Контекст (рабочее название)

Легко не было. Но и катастрофы не случилось, что несколько удивляло Чарльза. Новички были в восторге от полигона, огромной территории и поджидавшей всех по окончании импровизированного заседания начальства еды. Способности Хавока привели многих в восторг, и теперь он, смешавшись с остальными, пропадал на полигоне. Хэнку не досталось почти никакого внимания: да, новоприбывшие были поражены техническим оснащением особняка, но ничем не могли ему помочь – гениев Магнито с улицы как-то не подобрал, и лишь у пары человек были степени бакалавра. Большая часть мутантов Братства была отличима от людей, и их жизнь в большом мире была сложной и невеселой. Заранее нанятый персонал из одобренных Фрост и лояльных им людей – у некоторых были дети-мутанты, которым Чарльз обещал место в своей школе – убирал, готовил и в целом обслуживал небольшую толпу взрослых людей. Энергию отбирала стройка, где каждый пытался помочь, чем мог. Эрик пропадал на ней целыми днями, вбивая сваи, укладывая трубы и помогая переносить грузы рабочей бригаде, простодушно пытавшейся сманить такого ценного специалиста к себе. На Чарльза насела Эстер с бумагами об открытии школы, поиском преподавателей и прочими организационными вопросами – ей позарез требовалось составить смету. Он впервые за столько лет запустил Церебро, запрещая себе искать Рейвен. Она точно не вернется, если он полезет к ней в голову. Азазель появлялся на полгоне только для тренировок с Эриком или если его просили заранее. Он был живым доказательством, что даже одну не слишком приспособленную для развития способность можно использовать так, чтобы в бою одолеть практически кого угодно. Он был быстр, тренирован и силен, его реакция превосходила человеческую в несколько раз, а уж если он пускал в ход свой заостренный хвост и ножи, то в полный контакт с ним сходиться отказывались все присутствующие на базе мутанты. Он был старшим, и Эрик раньше постоянно консультировался с ним о планах проведения операций. Настоящий дьявол, каким его представляли христиане, никогда не бравшие в руки священное писание, оказался вполне приятным собеседником, разве что склонным к театральщине самого гнусного пошиба и дряным шуткам, но бывшие в Братстве мутанты его любили, и Чарльз в чем-то их понимал: находиться рядом с краснокожим было напряженно, но весело. Неудивительно, что на полигоне его требовали постоянно, и он взял на себя боевое натаскивание молодняка, составляя из них сплоченные боевые двойки и уча работать группами, хотя сам всегда предпочитал выступать соло. Новая политика объединенной партии мутантов, которой так и не придумали звучного имени, все еще была неотлаженной. У них с Эриком постоянно вылезали шероховатости, и они спорили до хрипоты, всегда на природе – разносить особняк им запретил Хэнк, оборачивавшийся Зверем и вышвыривающий их за двери. Чарльз оставил за собой право появляться на публике с лекциями и заявлениями – не то чтобы кто-то претендовал на его место или предлагал забыть об этом благом начинании, - но планы его будущих речей теперь обсуждались совместно с Эриком, Хэнком и Эммой. Иногда к ним присоединялась заглядывавшая в особняк все чаще Эстер, которой в итоге выделили две смежные комнаты на третьем этаже, представлявшие собой кабинет и небольшую спальню. Она отказывалась переезжать насовсем, но объединившиеся Чарльз и Эмма собирались когда-нибудь ее переупрямить. На встречи в высоких кабинетах с Чарльзом часто ходил Эрик, которого без шлема и плаща все равно никто не узнавал, а тот и не собирался представляться. Иногда его заменяла Эмма, если необходимость отвлечь спесивцев сочетанием интеллекта и глубокого декольте признавалась даже Ксавьером. Их речи стали жестче, они уже не предлагали, а требовали и оборонялись, и Чарльз с циничной грустью и разочарованием замечал, как перестают улыбаться большие начальники, когда он отказывается идти на ненужные теперь уступки. Акции под предводительством Магнито не исчезли, но трансформировались из террористических с многочисленными жертвами среди военных и гражданского населения в предупредительные, которые в большинстве своем обходились без человеческих жертв. Принесший однажды тревожную новость Хэнк – в Пентагоне построили специальную тюрьму для Магнито, которого вряд ли собирались справедливо судить, - предложил вполне приемлемый даже для взыскательного Ксавьера вариант: взять под контроль и вывести с территории всех людей и уничтожить отсек из пластика и бетона, прошив их для большего символизма железными балками и арматурой с ближайшей свалки. Дело было сделано тихо и быстро – уходящий телепат подчистил память служащих, - а предупреждающую надпись не получилось скрыть от спутников, и во всех новостях появилось кривоватое «Donot», выложенное металлическими обломками поверх взрытого газона в центре нетронутого пятиугольника. Политики отмалчивались на все вопросы СМИ, но с тех пор с Чарльзом и Эриком заговорили предельно вежливо и осторожно, хоть и без особого удовольствия – соотнести подправленную память военных и гору лишнего металла с двумя представителями мутантского сообщества Северной Америки у них мозгов хватило. Эмма озаботилась иммиджем их новообразованной партии, и в нескольких особо лояльных газетах и журналах было дано объявление, обещающее помощь и поддержку каждому мутанту, пришедшему к ним с миром. Заранее заявленный в правительстве адрес прилагался. С раскрытием их местоположения вышло неловко, на взгляд