Дочь зла

дарит луна снов ледяную синь

чаша полна: мята, имбирь, полынь

чашу повыше поднимешь к небес стеклу

призраки слижут те капли, что с губ стекут

♫ Ториэль — Самайн

      Весь Хогвартс пестрел атрибутикой Хэллоуина — тыквы, летучие мыши, черепа, фигурки скелетов, привидений и ведьм, огни в вырезанных жутких тыквенных рожицах, младшекурсники в частях костюмов — кто-то цеплял себе уши, как у кота, кто-то — хвост, как у чертенка, кто-то — зубы, как у вампира, кто-то надевал линзы, придавая глазам красный цвет, каждый изощрялся, как мог. Старшекурсники взирали на это со снисходительностью взрослых, и готовились не к Хэллоуину, а к экзаменам.

***

      После инцидента с Луи в кабинете Зельеварения Лили долго не могла прийти в себя. Почему она так завелась? Подумаешь, поцелуй. Не изнасиловать же ее пытались — но хуже всего было не то, что Лили рассердилась, а то, что злость принадлежала как будто не ей. И те слова, всплывшие в сознании, были не ее. Чьи тогда?       Проверив себя на наличие потусторонних сущностей, Лили не нашла ни одной, и это ее успокоило, но не намного — если бы к ней прицепилась какая-то сущность, все было бы проще, она бы просто ее изгнала, и ситуация сразу стала бы понятной. Но ничего не было, и что делать — Лили тоже не знала. Луи залечил ожог настойкой растопырника, к кузине с тех пор не подходил; Лили слышала слухи, что он хотел переспать с ней, а она ему отказала, или что он предложил ей выйти за него замуж, на это тоже получив отказ, или что они переспали, но ей что-то не понравилось… Их эффектный уход с поля, когда Луи унес Лили на руках, развлекал Хогвартс до самого Хэллоуина. На шепотки Лили не обращала внимания — какая разница, что болтают?       Но если раньше она ждала Самайна, то теперь боялась его. Не хотела проводить привычные ежегодные ритуалы, не хотела на следующий день гулять в Хогсмиде с Роуз и Рокси, скупая сладости и игрушки в магазине Фреда и Джорджа — кроме подарков, дядюшки делали для племянниц огромные скидки, не хотела поедать конфеты и рассказывать страшилки в Воющей Хижине. Ничего не хотела, кроме как спрятаться под одеялом с головой и не выбираться до Йоля — но проводила в компании больше времени, чем обычно, намеренно мешая себе оставаться в одиночестве. Отчасти — потому что тренировала волю, отчасти — боялась быть одна.       На следующую ночь после ссоры с Луи Лили проснулась посреди ночи с ужаснувшим ее чувством — будто кто-то на нее смотрит. Никто не смотрел, соседки спали, когда ведьма просканировала комнату на присутствие потустороннего — ощутила что-то, но очень слабое, на периферии бытия, в Хогвартсе постоянно было что-то потустороннее, но даже Кровавый Барон не вызывал у Лили такого страха… и одновременно радости. Словно она встретила старого друга.       Лили начинала бояться самой себя, и это было хуже всего — когда страх вызывает кто-то или что-то постороннее, с этим есть шанс бороться, но что делать, если ты сам — свой кошмар? Не убежать, не спрятаться и не победить — не тот случай. Победить себя можно, когда преодолеваешь определенные препятствия, тот же страх, злость, ревность, любые негативные эмоции, но ничего негативного по отношению к окружающему миру Лили больше не чувствовала. Ей не с кем было сражаться, но в зеркало она старалась смотреть пореже.       В конце концов это ее разозлило — с какой радости какие-то дурацкие непонятные наваждения должны влиять на ее жизнь? У нее и так хватает забот.

