнате. Шатнувшись, она тяжело уселась на кровать, сверля взглядом пространство перед собой. Неужели даже этот гнев может кто-то усмирить? Неужели есть тот, кто заставляет ее мгновенно умолкать и покорно присаживаться? Почему.. все же почему она такая никчемная? Люмин ощутила оглушительную боль и прикрыла уши от противного звона. Царица смотрела на неё с выражением холодного презрения в глазах, словно на беззащитное животное. — Три раза подумай, прежде чем открыть рот, — прошипела женщина, устрашающе приблизившись к Люмин. И Люмин поняла, что словно оказалась в ловушке с разъярённым зверем, который готов нанести смертельный удар в любую секунду. Её агония и ярость медленно уступили место испугу и ужасу перед Царицей, которая, казалось, была способна на что угодно, чтобы заставить её молчать. — Ты думаешь, что можешь вести себя так сейчас? — прорычала царица. — ты обязана подчиняться. Девушка, ошарашенная от удара и слов Царицы, вскрикнула: — Ты не моя мать! Ты не можешь мне указывать! Царица округлила веки замечая, что наглость собеседницы начинает переходить все границы. Нет смысла спорить или заставлять Люмин слушаться, если она такая же как и ее мать, Царица подчиняться ее не заставит. — Люмин, я - твоя мать, и только я знаю как правильно нужно воспитывать таких наглых детей как ты. В груди кольнуло.. один раз… другой…