Княгиня Ольга. Истоки.

Леса близ Лыбуты, минувшей ночью.

Покрытая мельчайшими каплями пота грубая рука тяжело ложится на золотую фибулу, что скрепляет собой накидку на плечах витязя. Самое сердце проклятой чащи едва ли можно назвать гостеприимным по отношению к человеку местом. Стрекотание сверчков, кваканье лягушек и звуки других ночных созданий наполняют густой мрак плесковского леса, а сквозь полог еловых крон с трудом виднеется узкий серп молодого полумесяца. Лунный свет, мертвенно-желтый, словно восковые пальцы утопленника, отбрасывает серые тени на лесную подстилку из игл и трухи и освещает искривлённые стволы деревьев, нависшие низко над головой. Осторожный шаг вперед. Ещё один. Ещё. Под ступней в кожаном сапоге предательски трещит сухая ветка. Всполошенная этим звуком, с еловой лапы бесшумно взмывает в воздух ожившей тенью сова, приняв шум за неосторожную мышь. Птица раскидывает широкие крылья и касается ими макушки князя, прежде чем слиться с окружающей темнотой; Игорь же испуганно хватается за грудь и делает глубокий вдох. Шаг. Сердце колотится пуще прежнего, куда-то под ребра вонзается тысяча острых иголок, расплёскивая жар и превращая кровь в кипящую смолу. Внутри всё горит. Шаг, и со лба по щекам и густой бороде стекают тонкие струйки пота. Дыхание становится учащённым и поверхностным, во рту пересыхает. В груди нестерпимо горячо. Шаг… Внутренности скручивает от страха, избавиться от которого он не в силах. Игорь хватается за сухой и тонкий ствол жимолости, пытается успокоиться и прогнать окаянное чувство прочь, но чем больше он старается выбраться из этой трясины сомнения и ужаса, тем глубже вязнет в густой черноте окружающей чащи. Шаг? Хруст лесного опада звучит как издевательские смешки, вторит ему шелест деревьев на ветру, что повторяет в княжеской голове знакомыми голосами те слова, что он всё это время боялся услышать. Еловые ветви, похожие не то на волосатые и широкие руки исполинов-йотунов, не то на крылья несущей погибель хищной птицы царапают его лицо, цепляются, хватают и не отпускают из своих смертельных объятий. Стволы вокруг медленно, будто пауки на закрученных корнях-лапах, ползут вперёд, к своей жертве, и кольцо крон сужается. Теперь он окружён. Проклятая чаща двигается навстречу, намереваясь задушить тёмно-зелёными когтистыми лапами и похоронить под грудой листьев и иголок. Мысли мечутся и путаются. Прошлое бросает на княжеское чело длинные тени; в охваченном пламенем сердце выгорают надежда и здравый смысл, а призраки и видения заполняют образовавшуюся в груди пустоту. Игорь принимается мелко дрожать, паника застилает его взор, на лице отпечатывается маска первобытного ужаса. Не в силах пошевелиться и ощущая себя запертым, как в клетке, внутри собственного тела, он застывает на месте. Из ловушки одиночества уже не выбраться. Чёрные тени вокруг пускаются в пляс. Порождённые его болезненным воображением или же отправленные богами ради мести, они стремительно проносятся мимо в хороводе обезображенных лиц, искалеченных рук и ног, запёкшихся от крови косматых волос и искаженных кривых улыбок. Взгляд Игоря беспомощно бегает по всему сонму призраков, узнавая в них какие-то отдалённые и размытые черты тех, кто раньше делил с князем и хмельные пиры, и ратные поля. Стук собственного сердца ударами клюва дятла разносится по полуночной чащобе меж деревьев, а последние капли здравого смысла и рассудка утекают каплями пота с побледневших влажных пальцев. Страх становится слишком сильным, темнота — невыносимо удушающей, и витязю кажется, что он тонет в этом скользком, осязаемом кошмаре. Что или кто ждёт его там, на дне? "Ежели ты твёрдо стоишь на ногах, напротив всегда будет столь же твёрдо стоять двойником и твоя тень. Если ты боишься собственной тени…" Однажды он уже столкнулся с подобным кошмаром, давным-давно.