***

      Самайн Лили встречала в одиночестве, как всегда. Запретный Лес окутал ее ароматом хвои и темнотой, но звезды светили ярко, око еще не полной, но близкой к тому луны не заволакивали тучи, ночь была тихой, ясной и холодной. Остановившись посреди поляны, ведьма вскинула руки вверх — на ее запястьях зазвенели бубенцы. Повернулась вокруг своей оси, притопнула ногой, повела плечами в первобытном танце. Обувь она сбросила еще на входе в лес, не надела ничего, что имело завязки и застежки; в льняной ночной рубашке было прохладно, но доя этого Лили заранее выпила зелье от простуды.       Она предусмотрела все. Время Самайна — время безвременья, опасное время, каждое слово заклинания в эту ночь будет услышано, каждое действие — увидено, миры живых и мертвых не просто соприкоснулись — соединились.       Костер ведьма разожгла без помощи магии — руками, использовав не спички, а огниво, как в древние времена. Теплый свет разогнал густые тени, веселое потрескивание хвороста вплелось в тишину ночи. Медленным шагом Лили двинулась вокруг костра, покачивая бедрами и позванивая в бубенцы. Остановилась, прокрутилась вокруг еще раз, и продолжила танец. Понемногу ей становилось весело, взамен опаски приходило ощущение бесшабашной радости, когда кажется, что все на свете подвластно, что любое ее желание сбудется, что она — и есть мир… Лили застыла, застигнутая этим чувством, уже знакомым, не пугающим, но крайне удивительным: она — весь мир. Лес, замок, озеро, земля и вода, воздух и огонь, небо, облака, Лондон, Великобритания, Европа, весь земной шар и все, что за его пределами, материальное и нет — всем этим была Лили. Дольше, чем мгновение — она не знала, сколько стояла, впитывая в себя вселенную, но, очнувшись от забытья, не прекратила ритуал, доведя до конца ведьмину пляску и продолжив празднование.       Алтарь сегодня не требовался. Самайн — время единения с природой, как Белтейн, Йоль и Лугнасад, четыре праздника Колеса Года, когда алтарь только помеха для чар. Лили опустилась на колени среди поросли вереска. Вынула чашу и флакон с зельем — мята, имбирь и полынь, наполнила чашу до краев и поднесла к губам, делая медленный глоток. На губах остались капли — для призраков, которые незримо слизывали их.       Лили заглянула в чашу — и похолодела.       Отражение изменилось. Это была она, но не она — гордая ведьма с царственным выражением лица, с горящими жестоким огнем глазами, красивая, злая, могущественная — и темная. Руки задрожали, чудом Лили не выронила чашу, отмахнувшись от страхов — это испытание. Всего лишь испытание. Духи хотят запугать ее, заставить утратить контроль — черта с два у них это получится. Во многом благодаря полыни: она служила не только проводником, но оберегом, если призванные духи решат расшалиться.       Остался последний штрих для зелья, которым после она затушит костер — вынув маленький ножик, Лили провела по левой ладони. С руки стекла алая капля крови, с глухим всплеском падая в настой.       Покачав чашу в ладонях, но уже не глядя в воду, Лили певуче заговорила:       — Где твои белые птицы, Энгус? Где твои юные жрицы, Фрейя? Кто еще выйдет на Черный Самайн холодным ноябрем?       Вопрос не предполагал ответа. Лили подняла чашу, держа перед собой и собирая в нее лунный свет. Закрыла глаза, взывая к миру, заставила свое сознание очиститься, избавилась от всех эмоций — поначалу это было сложно, но со временем практики она приучила себя абстрагироваться и больше это не составляло труда. Лили превратилась в сосуд — стеклянный сосуд с пылающей внутри свечой.       …что-то дернулось внутри, под солнечным сплетением, напоминая действие портала. Лили распахнула глаза — зов? Кто-то зовет ее? Куда? Зачем? Она же не закончила, она не довела до конца обряд, если оборвет — рискует схватить наказание самого духа Самайна, тяжелое проклятие… Но сопротивляться зову Лили не могла, как бы ни пыталась. Ни разу она не хотела чего-то так сильно, как сорваться с места и побежать — но она ли?       Нет, не она. Это снова было не ее желание.       «Иди ко мне»       «Нет», — Лили сжала зубы. Неужели не выдержит? Простоит у костра нужное количество времени и тогда пойдет к… к кому-то, кто бы ее ни звал. Разве он не потерпит, этот кто-то?       «Иди ко мне», — настойчиво зашипело в голове. Все тело содрогнулось, будто от одной огромной судороги — пока не невыносимо больно, но Лили поняла, что еще немного промедления, и боль будет сравнима с Круциатусом.       Боль — не страшное проклятие, боль можно вытерпеть.       — Нет! — вслух выкрикнула ведьма.       «Иди. Ко. Мне! '       Ноги сами собой сделали шаг — от воздействия сродни Круциатусу неведомый кто-то перешел к воздействию сродни Империусу. Лили изо всех сил постаралась остаться на месте, но не смогла, с обреченным вскриком бросившись бегом к замку.

