Liberum veto

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

«Я люблю тебя».

      Самая популярная фраза в мире. Состоящая из трёх слов, десяти букв и одного чувства.       Но что есть любовь?       Бытует много мнений, мыслей и споров, но никто до сих пор не может дать её точное определение. Кто-то считает, что любовь — единственный смысл жизни, дарующий силы существовать в этом жестоком мире. Кто-то называет любовь простой лишь игрой гормонов, при которой мы чувствуем удовольствие, радость, спокойствие, страсть и привязываемся к катализатору этих ощущений. Кто-то говорит, что любовь — нечто мистическое, предопределённое судьбой, как её только не описывают поэты и писатели.       Мнения варьируются в зависимости от степени романтичности натуры говорящего. Тот, кто парит в розовых облаках и зачитывается романами про то самое великое чувство, никогда не назовёт любовь жалким выбросом гормонов. И так же тот, кто всю свою жизнь отдал науке, вряд ли будет предаваться мечтам о мистическом и волшебном.       Разные люди — разная любовь.       Эта история любви вас несомненно покорит, вызовет разного рода эмоции: от отвращения до восхищения. И, возможно, подарит ответы…       Чонгук всегда причислял себя к мягким романтикам. Всегда верил в любовь, в её чистоту и красоту. С самого детства он был спокойным и скромным мальчиком, не любил компании и не отмечал праздники с друзьями — их попросту не было. Не сильно близко общался он и с родителями, уважал их, помогал, но эмоционально держался в стороне.       Чонгук любил читать, любил изучать всё новое и наблюдать за окружающим его миром. В любую свободную минуту сбегал во двор и, сидя под кроной раскидистого дуба, заливал в себя новую дозу литературной любви. Однако, пусть он и читал тонны сладких романов взахлёб, в голове никогда не возникало желания найти нечто такое же могучее и судьбоносное. Наслаждения от любви, ювелирно вылитой на бумагу, юношескому сердцу хватало сполна.       Одиноким Чонгук себя в общем-то никогда не чувствовал, наедине с собственными мыслями и книжными героями было комфортно. Не чувствовал одиночества парень так же и потому, что в пределах его поля зрения, сколько Чонгук себя помнит, был он. Его самый близкий и самый родной человек. Его тихая гавань. Его близнец.       Обычно близнецы с самого раннего возраста ладят друг с другом, стремительно устанавливая особую связь. У Чоннэ, что родился на три минуты раньше, и Чонгука всё было немного по-другому…       Ввиду своей врождённой закрытости младший с самого детства не горел желанием играть и в принципе находиться рядом с Чоннэ. Тот расстраивался, плакал, потом злился, из-за чего в итоге мальчики вообще перестали идти на контакт. Объяснить своё поведение Чонгук не мог, он не испытывал какого-либо негатива или неприязни к брату, просто, как и с любым другим человеком, желания общаться попросту не было. Характер это, какие-то внутренние блоки или детские бзики — никто не знал.       Их абсолютно холодные отношения продолжались до лет двенадцати, пока в одно летнее утро Чонгук не увидел, как за ним незаметно наблюдают из тени беседки.       Младший, как и всегда, сидел под любимым деревом и плёл оранжевые фенечки под мягкое щебетание птиц и тихо играющую из динамика телефона «Visions of Gideon». В такое время все в доме всегда мирно спали, позволяя мальчику наслаждаться тишиной и свободой. И он наслаждался, пока не почувствовал на себе внимание двух любопытных глаз. Это липкое чувство чужого взгляда заставило Чона резко поднять голову и увидеть тёмную макушку, тут же спрятавшуюся за стенками беседки.       Чонгук смотрел на место преступления с минуту, раздумывая над чем-то, а после сделал странное для себя — продолжил плести браслет. Раньше бы мальчик ушёл в другое место или хотя бы обошёл дерево с обратной стороны, спрятавшись от внимательных взглядов, но он остался. Остался и, не подавая вида, думал о близнеце все последующие сорок минут, пока их странное одиночество не нарушил отец, вышедший на улицу.       И вроде что такого? Ничего страшного и особенного не случилось, подумаешь, один брат наблюдает исподтишка за вторым. Ерунда.       Так скажут все, кто не Чонгук.       Понял бы его смятение разве что Чоннэ, который после того дня стал наблюдать за младшим ещё чаще. Чонгук — особенный мальчик, совсем ещё маленький, живущий в своём тёплом мирке. Чонгук — синоним чистоты, красоты и уникальности. Чонгук — его маленький хрупкий цветок, который Чоннэ всю свою недолгую жизнь призрачно берёг. Заступался перед хулиганами в школе, пока близнец не видит; подкладывал в тарелку больше яиц, которые младший, как и он сам, так любит; помогал убирать сад, прикрываясь наказом матери.       Сам Чонгук, вечно витая в своих пушистых облаках, кажется, никогда этого не замечал. Со своим близнецом за двенадцать лет он ни разу не становился ближе, жил, скорее, как с сожителем, и, что удивительно, не считая их внешнюю идентичность, никогда не видел в брате себя. Однако сказать, что ничего к Чоннэ не чувствовал, Чонгук тоже не мог.       Он чувствовал. И чувствует.       Возможно, иначе, возможно, он и сам не знает как.       Старший брат всегда был тем, кем Чонгук тайно восхищался. И тайно не из-за упрямства или зависти, а потому что привык быть один, привык держать с близнецом дистанцию. Может быть, мальчик и хотел бы уже эту дистанцию сократить или вовсе убрать, но даже заикнуться не решался. Привык. А Чоннэ не давил, совсем будто в поведении не изменился. По крайней мере Чонгук этого не замечал.       И не замечал он долго, очень долго, до тех пор пока сам не начал брата взглядом искать. И всегда находил.       Находил, засматривался, изучал будто впервые черты, знакомые всю жизнь, обнаруживал нечто новое, вроде маленького шрама на щеке или крохотной родинки около брови, запоминал. Сначала скрытно, стараясь не выдать своего интереса, а позже уже просто не замечал, как бесстыдно пялится. Изменения эти в поведении начались к шестнадцати годам. Вкупе с подростковыми изменениями Чонгука всё это очень пугало.       Из-за того, что смотреть на близнеца парень стал гораздо чаще, он заметил так же и чужое внимание. Заметил, как Чоннэ резко отводил глаза, стоило Чону повернуть голову в его сторону. Заметил, как косо подглядывали на старшего школьные хулиганы. Заметил, как за ним самим часто наблюдали во дворе дома по утрам и вечерам. Прежде Чонгук бы сказал, что всё это для него некомфортно, неловко и сильно напрягает, но в этот раз ничего подобного в голове почему-то и близко не всплывало.       Чоннэ вдруг стал казаться настолько надёжным и даже без касаний тёплым, что к нему без экивоков хотелось быть ближе. Хотя бы ненамного войти в его личное пространство, ощутить то странное тепло ближе. Чонгук так чувствовал.

