Ты, по-моему, перепутал

      В коридоре кто-то громко стукнул входной дверью. Маленькое тело дёрнулось от резкого звука, а после затряслось в лихорадке.       Мальчик, зажавшийся в тёмный угол, закрыл голову руками. Несмотря на уютное обустройство комнаты, он прятался за небольшой тумбочкой от несуществующего врага. Пальцы онемели, но не от холода. По привычке стараясь дышать как можно тише, Гуцзы осматривал обои на стенах щипавшими от высохшей влаги глазами. Почему его не пускают к папе? Где он?       Казалось бы, ребёнок от усталости уже перестал что-либо чувствовать, но новый поток мыслей вызвал очередной порыв слёз. В коридоре большого, красивого, но неизвестного дома кто-то шагал.       Его подобрали на улице, когда малыш рыдал над неожиданно упавшим родителем. Тот лишь слабо вдыхал холодный воздух, пустым взглядом пялясь на асфальт какого-то переулка. И ничего не отвечал. Алая жидкость, при виде которой Гуцзы проглатывал свои всхлипы, растекалась изящным тонким ручейком. Под тёплой одеждой отца всё и вовсе перекрасилось в тёмно-бордовый, а ребёнок зажимал кровоточащую чужую рану ладонями, из-за чего сам весь измазался. Звал папу, тормошил, чтобы тот хотя бы моргнул. В один момент Лазурный слабо поднял руку, стараясь вытереть лицо сына, но слишком ослаб даже для такого простого действия.       Их подобрали и привезли на какую-то сомнительную улицу, где гуляли выряженные в дорогие шубы и золотые украшения люди. Затащили в блестящее даже в ночи здание с яркими рекламными вывесками и фигурками игральных кубиков на крыше. И разделили. Может, подсознательно Гуцзы понимал, что его папу забирали на лечение, но вцепился в Ци Жуна так, что пришлось оттаскивать троим слугам.       Гуцзы отказывался есть и спать. Иногда к нему приходили «спасители» — папа учил никому не доверять, — пытались успокоить, но мальчик прятался за мебель и дрожал, как осиновый лист. Одни только небеса знали, сколько времени прошло.       И вот дверь в комнату открылась, мелькнула уже знакомая оранжево-синяя одежда и нелепый ободок. Золотистые, солнечные глаза искали кого-то и, остановившись на зажатом ребёнке, заблестели волнением и некой радостью. — Гуцзы, — Лан Цяньцю нетерпеливо подошёл к нему, опустившись на одно колено, но прикоснуться не посмел. Вслед за ним зашли и те, кто забрал их с улицы.       А мальчонка на мгновение уже хотел было кинуться к небожителю, но вовремя одёрнулся, из-за чего оба неловко забегали глазами. Доверие давалось с трудом, как бы глупо это ни звучало для дитя, что поверил сказке бандита про их кровное родство. Но факт вечных ссор и драк с «златовлаской», как выражался Лазурный, не позволял открыться полностью.       И всё же они с небожителем уже понимали состояние и настроение друг друга на неизвестном нематериальном уровне. — Я потерял телефон, — еле слышно прошептал Гуцзы охрипшим голосом. Он уронил его где-то по дороге. Говорить об этом не было нужды, но даже этот небольшой разговор поможет мальчику стать чуть смелее. — Не… Ничего страшного, — кивнул Цяньцю и, хоть понимал, что проблема в другом, пообещал купить новый. — Это всё из-за меня, — ещё тише пробормотал мальчик и сжался, словно стараясь испариться.       Быстро протёр ресницы, запрещая себе в очередной раз показать слабость незнакомцам. Как же сильно он сейчас походил на приёмного отца своей хрупкой и покалеченной гордостью. Небожитель снова протянул руки и снова не решился нарушить чужие личные границы — они ещё не настолько близки, — быстро сформулировал мягкий ответ: — Твоему отцу не понравились бы твои слова, — кто бы мог подумать, что Лан Цяньцю когда-нибудь назовёт Ци Жуна «отцом» бедного мальчика.        