* * * * *

Княжеский дворец в Ладоге, двадцать лет назад.

Шестилетний княжич метался и махал руками, ворочался по перине, обливался по́том и неразборчиво что-то бормотал во сне. Ни мелодичные напевы нянек, ни тлеющие диковинные травы, оставленные лекарем у изголовья ложа наследника, не могли успокоить юного Игоря и вырвать из удушающей хватки кошмаров. Вещий Олег, его регент, воспитанник и дядя, тогда подошёл к кровати отрока и увидел, каким страшным был тот сон. Он сел подле мальчика, разбудил и начал тихонько с ним разговаривать. "Мой княже, — сказал Олег, тогда ещё не столь седой и хладнокровный, — я вижу, что тебе снится плохой сон. И, ты знаешь, такое случается. Порой наши собственные мысли приводят нас в те места, куда мы не хотим идти, и в конце концов мы чувствуем себя напуганными и уязвимыми, брошенными и одинокими. Но есть способы избежать кошмаров, и я помогу тебе узнать о них, если ты будешь слушать внимательно. Договорились?" Темноволосый мальчуган открыл глаза и посмотрел на воспитателя, чувствуя утешение от присутствия родственника и большой теплой ладони на плече. От Олега всегда веяло спокойной и твёрдой уверенностью, словно он был большим живым воплощением крепости-детинца. "Прежде всего, — мягко продолжил воевода, — важно подготовиться к хорошему сну. Это значит, что нужно избегать игр или громких песен перед сном. Вместо этого вспомни всё, чему научился за этот день и поблагодари богов за новые знания, чтобы расслабить свой разум". Маленький князь кивнул, впитывая словно губка слова дяди. "Во-вторых, постарайся очистить свой разум от любых забот и хлопот перед сном. Если у тебя есть какие-то тревожные и гнетущие мысли, поделись, расскажи о них матушке, мне или же учителю Веремуду. Тогда ты отпустишь страхи, и они не прорастут в сердце ядовитым плющом, что обвивает и душит разум как коварный змий. Как правитель ты не должен позволять отравлять свой ум подобным думам, ведь он — самое главное твоё оружие и лучший друг". Он задумчиво слушал, благодарный за наставления мудрого воина. "И наконец, — сорвалось с губ Олега, — если тебе приснится кошмар, помни, что он не настоящий. Сделай глубокий вдох, напомни себе, что ты в безопасности, и сосредоточься на чём-то хорошем, например, на счастливом воспоминании или любимом занятии. Запомни, как князь ты управляешь не только землями и народом на них, но и своими мыслями и чувствами. Даже во сне". Маленький князь улыбнулся и обнял широкую спину дяди, чувствуя себя уже намного лучше. "Ежели окружат тебя страхи и мороки, загонят тебя в угол, помни: если ты твёрдо стоишь на ногах, напротив всегда будет столь же твёрдо стоять двойником и твоя тень. Сожми крепче в руке верный клинок и сражайся. Если же ты боишься собственной тени…"

* * * * *

Леса близ Лыбуты, минувшей ночью.

—...остаётся лишь лечь, и тогда тень исчезнет, — с трудом произнёс он, вспомнив и повторив вслух всплывшие в голове слова воспитателя. Нужно только сделать Шаг! Но ноги его по-прежнему были тяжёлыми, словно сделанными из камня. Игорь споткнулся и упал на землю, грудь в очередной раз поднялась с жадным, как у выброшенной из воды на сушу рыбы, вдохом. Он постарался сосредоточиться на собственном дыхании и успокоиться, и сейчас посреди враждебного ночного леса остался лишь князь один на один с принадлежащим ему сердцебиением. Игорь принялся считать удар за ударом, трясясь и задыхаясь, и вместе с этими ударами отступил и приступ. Тени исчезли. Сам он, вымотанный и потрясённый пережитым зрелищем, сжал пальцы так крепко, что ногти впились в грубую плоть ладоней. Бледное лицо князя не оставляло напряжение, глаза — искажающий взгляд страх. Чувство тревоги не покидало Игоря, пока он бродил по лабиринту своих мыслей, словно пленник, ищущий выхода. Единственное, что оставалось — упасть на постель из устланного ароматами лесного разнотравья, свернуться калачиком и обессиленно провалиться в сон.