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      Границу эту невидимую Чон пересёк случайно, ненамеренно и много раньше, чем планировал, — на празднестве их дня рождения. Пришли гости, близкие и дальние родственники, друзья родителей и всякие разные люди, которых Чонгук не знал или почти никогда не видел; было много шума, куча поздравлений, тостов и подарков, отчего в голове стоял белый шум. Парень не то чтобы боялся толпы, социофобом он не был, но в своём доме, в своём пространстве видеть такую активность было некомфортно. Разноцветные шарики и серпантин рябили в глазах, а в носу щекотало от смешения запахов, и не сказать, что приятных.       Чонгук держался так долго, как мог, улыбался уголками губ, изредка отвечал короткими «спасибо» и «мне приятно», но спустя полтора часа, когда большинство гостей уже было под градусом, решил-таки сбежать. Не буквально, конечно, заморачиваться он не стал, просто поднялся со своего места и сказал, что отлучится в уборную. Манеры, чтоб их…       Выйдя в коридор, где никто не пыхтел над душой, стало в разы легче дышать. Чонгук остановился у двери ненадолго, пытался придумать, опёршись о стену, куда бы спрятаться от лишних глаз. Вокруг было темно и тихо, особенно если исключить приглушённые голоса за дверью зала. Тишину парень любил, потому прикрыл на пару мгновений глаза, отдаваясь приятному спокойствию.       — Сбегаешь? – послышался слева вдруг знакомый и в то же время удивительно чужой голос.       Чонгук даже не обратил внимания, как за ним следом вышел незамеченной тенью близнец.       — А… просто шумно там, – негромко прошелестел он в ответ, думая о том, что, кажется, не говорил с родным братом по меньшей мере пару месяцев.       — Точно, – Чоннэ кивнул, подошёл к младшему ближе и губу закусил, будто решаясь на что-то, – хочешь уйти? – внезапно.       — Что? – Чонгук поднял на него невинно-вопросительный взгляд и поймал на чужом лице неожиданно робкую улыбку.       — Мне здесь уже тоже надоело… – пожимает плечами, – давай спрячемся? Во дворе, например, дома нас быстро отыщут.       И как он согласился, Чонгук уже не помнил. Помнил лишь тихую, довольную ответом улыбку, тёплую ладонь, ведущую за собой, и светлое летнее ночное небо. Помнил мерное стрекотание кузнечиков, свежий запах земли и травы и любимый раскидистый дуб, на который парни забирались по прибитым перекладинам, имитирующим лестницу. Помнил широкую ветку, где нашли пристанище две отделившиеся друг от друга души, налаживая первый за много лет эмоциональный и физический контакт и глядя на еле видные на мутно-синем небе звёзды.       Тот вечер решил, кажется, просто всё…