***

      По дороге никто не встретил ее — ни завхоз, ни Пивз, ни даже призраки, которых на Хэллоуин в Хогвартсе становилось больше обычного. Замок будто опустел, все спали в своих постелях, не слышно было ни уханья сов из совятни, ни возни домовых эльфов. Лили не пыталась сопротивляться — бесполезно, она и так получит проклятие. Куда бежит, тоже не следила, пока не поняла, что стоит у женского туалета, где обитала Плакса Миртл.       С первого дня учебы Лили Миртл отчего-то избегала ее. Роуз и Рокси, впечатленные рассказами родителей, затащили кузину в пресловутый туалет, и Миртл, увидев Лили, замерцала, бросившись в унитаз и не сказав ничего. Поведение призрака с той поры не изменилось, а почему так — Лили не задумывалась, какая разница, что думает и делает призрак давно мертвой школьницы?       В туалете Миртл не было. Повинуясь зову и возникшему в голове знанию, Лили подошла к раковине, безошибочно отыскала глазами на кране маленькое изображение змеи…       — Откройся! — проговорила она не своим голосом. Вообще не голосом — это не был голос, это было шипение. Это был парселтанг.       Змеиный язык.       Кран вспыхнул молочно-голубым сиянием, завращался, умывальник поехал вниз… Прямо перед ней открывалась дверь — вход? — и она с содроганием поняла, что это такое. Куда ведет спуск по трубе.       Тайная Комната. Место, где долгие годы жил василиск, Чудовище Слизерина, убившее Миртл, заставившее окаменеть Гермиону и еще нескольких магглорожденных учеников, погибшее от руки Гарри Поттера и меча Гриффиндора… а открыла Тайную Комнату — Джинни Уизли, мама, будучи одержимой Волдемортом…       Зов поторопил Лили, и она, махнув рукой на все сомнения, нырнула в разверстый зев бездны.

