
Пэйринг и персонажи
Метки
Психология
Романтика
AU
Hurt/Comfort
Ангст
Частичный ООС
Счастливый финал
Обоснованный ООС
Развитие отношений
Насилие
Смерть второстепенных персонажей
Жестокость
Разница в возрасте
Первый раз
Нежный секс
Здоровые отношения
Исторические эпохи
Защита любимого
Элементы гета
XIX век
Российская империя
Борьба за отношения
Соблазнение / Ухаживания
Описание
Как раз в тот момент, когда Яков задумался о том, что вообще-то страстей в его жизни давным-давно не было, и что скоро он, видимо, повенчается со своей ненаглядной археологией, карета замедлила ход. Желая выяснить причину задержки, Яков выглянул в окно и... его первая царскосельская любовь вдруг повернула к нему голову...
Посвящение
Любимым читателям
Глава VII
17 марта 2024, 12:21
— Расскажите все по порядку…
— Да нечего особенно рассказывать. — Оксана, со всем комфортом разместившаяся за письменным столом в его комнате, задумчиво нахмурилась, но все же рассказала все, что помнила про завещание, про суд, и про свое сегодняшнее посещение Сувенира со странным явлением к ним доктора Гофмана, совершенно не добавив Якову спокойствия.
Впрочем, хмурому Гуро спокойствия не добавлял и разговор с Сашкой Бинхом, с которым они проговорили почти всю вчерашнюю ночь до самого рассвета:
— Этот Данишевский хорошо известен в Ярославле, — рассказывал Бинх, потягивая из хрустальной рюмочки местную сливянку. — Он из богатого ярославского рода, но все свое немалое состояние просадил за карточным столом, а оставшись на бобах, был вынужден наняться управляющим ярославского имения своего двоюродного брата — Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского.
— Большое имение, Саша? — заинтересовался внимательно слушавший Яков.
— Огромное. — Хмыкнул Бинх. — С обилием пахотной земли и тремя заводами. Но не это самое главное, Яша… Как ты думаешь, кого покойный Василий Афанасьевич назначил в завещании опекуном для своего любимого сына Коли? Нашего милейшего Леопольда Леопольдовича, коему было оставлено сто тысяч на раскопки…
— А Данишевскому? — вмешался, размышляя, Яков. — Данишевскому Василий Афанасьевич что-нибудь оставил?
— Сто тысяч, Яша. Он бы их и получил, если бы не решился опротестовать в суде завещание.
— И, судя по всему, у него получилось?
— С помощью Гофмана, предъявившего неопровержимые доказательства того, что в последние месяцы Василий Афанасьевич был не в себе, Данишевский добился пересмотра завещания, по которому теперь все движимое и недвижимое, и почти миллион в ассигнациях переходило к Коле, при котором опекуном Данишевский, как ты понимаешь, потребовал назначить себя, как единственного дядю при малолетнем племяннике.
— Постой, Саш, — перебил его Яков. — Но ведь в таком случае ста тысяч он фактически лишился…
— Видимо, решил, что быть опекуном ему выгоднее, — опять хмыкнул Бинх, наливая себе еще одну порцию сливянки, и продолжил:
— Будешь слушать про Гофмана, который тоже отлично известен в Ярославле?
— Буду, Саша.
— Так вот слушай, — продолжил Бинх, снова потягивая сливянку — отличное средство от дорожной усталости. — Он действительно известен в Ярославле, но это, скорее скандальная слава… Служил в скорбном доме*, откуда был выдворен за жестокость, невзирая на все протесты местного медицинского сообщества; невесть знает где сдружился с Данишевским, который вскоре забрал его к себе.
Все услышанное нервировало Якова не на шутку. А особо волновал внезапно явившийся на постоялый двор смущенный и словно немного потерянный Коля, который теперь раскладывал свои немногочисленные вещи в отведенной ему комнате, куда уже проследовал Сашка вместе с привезенным им по просьбе Якова столичным доктором.