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      Того, что братья Чон сблизились, не понял, кажется, никто. После их шестнадцатилетия в общении близнецов кардинально ничего не изменилось, они не стали вдруг лучшими друзьями, не были замеченными чаще обычного рядом друг с другом, но что-то определённо между ними изменилось. Что-то, что, кроме них двоих, не заметил никто.       Чонгук продолжил быть затворником, продолжил витать в сладких книжных облаках и плести браслеты из нитей и мягкие закладки для любимых книжек. Чоннэ же продолжил учиться, играть в приставку с друзьями по пятницам и уже не так уж и незаметно разглядывать своего брата. Не изменилось почти ничего, кроме разве что редких тёмных вечеров, в которые Чонгук стал приходить в комнату старшего…       Это случилось впервые буквально на следующий вечер после дня рождения, когда ночник Чонгука перегорел, и он, тихо постучав в чужую дверь, попросился под предлогом боязни темноты к Чоннэ в спальню. То, что это было лишь поводом, парень себе никогда не признается. Чон естественно удивился, но, стараясь не подавать виду, впустил его. Чонгук лёг на постель, Чоннэ лёг по другую сторону — так и пролежали солдатиками оба пару минут, пока вместе не провалились в мир грёз. То ли кровать была настолько мягкой, то ли темнота, которой Чонгук, конечно же, не боится, — настолько успокаивающей, то ли ладонь, незаметно пробравшаяся к его собственной, — настолько тёплой, что Чонгук сам не понял, как заснул.       Не изменилось почти ничего, кроме, разве что, неожиданных робких улыбок, всё чаще адресующихся Чоннэ.       Намерено дарить улыбки всем и каждому Чонгук не умел и не старался никогда. Он мог улыбаться мечтательно, пока читал книгу, пока бегал за бабочками, считал точки на крыльях у божьей коровки или подрезал в саду молодые кусты роз. Людям улыбаться парень не спешил.       Своей дозы Чоннэ дождался.       Когда он впервые увидел эти розовые, блестящие на солнце из-за бальзама губы, улыбающиеся только ему, было неожиданно. Хотя учитывая, что Чонгук снова словил его на подглядывании в саду, неожиданностью стал в принципе взгляд в глаза. Чоннэ даже опомниться и спрятать макушку за деревом не успел, как словил второй кульбит в сердце из-за чужой такой красивой улыбки. Такой несмелой, мягкой, тёплой, чистой и какой-то трепетно интимной, личной и особенно драгоценной. У близнеца от неё что-то кольнуло глубоко внутри.       И так происходило каждый чёртов раз.       Из-за одной лишь крошечной улыбки.       Не изменилось ничего, кроме разве что всего.       Чонгук не знал, как объяснить эту внезапно возникшую тягу к близнецу, но решил не думать слишком много. Какой толк от вопросов, не имеющих ответов?       Парни просто продолжили рядышком жить и всё больше друг к другу притираться. Чонгук стал чаще проявлять инициативу в их сближении и всё меньше понимал, что им движет. Чоннэ все шаги брата навстречу, конечно, замечал, поддерживал и откладывал в хрустальную шкатулочку у сердца. Каждый шаг. Его объект необъятного трепета становился всё ближе, что не могло не радовать и обнадёживать. Чонгук — первый шаг, Чоннэ — ещё два, и так по кругу, создавая чудесный танец душ.       Хотя скорость их танца была уж больно медленной, так как изменений как таковых между ними не замечали ещё как минимум год. Близнецы изучали друг друга, узнавали свои и чужие границы, вели диалоги, чаще всего безмолвные, считали лепестки у цветков и звёзды на небе, изредка засыпали вместе. Это не было заведомо тайной, но выглядело именно так благодаря Чонгуку, который открывался лишь наедине. Дарил своему близнецу без сожалений каждый раз новый ключик, открывающий замки в собственной душе. И так же робко и с благодарностью отпирал тайники чужого сердца.       Они шли друг к другу медленно, но верно. Сближались аккуратно, но в какой-то момент, возможно, перестарались. Однако говорить об этом пока рано.

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      Чонгук редко видел, как брат играет, он иногда слышал звуки гитары, доносящиеся из комнаты старшего, но почти никогда не видел. За все те годы, которые Чоннэ практиковался дома, играть в сад он выходил лишь пару-тройку раз, чем расстраивал близнеца. Ненамеренно, конечно, Чонгук ведь и вида не подавал, что что-то не так. А тот, наоборот, думал, что его бренчание всем лишь мешает. Святая простота.       Чонгук решил это изменить одним вечером, придя уже довольно привычно в чужую комнату. Конечно, именно тогда, когда старший учил новую песню. Вошёл беззвучно в тускло освещённое помещение и, не глядя близнецу в глаза, уселся меж его ног на синий пушистый коврик. Чоннэ играть ожидаемо тут же перестал и просто вперил взгляд в пушистую тёмную макушку. За спадающей на лоб чёлкой глаз младшего видно не было, но порозовевшие вершинки щёк сдавали его смущение с потрохами.       Чонгук сложил свои ладони поверх чужого бедра и лёг на них щекой, прикрывая глаза.       — Поиграешь для меня? – произнёс он тихо.       — Конечно, – ответил не колеблясь.       Мягкий перелив звуков вновь окутал пространство, а невозможно грустная, звучащая в голове лирика заиграла на струнах души. Мелодия шла почти идеально, учитывая, что Чоннэ едва смотрел на свои пальцы. Взгляд его неизменно падал ниже, на рассыпанные по его бедру тёмные волосы брата, его чуть раскрытые розовые губы и тонкое левое запястье, окольцованное зелёным браслетом. Чонгук выглядел как чистое воплощение невинности, всё в нём свидетельствовало об этом: не кричало, а скорее шептало прямо в ухо, овладевая разумом. Медленно, но верно.       Чоннэ свою гитару, подаренную пару лет назад отцом, очень любил, любил это чистое мелодичное звучание, а Чонгук, будучи ценителем искусства в общем и музыки в частности, тихо наслаждался. Так и сейчас он наслаждался чудесной песней. То, что она его любимая, точно не знал никто, но младший подозревал, что близнец мог услышать её в саду, находясь поблизости. И тот факт, что Чоннэ захотел выучить именно эту песню, почему-то ужасно смущал.       Прошлым днём Чонгук увидел на столе в кухне нотные листы с «Only – RY X» посередине и припиской в правом верхнем углу. Простым карандашом было выведено просто и лаконичное «моему гуки», а щёки у парня побагровели так, будто он подглядел чей-то великий секрет. Хотя так оно и есть в каком-то смысле… Чонгук на утро, конечно же, решил, что ему привиделось, и он больше об этом не думал.       Не думал до тех пор, пока не услышал знакомую мелодию за дверью чужой спальни и не уселся так покорно и доверчиво у чужих ног.       Парень сидел на полу, на мягком ковре, ощущая под пальцами даже через ткань джинсов чужую тёплую кожу. Музыка лилась, а слова песни сами призрачно звучали в голове. И опять же, до тех пор, пока Чонгук неосознанно сам не стал еле слышно подпевать:

I was only falling in love

I was only falling in love

I was only falling in love

Coming from the cold

Buried under the heat

Lay you on the floor

Heavy like the force between us.