***

      В Тайной Комнате уже давно не лежало тело василиска — его убрали, аккуратно продезинфицировав пол и даже стены, чтобы нигде не осталось яда. Теперь это был обычный зал с высокими сводами, колонны обвивали каменные змеи, никакого источника освещения Лили не увидела, но тем не менее помещение освещалось исходящим невесть откуда зеленоватым светом. Посреди зала спиной к вошедшей Лили стоял мужчина — рыжеволосый, как она, в изумрудной мантии с серебряным отливом.       — Дитя, — прошелестел он. — Ты пришла.       — Пришла, хотя не стоило приходить, — Лили гордо вскинула подбородок. — Но вы были крайне настойчивы.       Мужчина одобрительно хмыкнул и повернулся к ней. Его глаза поразили Лили похожестью на ее собственные — словно она смотрела на свою мужскую версию старше лет на десять… или двадцать, или тридцать. Или все девяносто, а может, только на пять — непонятно. Возраст незнакомца казался неопределенным.       — Прости, но мне было нужно срочно повидаться с тобой. Этот день, этот час… У меня не так много времени. У нас не так много времени. Но достаточно, чтобы поговорить. Здравствуй, Лили Луна, — он манерно поклонился. Лили не стала кланяться в ответ.       — Здравствуйте, — буркнула она. — И о чем же вы хотите поговорить? Что срочного заставило вас оторвать меня от ритуала?       В один миг он оказался рядом с ней, подцепив пальцами за подбородок, но не больно — скорее ласково. Лили выдержала пронзительный взгляд, в ответ глядя не менее пристально.       — Очаровательная наглость, — проговорил мужчина. — Прелестная гордыня. Кто угодно на твоем месте получил бы от меня пощечину, но ты… ты слишком похожа на меня. Мне это нравится. В молодости я был таким же.       — Кто вы? — шепнула Лили. Ей давно полагалось испугаться, но она не пугалась — наоборот, чувствовала себя все увереннее. Вместо испуга ее охватывало любопытство.       — О, неужели ты не догадалась? — мужчина обвел рукой Тайную Комнату, указав на статуи огромных змей. — Неужели не догадалась? — прошипел, переходя на язык змей. — Не разочаровывай меня, Лили. Я знаю, ты умная девочка.       «Дитя змей»       «В Самайн ты узнаешь все»       Лили вздрогнула, но ответила без дрожи — ровно:       — Салазар Слизерин.       Два слова гулко раскатились эхом в высоких сводах. Мужчина взял порезанную руку Лили, где краснела царапина и немного сочилась кровь, и провел над раной кончиками пальцев, заживляя ее.       — Тебе же говорили — не лей свою кровь понапрасну, — мягко упрекнул он.       — Я не понимаю, — беспомощно сказала Лили. — Что это значит? Вы — Слизерин? Его дух? И… и кто тогда я? Почему со мной происходит… все это?       — Верно, я Слизерин, — кивнул Салазар. — Или его дух, сути это не меняет. А ты… Ну же, дорогая, ты же и об этом уже догадалась сама.       — Я…       Дикость. Несусветная чушь. Не может такого быть. Последним потомком Слизерина был Волдеморт, и Волдеморта больше нет… но разве только Меропа родилась в семье Гонтов? Был еще слабоумный Морфин… И Марволо… и кто может поручиться, что у них не было внебрачных детей — например, от женщины из семьи Бёрк? А у тех детей были свои дети… И так на свет появился Томас, а потом — Лили… Поэтому они оба… По спине пробежал холодок.       — Я…       Салазар ободряюще улыбнулся ей. Не могло быть у того темного мага, каким описывали его все легенды, такой теплой улыбки.       — Я… ваш потомок?       Он кивнул, поднеся ее ладошку к своей щеке. Прижал к лицу, повел носом, будто принюхиваясь к зажившему порезу.       — Да. Да, дитя. Ты моя последняя дочь. Моя надежда. Мое продолжение. Моя Лили. Я счастлив наконец увидеть тебя лицом к лицу. Все эти годы я наблюдал за тобой издали — в стенах школы, и защищал, когда приходилось. Ты выросла прекрасной девушкой, и у тебя так много кавалеров…       — Так это ты их распугивал? — догадалась Лили.       Он издал тихий смех.       — Я. Но я не мог стерпеть то, как они смотрели на тебя, и, вдобавок, я слышал их мысли. Нехорошие мысли, дурные мысли… Твой кузен разозлил меня больше всего.       Лили ахнула.       — Это тоже был ты?!       — Да, и я не сомневаюсь, что был прав. Прости, что воспользовался твоим сознанием, но сам я не мог ничего сделать, — признался Салазар.       — Неужели Луи хотел чего-то ужасного? — Лили неверяще покачала головой. Не может быть. Это же Луи. Он добрый и воспитанный, максимум, чего бы он потребовал — поцелуй, и то, если бы Лили сопротивлялась сильнее, не стал бы напирать.       — Нет, он хотел всего лишь припугнуть тебя, думая, что ты приняла опасное зелье, и заодно получить возможность с тобой поцеловаться… Но он шантажировал тебя! Тебя! Мое дитя! Он посмел выдвигать условия моей крови! — глаза Салазара опасно вспыхнули. Лили отдернула руку.       — Расколдуй его! — потребовала она. — Я не хотела причинять ему боль! Он этого не заслужил!       — При чем тут я? — фыркнул Слизерин. — Тебе надо, ты и расколдуй. Неужели это все твои вопросы ко мне? Время идет.       Лили задумалась — что она могла спросить у предка? Хочет ли она знать правду о себе? Не станет ли только хуже, как после гадания на рунах?       — Один дух уже предсказывал мне будущее, — уклончиво ответила она.       — Ах, Кадм, — усмехнулся Салазар. — Милый Кадм… он напустил в твои прелестные глазки кучу тумана. Но если тебя устраивают его ответы…       — Пока — да, — честно сказала Лили.       — Тогда, если позволишь, я дам тебе совет.       Вплотную приблизившись к ведьме, Слизерин наклонился над ее ухом. Для духа он был чересчур теплым и материальным — Лили бы покраснела от столь тесной близости, если бы не помнила, что это ее пра-пра-и-так-далее-дедушка.       — Твой оберег до скучного банален, но невероятно силен. Лилия. Когда при тебе лилия, ты можешь быть такой сильной… ты можешь быть бессмертной. Но только один раз. Всего раз в жизни ты можешь использовать цветок лилии, чтобы получить временное бессмертие. Белая лилия, зажатая в кулаке, окрашенная каплей твоей драгоценной крови. Запомнила? Да… запомнила.       Отступив от нее, Салазар чуть склонил голову набок.       — А теперь мне пора.       — Стой! — озарило Лили. — А как же проклятие? Я проклята духом Самайна, и по твоей вине, между прочим!       — Ах, это, — Слизерин наморщил нос — точь-в-точь, как сама Лили, когда вспоминала о чем-то досадном. — Ничего страшного. Хотя не скрою, тебе придется пережить немного неприятных минут, но все обойдется. И еще… — он лукаво прищурился. — Он тебя любит.       С этими словами Салазар эффектно запахнулся в плащ и исчез — без хлопка, дыма и прочих часто сопровождающих исчезновения спецэффектов. Истинное могущество не требует показухи — или наоборот, показухой является подобное подчеркивание собственной силы.       Оставшись одна, Лили растерянно огляделась, но понимание, как вернуться назад, тут же пришло к ней. Выбравшись из Тайной Комнаты, рыжая ведьма почти бегом направилась в Больничное Крыло, разбудив мадам Помфри, выпалила:       — Меня проклял дух Самайна! — и только тогда позволила себе провалиться во мрак обморока на грани жизни и смерти.