* * * * *

Окрестности Лыбуты, следующим утром.

Молодой, лет на десять старше самой варяжки, мужчина лежал без сознания в траве, окружённый белоснежными цветами. Дыхание незнакомца неровно, тело неподвижно, на челе застыли спокойствие и безмятежность. С какими бы чудовищами ему не пришлось сражаться, от какой опасности бы он не скрывался — всё это осталось где-то далеко позади. Высокий и хорошо сложенный, с широкими плечами и опрятной тёмной бородой, он сейчас выглядел бледным и изможденным, пусть и ничем не тревожимым. Какие сны снились этому мужу? Одежда витязя порвана и испачкана, на ней видны зелёные размазанные следы от молодой травы и разводы от ржавой, влажной глины. Длинный серый плащ теперь похож на какие-то лохмотья нищего, истлевшие и пропахшие потом, однако на груди одеяние крепко удерживает золотая застёжка, что говорит об истинном статусе путника. Когда-то добротной белоснежной рубахе повезло куда меньше: бурые пятна крови, сукровица, следы каждого аршина окрестных лесов оставили на ней, словно на холсте, свои отпечатки. Мазок чёрно-зелёного низового торфа — с заболоченного берега реки Великой с её тихими заводями и пугливыми куликами. Прилипшие к мокрой от испарины шее жёлтые иглы — привет от густого ельника в паре вёрст отсюда. Рдяный, напоминающий молнию зигзаг на ткани — глубокая царапина цвета красного вина, оставленная не то густыми зарослями, не то окаянным зверьём. Широкие штаны тоже поистрепались; на талии у воина — толстый кожаный пояс, украшенный золотыми пластинами и бляшками, к нему прикреплены лёгкие ножны. Чуть поодаль, в слегка влажной траве, лежит и булатный клинок, говорящий об умении чужака сражаться. Было в выражении его лица нечто удивительное… Несмотря на увечья и то, что молодец, скорее всего, совсем недавно боролся за собственную жизнь с некой опасной силой, оно будто успокоилось во сне. Ольга была готова поклясться, что на челе раненого витязя появилась едва заметная блаженная улыбка! — Мне показалось, или ты засмотрелась на него? — с ехидством проговорил Ярослав, своими словами возвращая Ольгу из паутины собственных размышлений обратно на землю. — Я? Я… — девица на мгновение растерялась, не желая и сама верить в утверждения возлюбленного, ни, тем более, давать ему поводов для ревности. Пытливый взгляд серых глаз скользнул чуть ниже груди витязя, к его животу. — Засмотрелась, но на пояс. Искусная и кропотливая работа, даже у богатых купцов из Новгорода или Ладоги таких не видела. Слишком ладно пришиты самоцветы, слишком большое внимание к деталям. — Это наборный пояс. Носят их только члены княжеской дружины, причём дружины старейшей по чину, лепшей. Золото у них Велесово, оружие — Перуново, кони — Похвистовы. Судьба в наши руки привела не крестьянина, не купца, а человека знатного. Боярского сына али посадника. И если Ярослава интересовал в первую очередь чин и происхождение их безмолвного нового знакомого, то девушку скорее разрывало от иных чувств. Сердце Ольги учащённо забилось, когда она снова бросила взгляд на знатного молодца. Девушка чувствовала глубокую печаль и беспокойство за его состояние и поняла, что должна действовать. Несмотря на страх неизвестности и незнание, друг пред ними или враг (а в земли неподалеку вторгались иногда и шведы, и ободриты на своих стремительных ладьях), сидеть сложа руки и надеяться лишь на волю богов девица не могла. Да и если он впрямь дружинник, то гости тятеньки непременно хватятся одного из них! Послышался треск рвущейся ткани. Ярослав растерзал полотно на своей левой руке так, что рубаха оголила загорелое предплечье, и мгновением позже протянул кусок одеяния подруге вместе с небольшой деревянной баклагой, снятой с пояса воина. Руки Ольги задрожали, когда она смочила ткань водой из фляги. Дочь Эгиля осторожно, стараясь не навредить “боярину”, промокнула его лоб и брови влажной тряпицей, убирая с них грязь и засохшую кровь. Сердце гулко стучало в груди, когда