Но, кажется, это немного сработало. Гуцзы посмотрел на него и кивнул, соглашаясь и расслабляя плечи. Из зашуганного и покалеченного утёнка он вмиг превратился в стойкого белокрылого лебедя. Цяньцю не мог не гордиться этим не по возрасту сильным малышом, мягко улыбнувшись.       Хуа Чен и Се Лянь, поняв ненужность своего присутствия, поставили мороженое на стол и удалились, что-то сказав напоследок. Наследник Тайхуа искренне поблагодарил их, нечаянно назвав Се Ляня наставником, на что тот смущённо замахал кистями рук и выпорхнул за дверь.       Оставшийся небожитель начал всячески ухаживать за ребёнком. В первую очередь протёр того от крови и грязи на руках — ранее Гуцзы не давал слугам Собирателя Цветов даже трогать его, начиная кричать и биться в истерике. Видно, перенял очередную привычку Фонаря.       Цяньцю со всей неловкостью пытался его разговорить, расчесал сбившиеся во время истерик волосы, предложил любимое мороженое. После очередного напряжённого молчания сильно расстроился.       Гуцзы не понимал, почему этот человек так старательно делает вид, что ему не всё равно. Вспоминал слова отца о напыщенности и притворстве высшего общества и брезгливо отворачивался от распережевавшегося парня. Однако, увидев неподдельную скорбь на чужом лице, он схватил уже собравшегося отойти небожителя за рукав.       Лан Цяньцю удивлённо обернулся на него. Вздохнув, он сел рядом и разделил с мальчиком тяжёлое молчание, которое передавало больше эмоций, чем все слова, что приходили в голову. Они вслушивались в тиканье часов и доносящийся с улицы шум, где очередью толпились любители поиграть в азартные игры. — Почему мне не разрешают встретиться с папой? — вдруг спросил Гуцзы, отвлекая небожителя от рассматривания стен. — Вы думаете, что я слишком маленький, чтобы знать правду?       Он уже был в похожей ситуации, когда никто не хотел говорить, куда делась его мать. Потом выяснилось, что она мертва. Если это повторится… — Нет, что ты, — старший даже ужаснулся от подобного намёка со стороны ребёнка. — Твой папа сейчас просто спит.       По крайней мере, ему так сказали. Настоящий ответ он дать не мог. Но, честно говоря, ему самому хотелось увидеть Ци Жуна живым, услышать его дыхание, пощупать пульс. Если верить словам наставника, то тому задели лёгкое, а одно из рёбер дало трещину. — Я хочу увидеть папу, — большие чистые глаза посмотрели снизу вверх. — Я тоже, поверь, — Цяньцю вздохнул и после недолгого молчания предложил кое-что: — Давай незаметно посмотрим.       Вышло так, что он уже бывал во владениях «азартного бедствия» и частично знал здешнее устройство. Ну а в крайнем случае они будут уповать на удачу, что Лазурный хотя бы в этом здании.       Оба зажглись только что рождённой идеей и тихо вышли в коридор, держась за руки. Насколько было понятно по шагам, Хуа Чен и Се Лянь пошли куда-то в правый корпус. Недолго думая, Лан Цяньцю и Гуцзы направились в ту же сторону.       