— Я пойду, Яков Петрович? — спросила прерывая свой рассказ Оксана, заметив, что хозяин комнаты ее совсем не слушал, полностью погрузившись в свои собственные мысли. — Вечереет. Надо приготовить все для обряда.
— Я хотел поблагодарить вас, Оксана! — проговорил Яков. — Благодаря вашей заботе и умению убеждать, я полагаю, Николай сейчас рядом с нами, а не с этим скользким доктором.
— Главное теперь — задержать его здесь как можно дольше. — Немного грустно улыбнувшись, Оксана поспешила на выход, в дверях столкнувшись с Бинхом и столичным доктором — респектабельным господином по имени Павел Константинович.
В другое время наблюдательный Яков непременно бы спросил друга о благоговейном взгляде, который тот бросил на прошуршавшую юбками прочь Оксану, но сейчас его беспокоило лишь одно: Коля.
— Саша, Павел Константинович, проходите, присаживайтесь. — Яков убедился, что дверь в комнату плотно закрыта и спросил о главном: — Что скажете доктор? Что со здоровьем Николая Васильевича?
— Здоров ваш Николай Васильевич, — поблескивая пенсне, ответил доктор, усаживаясь на оставленное Оксаной место. — Здоров душевно и физически. Бог знает, зачем и от чего его лечили.
— А его лечили? — неожиданно ворвался в разговор Бинх. — И чем же, Павел Константинович?
— Специально заказанными в Выборге порошками, — поддакнул Павел Константинович. — Но не в последние две недели.
— Вот как… — Задумчиво ответил Яков, невольно вспоминая, каким активным и веселым был Коля в последние две недели.
— О чем ты думаешь, Яша? — поинтересовался Сашка, когда они проводили торопившегося в Петербург Павла Константиновича и остались наедине.
— О том, друг мой, что в Сувенире происходит что-то очень нехорошее.
— Значит, завтра я в Выборг. Дашь мне экипаж? — Бинх задумчиво прищурился. — Пройдусь по аптекам, попробую выяснить, что там такое заказывал Гофман… Заодно наведаюсь к одной девице из чухоночек — тайной зазнобе твоего милейшего Данишевского. Не знаю, что из этого выйдет, но надо попробовать ее разговорить.
Зазноба из чухоночек… Яков невольно поморщился, вспоминая вчерашнее посещение Выборга и блеснувшую стеклами, нарядную кондитерскую, но, отогнав тревожащие подозрения, проговорил:
— Это ты правильно решил, Саша. Надо понять, что за птица этот Данишевский на самом деле. Про экипаж даже не спрашивай.
— Ладно, Яша, давай ужинать. — Отозвался Сашка, кивая входившему к ним, нагруженному подносами половому. — И пойдем на берег, посмотрим на обряд, который нам решила устроить Оксана Леопольдовна.
***
Отужинавший в одиночестве Коля отправил Якима с подносом грязной посуды на кухню, а сам, вглядываясь в бесконечную тьму за окнами, чувствовал себя тревожно. Здесь, в чужой комнате гостиницы, все было иным: цвета, звуки, запахи… Радовало только то, что сказал доктор. Тот сказал, что ничем опасным он не болен… Вот только тогда непонятно, отчего случаются те странные приступы… От волнения и мутных мыслей спать не хотелось — хотелось сбежать вниз по лестнице и выйти в теплый звездный вечер… и желательно не одному, а с Яковом Петровичем, что обещал ему так много интересного, но куда-то пропал. — Барин, — нарушая его беспрестанно скачущие мысли, позвал вернувшийся Яким. — Там все на берег собираются, обряд какой-то смотреть, и вас кличут. Так и сказали: «Зови немедля барина, Яким». Что им ответить-то? Вы пойдете или как? — Уже бегу. — Коля сорвался с места, на ходу хватая сюртук и обгоняя Якима…