***

      Здесь было темно.       Где это «здесь» — понять не получалось, равно как и то, кто она такая. Как ее зовут — не покидало ощущение, что ее никак не зовут, что ее нет; точнее, она есть, она мыслит, а следовательно, существует, однако существование ее грозит вскорости прекратиться. Более того — ей казалось, что оно вовсе не должно было начинаться. Казалось, что она — чья-то огромная ошибка, неаккуратный штрих на бумаге, который годится лишь на то, чтобы подчистить его ластиком, вернув написанному изящество линий. Или — клякса на нежной акварели художника, черное пятно, растекающееся по идеальной композиции; кляксу тоже можно (и нужно) стереть, вымарать или замазать. Или — комочек в заварном креме для торта; почему она подумала о тортах — непонятно, но ей чудилось, что она любит торты и прочие сладости, но если крем приготовить неправильно, в нем будут комки, и такой крем нужно просто вылить, чтобы переделать заново.       Она — ошибка.       Она — неровный штрих, чернильное пятно и комочек в заварном креме.       Катастрофа. Разрушение. Смерть. Руна Хагалаз.       Кто она?       Здесь было не только темно, но и пусто, однако земля здесь была, потому что она на чем-то стояла. На чем-то твердом. Нужен свет, подумала она, и тут же свет загорелся, словно повинуясь ее воле — и от этого ей стало очень радостно, не от света, потому, что он ее слушается. Но свет был не настоящим, не от солнца, не от луны, не от звезд и даже не от лампы или фонарика, или волшебной палочки — он исходил из ниоткуда, словно сиял сам воздух, он был зеленого оттенка и вызывал жуть.       Когда-то она любила рассветы — забиралась на крышу дома, где жила, обнимала колени, сжимаясь так, чтобы не замерзнуть, и ждала, пока чернота ночи не сменится сиянием солнца. Небеса светлели медленно, сначала почти незаметно, а потом светило поднималось все выше, и тени исчезали, и становилось тепло, и в душе расцветало дивное чувство… надежда? Как забавно, она помнила название, но не помнила ощущение, точно так же, как знала, что ее волосы — рыжие, но что такое рыжий — не представляла.       Зеленый свет озарил подземную пещеру — посреди пещеры было озеро, посреди озера — островок. На островке стояло что-то вроде подставки, на ней — чаша, у берега озера была привязана лодка, у края воды плескалось серебро. Ей почему-то было знакомо это место, хотя она никогда его не видела. Даже во сне. Если ей когда-то снились сны.       Эхо прокатилось меж стен, сначала — едва слышным шепотом, потом — все громче и громче, до рези в ушах.                   проклята                         проклята                               проклята       Словно она вспыхнула изнутри, словно кровь обернулась жгучей лавой — боль нарастала, как шум, вначале почти терпимая, но с каждым мигом сильнее и сильнее, до отчаянного крика. Побежать к озеру, прыгнуть в воду, может, поможет — но нет, нельзя, в воде таится опасность хуже боли. Она не тронулась с места, не понимая, кричит ли — кричала, но не слышала голоса.       Как только она решила, что вот-вот рассыпется пеплом, огонь погас, сменяясь холодом. Сначала это было почти приятно, но кровь мгновенно заледенела, причиняя боль не меньшую, чем пламя.       Хуже всего было то, что она не двигалась. Не могла — не способны двигаться те, кто существует лишь наполовину. Ей нужно было как можно скорее выбраться отсюда, как только она выберется на поверхность — все закончится и она будет спасена. Но ее сковывали невидимые путы… и это было правильно.       Правильно будет умереть?       Да черта с два.       Даже если ее существование — ошибка, даже если ей положено исчезнуть… Ни за что она не собиралась сдаваться.       — Я… не… умру! — сорвалось с губ вместо крика, и на плечи упала тяжесть, подобная небесному своду. Огонь охватил одну часть тела, лед — другую… когда-то где-то она читала, что именно так выглядит Ад — не вечная пытка пламенем, а поочередно — то сжигающим дотла пожарищем, то леденящим холодом.       — Я уничтожу это… — что «это», было неважно, — Я уничтожу все! — закричала она, срывая голос. — Уничтожу всех! Но я выживу! Ясно?                   — Лили!       Будто теплый луч солнца озарил холодные своды. Лили? Кто такая Лили?.. В дальнем уголке души что-то потеплело, как край горизонта перед рассветом. Лимонные ириски, имбирные пряники, теплые свитера… почему она вспоминает эти вещи? Что это?       Кто это?       Вспомнить имена — жизненно важно, имена станут заклинаниями, что вернут ее к жизни. Она должна справиться, она должна, она обязана. Имя, имя, имя, хотя бы одно имя…       Точно.       Шоколадные торты с кокосовой стружкой, теплые ладони, сжимающие ее постоянно мерзнущие пальцы, мягкий голос, призывающий надеть шапку, потому что она замерзнет, меняющие цвет глаза, бирюзовые волосы, тихий смех, ощущение уюта и покоя, когда ее обнимают чьи-то руки, и в тот момент она оказывается по-настоящему дома. Игра в снежки на Рождество, детские рисунки — мальчик с синими волосами и девочка — с красными, пикники с огромным количеством вкуснейших бутербродов, прятки и догонялки, старые книжки в причудливых обложках, утешающие слова после того, как ей приснился кошмар в грозовую ночь, мурлыкающие котята, которых родила ничейная кошка, заячьи уши на голове — на удивление настоящие. Все это был один и тот же человек.       Она вспомнила.       Все остальное следом за самым важным всплыло в сознании яркими вспышками. Мама — она иногда сердилась на нее, но была доброй и любящей, учила ее летать на метле, отрабатывала вместе с ней финты и приемы высшего пилотажа, водила в кино и заплетала ее рыжие волосы, такие же, как у нее самой, в причудливые прически. Папа — он был добрым, умным и серьезным, баловал ее, покупал ей игрушки и сладости, гулял с ней в парке аттракционов и рассказывал, что магия не бывает плохой, магия — это сила, а как ее применить — выбор волшебника. Дяди и тети, кузены и кузины… И она.       Лили Луна Бёрк-Уизли. Студентка Хогвартса на факультете Слизерин, что стало ее собственным выбором. Ловец в сборной команде по квиддичу. Любимая и единственная дочь. Не ошибка и не неровный росчерк пера.       Не открывая глаз, Лили шепнула:       — Тедди?