она отчаянно попыталась вспомнить, как её учила оказывать первую помощь матушка. К большому облегчению, детские знания оказались сильнее волнения и страха, и старания работающей сейчас у печи дома Жданы не прошли даром. Ярослав бережно приподнял руку незнакомца с крупной раной, зияющей сквозь дыру: окруженная неровными краями и небрежно торчащими льняными нитями остатков рубахи, червонная впадина отдалённо напоминала зев какого-то чудовища. Ольга нервно сглотнула. Вид крови, откровенно говоря, её пугал. Тонкие хрупкие пальцы пальцы вновь мелко задрожали, когда она как могла стала перевязывать раны воина, но благодаря присутствию рядом возлюбленного первоначальный страх уступил место решимости помочь несчастному незнакомцу. Спустя некоторое время Ольга, наконец, смогла забинтовать раны боярского сына, насколько это было в её силах. Варяжка, устало откинувшись на плечо Ярослава, почувствовала облегчение и гордость за то, что смогла помочь раненому витязю. Наречённый соседский сын встретил её довольной улыбкой. Она справилась. Она молодец. Лежащий на траве раненый редко, но глубоко дышал, а к лишенному боли и тревоги бледному лицу начала приливать кровь, разнося по щекам румянец и саму жизнь. Удалось ли отвести от его груди чёрные крылья смерти? Кар! Кар! Кар! Металлический скрежет подобно выпущенной из натянутой тетивы стреле пронзил тишину лесной опушки. Ольга вздрогнула и оробело подняла глаза к небесам: над зелёными просторами проскользнул смоляной тенью крупный ворон. Это ли та самая смерть? Или всего лишь воображение разыгралось? От тревожных мыслей варяжку уберегла длань Ярослава, которая мягко легла на её макушку и принялась гладить по шелковым русым волосам. Девушка сомкнула веки и стала думать о более приятных вещах, например, вечернем приёме гостей. — До Лыбуты пешими — три версты, друг наш так и спит. Видно, снятся ему пиры с медовыми реками да девицами красными, вот и не торопится приходить в себя. — Ярослав! — А что? Может, благое это дело. Пущай о них грезит, а не на мою любушку смотрит… Вторая рука молодца потянулась к смарагдовому ковру трав и сорвала стебель седмичника, пока взор его внимательно изучал одеяние спасённого ими человека. — До Великой — меньше половины версты. Челн твоего тятеньки всё ещё там, на переправе? Золотые бляхи на поясе пришиты со знанием дела, открепить их от сделанного мастерами произведения искусства будет не так просто. Забрать весь наборный пояс, не привлекая внимания возлюбленной — ещё сложнее. Ольга кивает. Лодка семьи действительно со вчерашнего вечера была в самом широком месте реки, где отец время от времени ставил сети на рыбу. Не мог же хлебосольный Эгиль не позаботиться о гостях и оставить тех без пары-тройки сочных линей! Шуйца Ярослава бережно убирает с виска возлюбленной непослушную прядь, правая же рука вставляет в волосы у уха похожий на снежинку холодно-белый цветок. Ольга улыбается, обнажая прекрасные ямочки на порозовевших щеках, а серые глаза девицы блестят от волнения и радости. Она делает глубокий вдох, ощущая мягкость цветочных лепестков и пальцев Ярослава на своей коже и волосах. Аромат седмичника столь же сладок и тягуч, как разлившееся где-то в глубине груди варяжки чувство. Ольга закрывает глаза на мгновение, наслаждаясь моментом и лелея нежный жест своего возлюбленного. — Доставим его до переправы. Там на лодке немного проплыть, и будем уже в деревне, а до твоего двора — рукой подать, — голос Ярослава звучит одновременно вкрадчиво и твёрдо. Не смея открыть глаза и нарушить момент искренней сердечной близости между ними, девушка нежно целует юношу в щеку в знак благодарности за белоснежный седмичник. Одной рукой соседский молодец прижимает её к себе и вдыхает запах волос любушки, смешавшийся с цветочным ароматом. Второй — зажимает в кулаке серебряный перстень с выгравированным на нём соколом, что пикирует вниз со сложенными крыльями за добычей. Добыча теперь есть и у него.