      Чоннэ старался не сбиваться с игры, не путать аккорды, но слышать, как младший поёт, — не то, к чему его сердце было готово в эту секунду. Да и вообще — когда-либо.

Cut me like a rose

Turn me like a beast

Hold you to the the floor

Heavy like the force between us.

      Ошибка. Пальцы замедлились, звук сфальшивил. Эта песня уже спета, близнец отпустил попытки восстановить игру, вздохнул и убрал гитару позади себя на постель. Чонгук же, кажется, потерявшись в песне, ещё какое-то время продолжал мяукать — по-другому это не назвать — себе под нос строки из песни. Выглядело это совершенно очаровательно, по нескромному мнению единственного слушателя.       Недолго полюбовавшись своим красивым и таким мягким в этой воздушной рубашке братом, Чоннэ вдруг захотел прикоснуться. Захотел, но даже обработать эту мысль в голове не успел, как поднёс ладонь к чужим пушистым волосам. Недолго думая, он захватил пальцами прядь, спадающую на нежные веки, и убрал за ухо. Ресницы младшего, потревоженные касанием, затрепетали, словно хрупкие крылышки феи, и уже в следующий миг огромные чёрные бусины изучающе уставились в другие, точно такие же чёрные, но со сквозящей в их глубине растерянностью.       — Спасибо, – спустя минуты прервал неловкое молчание Чонгук.       — За что? – глуповато захлопал глазами тот.       — Каждый видит и понимает эту песню по-своему, ты показал мне своё видение, – улыбнувшись уголками губ, ответил парень. – Мне нравится.       Передать то звонкое счастье, разлившееся на душе у Чоннэ в тот момент, было бы слишком сложной задачей. Невыполнимой. Потому что то, что заполняло сердце уже не совсем мальчика, неописуемо простыми словами. Это и щемящая благодарность, и трепетная нежность, и тихое восхищение, и сокрытое обожание — слишком много всего. Чёрные галактики чужих очей влекли с каждым днём всё больше, уничтожая любые шансы на спасение…

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      После того вечера близнецы стали ещё ближе, ещё чаще оставались наедине в саду: на свежем воздухе слушать гитару в разы приятнее. Новые мелодии, которые учил Чоннэ, завораживали и переносили будто в другой мир. Звуки вокруг словно исчезали, оставляя место лишь переливам нот под чужими пальцами. Запах молодой травы и аромат сладкой черешни дарили странное чувство покоя рядом друг с другом. А звёзды даже при свете дня горели в глазах тех, кто уже, кажется, по уши…       Когда в саду братья начали появляться чаще, родители точно поняли, что случилось что-то масштабное. То, как Чоннэ смотрел на младшего, удивляло, но не так сильно, как взгляды Чонгука на него. Даже с большого расстояния в глазах парня можно было прочитать полную душевную принадлежность. Блики на тёмной радужке будто кричали: я весь в тебе и ты весь мой! Это почувствовали даже мать с отцом, так что о том, что творится в юных сердцах, можно было только гадать. Конечно, они могли вмешаться: возможностей было много.       Отец мог вмешаться тогда, когда увидел детей, устроившихся на покрывале в саду, в тени кустов роз. Когда губы старшего близнеца порхали невесомо, как бабочки, по лицу младшего. Мама могла вмешаться, когда поздно вечером зашла в комнату сына и застала Чонгука, спящим сверху на брате. Чоннэ спал тоже, одной рукой зарывшись в чужие волосы, а другой аккуратно обнимая за талию.       Вмешаться можно было не раз, но родители, всё обсудив, решили бездействовать. Ибо что они могли бы сделать? Запереть по разным комнатам и вести воспитательные беседы? Заведомо бесполезно. Потому было решено не рушить доверие детей, не топтать ту призрачную идиллию, не мешать расцветающей любви. Это было бы жестоко…       Близнецы притирались один к одному, мягко сближались, дарили друг другу нежность, как только умели. Делились секретами, дарили объятия, раскрывали чувства. Подарили и первые поцелуи вперемешку с волнительным словами. Разделили в ночи первые слёзы, когда поняли, что то, что между ними — странно и неправильно.       Что делать с этим всем, никто не знал, хотя правильнее было бы сказать — никто ничего делать не хотел. Братьям вместе было более чем хорошо, особенно после ночи слёз и откровений, когда Чонгук, как часто раньше делал, пришёл под ночь в комнату старшего и без слов забрался на него сверху, утыкаясь носом в шею. Чоннэ тут же зарылся носом во вкусно пахнущие волосы и стал гладить того по спине — тоже привычно. Оба молчали минут пятнадцать, пока тишину не разрезали тихие три слова:       — Я люблю тебя, – Чонгук шептал, делясь таким страшным секретом, но в глухой тишине его голос был подобен колоколу. – Правда люблю, Чоннэ.       Любовь отнюдь не братская — очевидный факт.       — Мне становится больно от этого, – он приподнял голову, заглядывая в заслезившиеся глаза близнеца. – Почему здесь так больно? – Чонгук взял его руку и поднёс к своей груди. – Сердце сжимается, когда я думаю о том, что никогда не смогу быть тебе не братом, – голова снова упала на чужое плечо, и футболка мгновенно впитала набежавшие слёзы.       — Сможешь, – тихо отозвался Чон, – если хочешь. Ведь я люблю тебя не меньше, и мне тоже больно.       Чонгук вздрогнул от услышанного, признанию не удивился, нет. Как мог не знать? В глазах чужих давно любовь к себе прочёл. Вздрогнул он от этого горького, формалинового «больно».       — Я не хочу, чтобы тебе было больно, – налаживая зрительный контакт, произнёс.       — Тогда не думай, что между нами что-то неправильное, – Чоннэ дотронулся пальцами до мягкой щеки и улыбнулся грустно, – такие твои мысли делают в сто крат хуже.       Солёная слеза вновь обожгла нежную кожу, Чонгук всхлипнул, зажмурившись. Парень прижал его, впервые такого испуганного, уязвимого, к своей груди и перевернул их, укладывая брата на постель.       — Чонгук-а, посмотри на меня, – Чоннэ навис чуть сверху и остановился ладонью на чужой горящей щеке, – пожалуйста, не прячься, просто послушай.       Младший вернул неуверенный и ужасно смущённый взгляд обратно на брата и силился не отводить, как было сказано. Чоннэ наклонился ближе, оставляя на его тёплом подбородке трепетный поцелуй.       — Если тебе хорошо со мной, значит, это правильно, – поцелуй лёг на скулу. – Если ты чувствуешь себя счастливым, свободным и окрылённым, значит, это правильно, – губы на кончике носа. – Если ты хочешь и дальше вот так лежать со мной в постели, значит, это правильно, – поцелуй спутался в волосах. – Позволь нам быть счастливыми вопреки, – поцелуи-бабочки запорхали по красному от смущения и влажному от слёз лицу, затапливая нежностью сердце одного влюблённого близнеца.       — Только если ты хочешь, – хрипло прошептал Чонгук, удивляясь, что не потерял дар речи.              В качестве подтверждения Чоннэ наклонился к нему ещё ближе и выдохнул в губы тихое «хочу», запечатлевая на чужих устах поцелуй. Мягкий, безумно нежный, и пусть уже не такой невинный, как ранее, с намёком на влажность, но всё такой же трепетный. Дыхание сбилось к чертям у обоих, но хотя бы дорожки слёз высохли и не срывались новые капли со сцепленных в треугольники ресниц. Вдоволь насладившись поцелуем, Чоннэ отстранился на несколько сантиметров и, чмокнув напоследок в подбородок, лёг рядом с братом, тычась губами в его щеку и шумно вдыхая любимый запах кожи и геля для душа с ароматом ежевики. Когда оба провалились в сон, они не помнят, но эта ночь запомнилась им уж точно навсегда.