Искать долго не пришлось, совсем скоро по коридору разнеслась уже родная ругань. Парень с ребёнком переглянулись и подкрались к приоткрытой двери. Пахло медикаментами, совсем как в поликлиниках. Крики становились всё громче, а обзывательства всё обиднее. Зелёное Бедствие разошлось не на шутку. — Ты вообще должен быть благодарен, что не помер на улице, как шавка, — грубо и холодно сказал Хуа Чен. — Сам ведь виноват, что попался. — Единственная шавка здесь — это ты, бешеный пёс! — завопил Ци Жун, срывая голос, и тут же закашлялся. — Я вас просил меня спасать?! Лучше бы шли дальше трахаться в бордель, чем теперь упрекать меня вашим великодушным одолжением! — Ци Жун, прекращай, давай нормально поговорим, — раздражённо и явно сдерживаясь, попросил Се Лянь. Несомненно, спасение «ненаглядного» братца было его самоотверженной идеей. — Не прекращу! Почему должен?! Психуешь, что я повышаю голос на твоего ненаглядного щеночка?! — Ци Жун, — от резко сменившегося голоса Се Ляня по позвоночнику прошёлся холодок.       Только проснувшийся пострадавший задержал дыхание, а потом громко засмеялся, сминая простынь и игнорируя жуткий кашель. Гуцзы слегка затрясло, но ни он, ни небожитель не решались зайти внутрь. — Ты так «ласково» смотришь на меня, мой драгоценный братец, — саркастично пропел Лазурный, — это даже льстит.       Лицо его сильно побледнело, выступил пот от недостатка воздуха. В лёгких жутко кололо. Ещё немного, и его «маска» разлетится по швам. — Он и не обязан смотреть на тебя с любовью, — Хуа Чен высказался удивительно ровно, не поддаваясь агрессии.       Ци Жун покосился на него в лёгком недоумении, а потом перевёл взгляд на брата. Тот молчал. И Фонарь снова залился истеричным смехом, катаясь по выделенной койке. — Ну да! Конечно! Я же один здесь плохой! Это только я здесь ненормальный! Вы все здесь ангелы, безгрешные идолы, а я единственный во всём мире веду себя как чокнутый! Я заслуживаю смерти, презрения и бесплатного билета в чистилище, кто, кроме меня?! — говор Фонаря быстро перешёл в истошные вопли.       Он дёргался как умалишённый. Иногда зрачки сужались до точек, а зубы скрежетали, как мел. Чёрт знает, отчего тот так сильно расчувствовался, но выглядело жутко.       С одной стороны, Лазурный ведь правда был ужасным человеком. Но отчего-то сердце Лан Цяньцю сжалось. Се Лянь устало вздохнул, понурив голову, а Хуа Чен помрачнел, отходя чуть в сторону и прикусывая язык. — Папочка! — Гуцзы вдруг вбежал в палату, хватаясь за руку родителя. — Папочка! Не говори так!       Ци Жун оборвал крики и смех, уставившись на сына. В глазах наконец блеснула осознанность, а не безумие. Мальчик забрался к нему, прижавшись к груди и тихо рыдая. Атмосфера так резко переменилась, что все, кроме ребёнка, застыли, не зная, что делать. — Это я всё виноват, из-за меня всё. Если бы я тебя послушался, то ты бы не пострадал. Если бы я не упал… — мальчонка не смог договорить, всхлипывая и постоянно протирая щёки.       Лазурный не отвечал, продолжая глядеть на непутёвого сына, как на какое-то снизошедшее необъяснимое чудо. А потом встретился взглядом со стоящим на пороге идиотом из Юнъани. Цяньцю лишь оставалось догадываться, что испытал тогда. Какое-то новое чувство стало разрастаться в груди, тёплое и едва уловимое, как летний ветерок или солнечный лучик.       Прибежали люди в белых халатах, доставая уколы, и, игнорируя сопротивление, вкололи Ци Жуну снотворное. Может, так правда было лучше, ведь стресс сейчас не то, что нужно больному. Но, стоило тому отрубиться, тишина повисла гнетущая.       Гуцзы вцепился в ножку кровати, наотрез отказываясь отходить от отца. После попыток увести его вовсе залез под мебель. Сань Лан, выглядевший уставшим, стал переговариваться с врачами, а Цяньцю с Се Лянем пытались снова успокоить ребёнка.