Чарльза. На вопрос Фрост – вполне резонный – о том, что они будут делать, если по ним запустят пару сотен ракет, Эрик ответил таким взглядом, что телепатка стушевалась и еще два дня не поднимала головы. Однако потом, оправившись, заметила, что, может, ракеты из пластика сделать и не получится, но у потенциальных тюремщиков были пластиковые пистолеты, которые вполне могли убить кого-то из них. С тех пор тренировки по отражению возможной угрозы стали еженедельными. Чарльз признал, что им очень не хватает телекинетика, схожего по силе с Эриком, - тогда любая угроза была бы им не страшна. За неимением такового спешно была возведена башня с самым современным радаром, отслеживающая движение на километры вокруг, и подающая тревожный сигнал на браслет, который вручили Азазелю, попросив быть ответственным за вытаскивание Эрика из любого места, где бы он ни находился. Стены напичкали датчиками всего и вся, у основных ворот и по периметру появились камеры, реагирующие на движение. Поместье Ксавьера и принадлежащая ему огромная территория перешла на перманентное военное положение, и все отнеслись к этому с пониманием. Эрик... В друге Чарльза жила война, он был выкован и дышал ею, и Ксавьеру пришлось учиться не исправлять мужчину, а сосуществовать с ним в некоем подобии баланса, что было похоже на хождение по тонкому весеннему льду. Однако оказалось, что, если направлять ярость Леншерра, позволяя ему время от времени безопасно что-нибудь разрушить или запугать тех, кто, будем честны, мог этого заслуживать, тот превращался в хоть и по-прежнему грубоватого, но харизматичного лидера, с которым Чарльзу и остальным было куда проще иметь дело. Молодые мутанты смотрели на Леншерра сияющими глазами, считая его кумиром. Фрост уважала его и побаивалась, Азазель иронично хмыкал, Эстер кривила губы в ухмылке, Хэнк бурчал, но прислушивался. Чарльз же... Он не знал, как описать свои ощущения. Герр Леншерр, как его неизменно звала Эстер, снял доспехи и шлем и будто повернул время вспять: Чарльз снова видел его разгуливающим по поместью в водолазках и светлых поло, пьющим кофе в сером спортивном костюме по утрам после пробежки, в легком кевларовом доспехе на тренировках молодняка и иногда – в теплом свитере поверх пижамы поздними холодными вечерами. Эрик смеялся раскатисто, как и пять лет назад, он нахально щурился и изредка улыбался своей фирменной зубастой улыбкой, которой Чарльзу, оказывается, так не хватало. Он скучал, безумно, страстно скучал по временам, которые они провели вместе. Сейчас Эрик меньше концентрировался на нем, вокруг него теперь были и другие, но он исправно приходил к Чарльзу пару раз в неделю для излюбленной партии в шахматы под бокал – всего один! – чего-нибудь крепкого и старого. Они беседовали, иногда перебрасывались шутками и расслаблялись в тишине комнат с потрескивающим камином, и эти вечера принадлежали только им одним. Пьяные сны, которые возвращали его в самые теплые моменты их прошлого и тут же заменяли их на нечто кошмарное, размытое, что и описать тольком не получалось, сходили на нет. Чарльз не сам заметил – ему сказали, - что от этого бешеного темпа сменяющих друг друга событий он стал поправляться, сам по себе выкарабкиваясь из своей алкогольно-депрессивной скорлупы, в которой провел долгие годы. Он вечно был кому-то зачем-то нужен, и время на выпивку просто испарилось. На него смотрели, уважительно-оценивающе, пришлые мутанты, и он распушал перья как павлин, ежедневно доказыввая, что достоин равного уважения с их обожаемым Магнито, которого так все равно никто уже не называл. Школа строилась и настало время завершать обстановку комнат общежития и классов, и Чарльз умудрился прочитать тем, кто согласился составить часть будущего преподавательского коллектива, лекцию о том, как велик подход Сократа к обучению и как глупо запирать молодых мутантов в безликих классных комнатах с грифельной доской. Бурчащему что-то о «линейкой по пальцам за то, что тупой» Эрику был подарен соответствующий испытываемому Чарльзом скептицизму взгляд, остальные пожали плечами и согласились на любой каприз того, кто будет все это продумывать, снимая с них ответственность. Эстер выглядела так, будто была готова порвать превышающую все разумные пределы смету прямо на его глазах, но одобрила книжные полки из дубового массива и прочие излишества, по пути случайно согласившись преподавать экономику и налогообложение до тех пор, пока Чарльз не найдет более компетентного преподавателя. Он до сих пор не верил, что она купилась. Возможно, обманули как раз его: мутантка не была похожа на того, кто с удовольствием будет иметь дело с детьми, но на того, кто с радостью будет вещать некоторое время о своих обожаемых капиталах. Азазель остался тренером, Эмма на предложенную возможность общения с подростками скривилась и взяла категоричный самоотвод. Эрика он умудрился уговорить преподавать иностранные языки, пообещав объединить все классы в один – невозможно просто проигнорировать наличие человека, говорящего на французском, немецком, английском и испанском, и это только из наиболее распространенных языков! Чарльз взялся за литературу и эволюционную биологию, оставив математику и физику на Хэнка, тут уже по-настоящему временно: последний не любил аудиторию и требовал больше времени на исследовательскую работу. Молодые мутанты из братства могли научить практическим навыкам, одна девушка – искусствоведению, но им нужны были еще люди. Их все еще было слишком мало.