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      Август вступал в свои права красиво, вокруг всё благоухало, цвело и плодоносило. Человеческим чувствам это тоже свойственно, парочка похожих как две капли воды близнецов проверили это на себе. Их хрупкие чувства росли, крепли, цвели и давали плоды, пока ещё небольшие, но всё ещё будет, как говорится.       Август для обоих парней — самый свободный от учёбы месяц, потому они очень часто проводили время друг с другом. Чоннэ действовал смелее, уже не боясь так сильно сделать что-то не так. Сам стал приходить к младшему в комнату, подсаживаться рядом с ним на покрывало под деревом, молча разглядывая увлечённого новой книгой или цветными нитями парня, предлагать прогуляться вниз по улице, пока закатное солнце разукрашивает небо красками. Чонгук против ни разу не был, лишь щеками еле заметно багровел и тайно радовался не ясно чему.       Чоннэ звал его кататься на роликах, на которых младший, к слову, никогда даже не стоял. Однако, несмотря на кучу неудачных попыток и болючую ссадину на колене, Чонгуку такая активность понравилась. Братья всё время держались за руки, если быть точнее — Чонгук держался, а Чоннэ держал — и эти касания, пожалуй, понравились мальчикам больше прочего.       Чоннэ звал его к себе вечером, чтобы представить новую отработанную песню, и это был даже почти не предлог. Близнец правда любил слушать струнные мелодии, они были уже какими-то родными и очень комфортными. Наверное, потому что ассоциировались с его зоной комфорта. Чоннэ — эта самая зона, конечно, это всегда он…       Чоннэ звал его в полночь смотреть на звёзды, и Чонгук никогда не отказывался, как он мог? Так вот, в одну из многих десятков ночей, проведённых вместе, парни оказались сидящими на их дереве, в слепой для дома зоне. Луна была в тот миг полной и яркой, благосклонно освещающей укрытые куполом ночи чувства. Лунный свет блёклой дорожкой вёл к двум фигурам на старом дубе, что тайно пробовали губы друг друг на вкус, касались так сладко-интимно, обжигая тонкую кожу на ключицах, делили один кислород на двоих.       Открыто признавали свою неправильную любовь перед звёздами.