***

      Из приоткрытого окна сквозил прохладный воздух. За дверью царствовал говор людей.       Мальчишка сидел на краю кровати, уплетая мороженое. Второй рукой он поглаживал волосы отца. Иногда заглядывал Лан Цяньцю, мягко улыбался, смотря на спящего. Уснуть Ци Жун, кажется, решил надолго, не просыпаясь уже полдня, зато таким спокойным выглядел впервые на его памяти. И был гораздо милее, ведь не проклинал и не желал смерти.       К вечеру всё совсем утихло, небожитель уехал, а Хуа Чен с его дорогим гэгэ больше не приходили, стало тихо. Гуцзы облизнул липкие пальцы, смотря в окно. Позади вдруг зашелестела простынь, и чужая ладонь закрыла ему рот. — М-м, — мальчик обернулся к присевшему парню. — Тш-ш, — совсем тихо зашептал Ци Жун. Сейчас он не выглядел сонным, хотя ещё минутку назад лежал как человек без признаков жизни, лишь изредка посапывая. Очевидно, притворялся? Гуцзы, засияв ярче солнца, потянулся к родительской шее, обхватывая её маленькими кистями.       Лазурный несколько раз слабо похлопал по его спине, спуская ноги на пол. Они схватились за руки, выглядывая в коридор и оглядываясь. Сбежать оказалось не так просто, а оставаться здесь Фонарь считал самоубийством. Рана и ослабшее тело давали о себе знать — приходилось оставаться для передыха каждые пять минут, Гуцзы в те моменты приобнимал папу, не давая упасть. Выйти на улицу без верхней одежды и хоть какой-то обуви — глупость. Как минимум, Гуцзы может заболеть, как максимум, Ци Жун точно коньки отбросит.       Действия в любом случае опасные, но Гуцзы не противился, наоборот поддерживая. Он пойдёт куда угодно, но только с отцом. Слишком часто приходилось укрываться от гуляющих слуг: даже во тьме в азартном доме была куча народу. Присутствовала неприятная духота.       Ци Жун чувствовал себя жалким, опираясь о стену и с трудом дыша, пока его сын впервые в жизни решился на кражу, притащив чью-то норковую шубу — плевать, что женскую, сейчас вообще не до этого — и сапоги. Лазурный неуклюжим движением потрепал мелкого по голове. Удивительно, но нелепый сын сам, без капризов, оделся, не прося помочь завязать шнурки или застегнуть куртку.       Снаружи медленно падал первый снег, маленький и мокрый, белый и привлекательный. Противный такой, но успокаивал. Изо рта выпадал пар. Дорога до дома была долгой.

***

      Жар сдавил горло. Шея и лицо, в особенности щёки, горели, но хуже всего трещала голова. Ци Жун приоткрыл неподъёмные веки, силясь рассмотреть расплывчатый мир вокруг. — Папочка, — радостно зашептали сбоку. — Он проснулся. Принеси лекарства, пожалуйста, — попросил мягкий голос, обладатель которого положил что-то мокрое и холодное на лоб.       «Блаженство», — подумал проснувшийся, пока до заспанного мозга не дошло, кто именно сидел рядом. Лазурный замычал, расшевелил ватное тело, откидывая чужие руки от себя. — Не ёрзай. Из-за вашего побега у тебя поднялась температура, — Лан Цяньцю говорил с укором, но без всякой злобы, аккуратно поправляя охлаждающий пластырь.       Да и, быть честным, движения его были какие-то чересчур нежные. Вот только это лишь сильнее напрягало. — Что ты делаешь у меня дома? — проворчал Ци Жун, скомкав одеяло. — Гуцзы позвал. Он запомнил мой номер. Никакой полиции я не позвал, не волнуйся. — Угу, конечно, знаю я вас, пидоров небесных. — Это было бы бесчестно с моей стороны! Мы ведь теперь друзья, — наследник Тайхуа улыбнулся. — Это когда это мы друзьями стали? Совсем мозги спеклись? — Ци Жун от такого заявления даже оживился, приподнимаясь на локтях и сверля в наглом идиоте дырку. Небожитель в ответ лишь продолжал улыбаться. — Пошёл ты, чтоб я с такими, как ты, дружбу водил? Да лучше помереть, один хрен, — Фонарь специально громко фыркнул и перевернулся лицом к исцарапанной стене. — Что значит «с такими, как ты»? — переспросил Цяньцю, на самом деле не особо ожидая ответа. — С придурком из Юнъани, с кем ещё? Чуть не сдох я, а всё равно тупишь ты, Боже, — больной цокнул языком. — Могу предположить, что тебя обидел кто-то из компании моего отца. Но это не значит, что я поступлю так же. Ведь я не тот человек.       