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      Через месяц, на кануне своего восемнадцатилетия, парни обратились к родителям с просьбой отпраздновать день рождения наедине. Те продолжали строить из себя несведущих ни о чём маму и папу, так что улыбнулись и согласились, для вида озвучив напутствия по поводу безопасности на улицах ночью. Куда и на сколько уходят, они родителям не сказали, условились только на то, что будут на связи. Парни хотели сходить в этот день на настоящее свидание и провести его как все самые обычные парочки. Хоть их отношения всё ещё были не до конца обговорены, клятвы на мизинчиках и скрепляющего поцелуя обоим хватило.       Программа их празднества начиналась в три часа дня. Для начала Чонгук предложил сходить в центральный парк, захватив измельчённую морковь и капусту для лебедей и уток. Родители, совершенно не зная, чего ждать, поцеловали сыновей в щёки и усадили в приехавшее такси. И пока дети ехали по своим делам, впервые вдвоём, взрослые этот день решили отметить за бутылкой вина и долгими разговорами.       На машине близнецы приехали прямо ко входу в парк, рассчитались и пошли вдоль освещённых солнцем дорожек. В послеобеденное время людей на улицах прибавлялось, пик жары понемногу спадал — самое время выбираться из четырёх стен. Больше всего по пути встречалось детей и подростков, так как у всех время каникул, и мамочек с колясками. Дойдя до моста над большим прудом в центре парка, парни остановились, доставая овощные припасы. Когда первая порция моркови упала в воду, пернатые друзья ждать себя не заставили и по-королевски элегантно подплыли ближе.       — Чоннэ, – схватил его младший за руку, – смотри, они же парочка? – указывая на двух лебедей.       — Наверное, – парень улыбнулся, а когда перевёл взгляд на брата, улыбка стала ещё шире.       — Они делают сердце! – прокричал вдруг шёпотом Чонгук, заставляя чужие глаза вернуться к пруду, где те двое лебедей соединились головами так, что их шеи образовали красивую фигуру.       — Красивые птицы, – негромкое от Чоннэ.       — Да, – мягко, но лучисто улыбаясь, ответил Чонгук, так, как может только он. И далеко не для всех.       Спустя час прогулки близнецы отправились в следующее место их свидания тире дня рождения — кинотеатр. Просмотрев перечень фильмов, Чонгук ткнул пальцем в «Красный, белый и королевский синий» внизу строки и предложил его. У старшего ни одной причины спорить не было, о фильме он не знал ровным счётом ничего, кроме разве что достаточно интригующего постера, потому согласился. На входе они купили фруктовые чипсы и две колы и прошли в зал.       Фильм оба смотрели в первый раз, однако о том, что книга «Красный, белый и королевский синий» давно пылится у Чонгука на полке и дважды перечитана, он умолчал. Для чего сам не знал, но в голове ютилось желание взглянуть на реакцию брата на… многое. Их отношения стали гораздо приземлённее за последний месяц: Чоннэ перестал так сильно трястись о чужом комфорте, потому что Чонгук в свою очередь стал больше с ним говорить и убеждать его в своих чувствах и желаниях не только языком тела. Это было важно для обоих сторон — ощущать отдачу.       Фильм, как старший и ожидал, оказался о любви двух парней, о страстной, надо сказать, любви. Сцены, показанные на экране… смущали, и пока Чонгук исподлобья наблюдал за чужими поцелуями и обнажающейся кожей, Чоннэ в упор смотрел на брата. Его ладонь давно привычно лежала на чужом колене поверх свободных голубых джинсов с прорезями, в которые всегда забирались жадные до касаний пальцы. Чонгук напрягся, когда голой кожи бедра через очередную прорезь коснулись проворные пальцы, но взгляда от экрана не отвёл. В фильме события были всё жарче: Алекс и Генри впервые вкушали сладость страсти и нежности друг с другом — а парень думал лишь о сжимающих его бедро пальцах.       — Чоннэ, – позвал он шёпотом, но остался без ответа, ибо второй похоже пребывал где-то не с ним. – Чоннэ? Хён! – что возымело эффект: тихий всхлип из-за скребнувших внутреннюю часть бедра ногтей или это неожиданное «хён», — ведает один только создатель.       — Гуки? – опомнившись.       — Хён… слишком высоко, – захныкал Чонгук и закусил ребро ладони, чтобы сдержать вырывающиеся звуки.       — Что?       Что? Высоко?       Когда взгляд упал ниже, на бедро брата, Чоннэ густо покраснел, ловя осознание, что и правда поднялся по его бедру очень высоко. До вздыбленной ширинки оставалось сантиметров семь. До вздыбленной ширинки.       — Гуки? – он позвал еле слышно, не имея возможности отвести взгляд от компрометирующего места, и лишь сильнее стиснул ткань. – Чонгук. Что у нас там дальше по программе? – неожиданно спросил, хотя и сам вообще-то знал.       — У-ужин, – чуть заикаясь, ответил, – но ещё полтора часа до нашей брони.       — И после отель, – прямая констатация. – Может… слегка изменим порядок?       Чонгук не понимал до конца, о чём тот говорит, до тех самых пор, пока дверь в номер за ними не захлопнулась. Чоннэ, не медля, мягко, но уверенно вжал его в стену и глубоко поцеловал, приоткрытыми глазами следя за чужим смущением. Они оба знали, что станут в этот день ближе, не сговаривались, но одинаково ясно понимали это, бронируя номер double room. Младшего всегда пугала неизвестность, но он, как обычно, слепо тянулся к свету, имя которому для него — Чоннэ, так что тут всё очевидно.       — Хён, – хнычущим голосом протянул Чонгук, трогательно хватаясь за его плечи.       — Что, мой прекрасный?       — Мы… мы сейчас займёмся…? – мысли путались в набитой свинцом голове, а произнести те четыре простых буквы — вообще как?       — Мы просто станем немного ближе и… займёмся любовью? – спрашивая не то о чужом желании, не то о формулировке фразы.       — Да, – не важно, на что да — просто да.       На том словесный поток обоих иссяк, и Чоннэ вернулся к своему занятию, продолжая вжимать младшего в себя и посасывать его губы. Стал не торопясь пятиться назад, вдоль коридора, предполагаемо в сторону спальни. Стараясь удержать их обоих на ногах, близнец спиной собрал все углы по пути, но до комнаты в итоге добрались. Два разнеженных, распалённых тела почти не глядя дошли до кровати и, отключая мысли, пали друг в друга и в ворох одеял.       Губы прикасались мягко, влажно, жадно впитывали вкус чужой кожи. Чонгук целовал, как и всегда, чувственно, отдавая всего себя поцелую, гнулся отзывчиво, позволяя крошечным звукам вырываться из своего рта. Чоннэ их все до единого ловил, глотал упоённо, пальцами изгибы очерчивал.       — Хён, – он шептал, – пожалуйста… Я так люблю тебя, – неожиданно произнёс, но неожиданностью это давно не являлось.       — И я тебя люблю, мой нежный.       Поцелуи терялись в волосах. Руки, скользящие по коже. Ладони, жалящие тонкую кожу талии. Рубашка — у изножья кровати, штаны оставлены там же. На улице не темно, всего полшестого вечера, но пока люди сновали каждый по своим делам, двое влюблённых тонули в общем чувстве за плотно закрытыми шторами.       Чоннэ раздевал его медленно, со вкусом, с наслаждением, с трепетом проходясь по каждому участку кожи. Пальцы горели, перебирали чужие рёбра, словно струны гитары, скользили ниже, к белью. Чонгук реагировал на любое, даже незначительное касание, дрожал, выгибался, губы сладкие не отпускал, впервые так сильно в них нуждался.       Оба растворялись в моменте не спеша, стараясь запечатлеть как можно больше любви на телах друг друга. Оголившись полностью, раскрыв сердца и души, парни переместились на кровати выше, к подушкам. Чоннэ, достав заранее подготовленную смазку и шепча всякие глупости на ухо, младшего аккуратно растягивал. Тот и сам дома неплохо подготовился, но позаботиться хотелось слишком сильно — необходимость на уровне инстинктов.       Он спускался ниже, целовал чужие подрагивающие бёдра, вылизывал чувствительную кожу под пупком, а по телу Чонгука, кажется, разряды расходились. По венам текло чистое возбуждение вперемешку со щемящей нежностью, и близнецы понимали, что держат сейчас в руках своё счастье.       Неправильные? Возможно. Зато, в отличие от миллионов таких правильных, они были счастливыми.       Сейчас. И в любой совместный миг.       Чоннэ смотрел исподлобья, поднимаясь по телу выше, скользя языком, сжимая руками, доводя пальцами. Они не переставали смотреть друг другу в глаза, не закрывали ни на мгновение, пока окончательно не стали едины. Пока их тела не слились в один живой организм, пока общее счастье не начало пульсировать в артериях.       После ярких вспышек под веками и пика взаимного наслаждения сил и желания встать не было абсолютно. Их сладкие часы длились дольше, чем оба думали, бронь в ресторане давно прошла, но никто не жалел — доставка всегда доступна. Так и сделали, даже не вылезая из-под воздушного белого одеяла, позвонили в первую попавшуюся доставку и продолжили обниматься, лёжа совершенно голыми, разнеженными и довольными.       — Я рад, что это случилось именно с тобой, – тихо признался Чонгук спустя ещё минут двадцать и коснулся лбом чужого.       — Я и в теории ни с кем другим не хотел, чувствую, что всегда душой тебе принадлежал. Веришь?       О, он верит.       — Верю, – и взгляд такой — открытый и искренний. – Мы скажем родителям?       — Даже представить не могу их реакцию, – Чонгук кожей чувствовал его улыбку. – Они нас любят, мой хороший, они должны если не понять, то хотя бы принять это.       — Я боюсь, – не тая, честно признался тот. – Но хочу и дальше любить тебя так, – не только как брата.       Вовсе не как брата.       — И мы можем любить, какое кому дело?! – резонное от Чоннэ. – В первую очередь я живу ради себя, потом уже ради мамы с папой и тебя, до других нам не должно быть дела, – парень немного отстранился, чтобы взять порозовевшее лицо младшего в ладони, и запечатлел на его влажных исцелованных губах поцелуй. – Что поделать, если мне нравится быть твоим?       — Моим… – как же хорошо это звучит. – Я тоже! Хочу тоже быть твоим.       — Ты уже мой. А я твой. Мы лишь друг для друга.       Были, есть и точно будут.