С таким наивным рвением были сказаны эти слова, что Лазурный резко сел и начал выливать целый поток ругани на всю Юнъань, на предпринимателей, на Цяньцю в том числе, словно его оскорбили самым ужасным способом. Предугадывал наперёд, что сначала все такие хорошие, а потом ножи из спины никак не вытянешь — слишком глубоко воткнут. Обвинял, что сначала презирают всё противоречащее морали, а потом сами поступают как последние мрази. — Прости, — неловко сказал небожитель после долгой тирады бандита.       Ци Жун замолчал, уставившись на него в искреннем шоке. Впервые перед ним извинился кто-то из верхушки, так ещё и, по факту, без причины. Это вызвало у него пропитанный детским весельем и гордостью хохот. — Я принёс, — в комнатку вернулся Гуцзы, еле как нашедший нужные лекарства.       Цяньцю притащил их много, как и других прибамбасов для скорейшего выздоровления, не пощадив на это денежных средств. Фонарь ворочался, бузил и капризничал. — Ну же, у тебя голова болит, я же вижу, — терпеливо повторял небожитель.       Прошлой ночью, когда он узнал, что эти двое сбежали, чуть не вознёсся к облакам. Когда позвонил Гуцзы, который одолжил телефон у подчинённых Ци Жуна, чуть не словил инфаркт от яростного сердцебиения.       Стоило ему выйти на улицу, он встретил Собирателя Цветов — иронично, но тогда шёл снег с дождём. Несмотря на очевидную неприязнь владельца азартного мира к Лазурному, тот прочитал целую лекцию о том, что Цяньцю нужно сделать, чтобы то «несчастное отребье» выжило, в конце добавив, что в крайнем случае вышлет личного врача.       Неизвестно, как Хуа Чен догадался, куда именно Тайхуа направляется, но не суть. Прошлый день был слишком насыщенный. Не хватало ещё какое-нибудь бедствие встретить. — Ничё я из твоих рук поганых принимать не буду, мало ли чем ты меня отравишь, я, по-твоему, совсем тупой, гнида? — настроение у Фонаря явно зарылось где-то под корой земли, обзывательства так и сыпались.       Цяньцю и Гуцзы вздохнули, а потом разделили таблетку пополам. «Златовласка» сунул половину себе под язык, даже проглотил не сразу. — Пф, так и быть, сожру я вашу гадость. Но это вовсе не из-за того, что я тебе доверяю, понял, говнюк? — Ци Жун наконец выпил медицинское снадобье вместе с тёплым чаем, что сделал его непутёвый любимый сынишка. — Молодец! А теперь, пожалуйста, не дёргайся, а лучше ляг спать, — наследник растянул уголки губ в полуулыбке, из-за чего появились небольшие ямочки. — А ты мне не указывай, что хочу, то и делаю! — крикнул Ци Жун и укутался в одеяло поудобнее, через несколько минут засопев. — С папой всё будет хорошо? — тихо спросил Гуцзы, потянув предпринимателя за рукав. — Да, мы ему поможем. Ты тоже радуй его почаще. Завтра будет твой первый урок с учителем, постарайся, — Лан Цяньцю погладил мальчика по голове, а Гуцзы ухватился за его руку, прижимаясь щёчкой к тыльной стороне ладони. — Спасибо, — тихо всхлипнул ребёнок. — Не благодари. Друзья всегда безвозмездно поддерживают друг друга, — парень подхватил младшего на руки как пушинку и понёс на пустующую кухоньку.       Друзья ли? Хочет ли он быть другом? Пока на что-то большее даже боязно было надеяться.