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      В одиннадцать часов утра вместе с надвигающейся жарой домой вернулись уже на год повзрослевшие близнецы. Родители с порога подлетели к ним и стали осматривать обоих на причины… чего? Изменений?       — Ну, что? – начала мама нетерпеливо.       — Как отметили? – подключился отец.       — Нормально, – Чоннэ кинул непонятливый взгляд на взрослых и только крепче сжал ладонь брата, всё так же переплетённую с его пальцами. – Хорошо отметили, а вы тут без нас как?       — Да мы-то какая разница? – отмахнулась женщина. – Вы там чем интересным занимались?       — Мам, ты пугаешь, – слегка нервно прозвучало от Чонгука, зашедшего за спину старшего.       Отец её одёрнул, зажимая рот, пока та смешно пыталась что-то сказать, и силился улыбнуться. Походило больше на оскал. Парни напряглись, хотя Чоннэ старался не выдавать эмоций и какого-то странного страха, пропитавшего Чонгука тоже, но чуйка всё же ныла.       — Просто интересно, чем целый день занимались, – пожал плечами мужчина, стараясь не выглядеть сильно заинтересованным.       — И ночь! – добавила вырвавшаяся женщина.       — Кхм… – Чон-старший вновь зажал ей рот, проклиная настойку, которая, похоже, развязала жене язык, и улыбнулся натянуто. – Вы же наши дети, мы волнуемся.       — Не скрывайте от нас… – мама попыталась заговорить, но продолжение потонуло в закрывшей её рот руке.       Чоннэ с Чонгуком переглянулись и, чувствуя неладное, под странный взгляд родителей молча ретировались в спальню младшего.       Когда дверь за ними захлопнулась, парни выдохнули и рухнули разом на кровать. В комнате пахло чем-то сладким и свежим, как всегда от Чонгука. Там пахло Чонгуком. И это вмиг повергло старшего в неописуемый восторг. Он медленно вдохнул воздух через нос и почувствовал, как отчётливо этот потрясающий аромат окутывает лёгкие. Из-за него Чоннэ так сильно любит утыкаться брату в шею и зарываться носом в его волосы. Запах своего человека — действительно подобен наркотику.       Тишину в комнате нарушила пчела, бездумно врезавшаяся в окно и заставившая обоих парней метнуть взгляд в её сторону, когда сама мигом скрылась из поля зрения. На улице было светло и особенно солнечно, облака расступились, являя миру небесную голубизну с рассекающими небо клиньями птиц. Смех детворы из соседнего двора был слышен даже в доме, что заставило тёплые улыбки прокрасться на чужие лица.       Чонгук улыбку брата успел словить и в сотый раз запечатлеть в памяти как лучшую в своей жизни. Тот сидел ближе к окну и взгляд свой смеющийся устремил куда-то в небо, к пролетающей стае журавлей, потому взгляда с сердечками на себе не замечал.       — Гуки, – негромко сказал тот, – журавли улетают, – прозвучало даже слегка грустно, когда он оборачиваются. – Так быстро…       Сердечки всё же замечаются.       — Помнишь, – не скрывая глаз и того, что в них, подал голос младший и поджал на миг губу, – как мы смотрели на их прилёт, мы тогда сидели на ветке? – той самой.       — Конечно помню, – вглядываясь в мерцающую на солнце радужку, отозвался Чоннэ.       — Проводим их? – с улыбкой. – До следующей весны.       — Пока вишня вновь не зацветёт.       Говорят, журавли уносят лето. Однако должной грусти никто из них не чувствовал, потому что, пусть это лето, что стало лучшим для обоих, заканчивается, оно — лишь точка отсчёта их чувств. Их счастья. Это лето — всего лишь начало, очень удачное, надо сказать, а каким будет конец — не знает даже создатель…

ᅠ♡︎ ♡︎ ♡︎ᅠ

      — Хён, что для тебя любовь? – спросил однажды Чонгук, сидя у чужих ног и слушая перелив струнной мелодии.       Они ни разу не признавались напрямую. Чоннэ остановился, помолчал с минуту и запустил руку в любимую тёмную шевелюру, отвечая вполголоса:       — Любовь… Я не ищу в ней особого смысла, он есть как-то сам по себе. Мы чувствуем разные чувства по отношению к разным людям, и далеко не каждую приятную или хорошую эмоцию можно назвать любовью, – пальцы сжались в мягких волосах, разжались, ногтями слегка царапнули затылок. – Это как с цветами фенечек, например: разным людям ты можешь подарить разные цвета, но самый свой любимый ты отдашь лишь особенному человеку. Не потому что тебе жалко нитей, а потому что ты понимаешь, что эта вещь как связующее звено — важна тебе больше других, точно человек, получивший её.       Чонгук последние секунды не дышал даже, прекрасно осознавая смысл этого, казалось бы, несуразного примера. Тишина длилась недолго — Чоннэ, покрутивший на запястье браслет цвета аквамарина, сморгнул и продолжил делиться явно накопленными мыслями.       — В любви нет места логике, ты ведь не скажешь, почему выбрал для меня свой любимый цвет? – младший на это лишь медленно качнул головой. – Вот, этого так легко не объяснить: ты просто выбрал нити — почувствовал так, почувствовал любовь — мою для тебя особенность. В нашем случае ещё и судьба подсобила, наши нити буквально связала, – оба тихо засмеялись, эта тема уже год как перестала быть неудобной или вызывать чувство неправильности, ведь даже родители поддержали, ещё и с таким рвением.       — Не думаю, что все близнецы доходят до такого уровня близости, – смущённо бормотал Чонгук, краснея ушами, пока старший давил в себе усмешку.       — И правда, до нас им далеко, родной. Но к чему был твой вопрос? – вспомнил он вдруг начало этого диалога.       — Просто хотел сказать, что наконец понял, что такое эта ваша любовь, – задумчиво произнёс.       — И что же?       — Аквамарин. Очевидно же, – парень хихикнул и добавил неожиданно серьёзно: – если он на тебе. Если фенечка на тебе, то всё, что мне нужно в этой жизни, это держать твою руку.       Сердце ухнуло куда-то в живот.       — И я никогда твою не отпущу.       — Свяжу наши нити вместе, – указывая на одинаковые фенечки на запястьях, – тогда точно не отпустишь, – смеясь, вымолвил Чонгук.       — Создатель тебя опередил.       Сущая правда…       Как сказал один человек: «Любовь и логика — злейшие враги». Потому бессмысленно пытаться это чувство объяснить — успеха вы не добьётесь. Чонгук не пытался, и вот, поглядите, счастлив безусловно, счастлив со своим близнецом наперекор всяким этическим принципам. И не жалеет.       Ни дня не жалел.       Ибо зачем жалеть о том, что вызывает на лице улыбку каждый совместный миг? Жизнь слишком коротка, чтобы следовать канонам чужой морали. Чонгук и Чоннэ пошли против неё: пускай они не выбирали любить, но смогли оба выбрать друг друга. Позволили себе любить.       Безвозмездно.       Трепетно.       Правильно…