смазливый мальчишка

      Маленькими, слабыми шагами Дзюнпей добрался до дома; обессиленный упал на незаправленную кровать. Сегодня его не было в школе, но ощущение, что его снова избили, присутствовало. Мерзкое, грязное ощущение... Оно терзало раненое сердце, разрывало его на крохотные кусочки, оставляя в груди лишь пустоту.       Обычно чьи-то ноги пинали Дзюнпея по рёбрам, словно назло пытались лишить его сердца... От таких мыслей он почувствовал те самые удары и поморщился, а синяки сильно заныли.       «Нужна мазь», — он поднялся с кровати. Тумбочка, ванная комната, кухня — везде, где может лежать мазь, проверил, но нигде не нашёл. Боль всё нарастала, а Дзюнпей никак не мог с ней справиться. На его глазах выступили слёзы; он был готов разрыдаться, лишь бы заглушить эту боль.       — Это ищешь? — позади раздался знакомый голос; этот высокий издевательский тон.       Дзюнпей узнает его даже после потери памяти.       Проклятие. То самое, с вышитым бледным лицом и голубыми волосами. То самое, которое разбудило в его душе что-то неизвестное ранее, нечто волнующее...       — Махито?.. — мальчишка не посмел повернуться к нему, а только смотрел вниз, наклонившись над забитой грязной посудой кухонной раковиной. Это точно было проклятие, оно точно держало в руках мазь.       Дзюнпей вытер с покрасневшего лица слёзы и, повернувшись, уткнулся лицом к лицу Махито — тот наклонился до уровня его глаз и захихикал, увидя его испуг. Дзюнпей пошатнулся назад и почти упал, но Махито ловко поймал его.       — Как ты здесь оказался?..       — Ты не закрыл за собой дверь.       Мальчишка поморщился и даже прошипел — проклятье задело синяки.       — Помочь тебе? — ехидно улыбнулся Махито. Дзюнпей знал, что сейчас ему не скрыться от позора.       Махито сел на стул, Дзюнпей встал напротив.       — Подними футболку.       «Позор, позор, позор...» — вертелось в голове Дзюнпея, пока он, стыдливо зажмурившись, сжимал пальчиками край футболки и нерешительно поднимал её, открывая побитое худощавое тело.       Кажется, он стоит так уже вечность, а ничего не происходит. Открыл глаза, посмотрел вниз — Махито, с мазью на руках, сверлит его взглядом. «Смотри», — тот, наклонив голову, указал на зеркало, висящее на стене. Оно отражало их обоих.       Холодные пальцы задели уже пожелтевший ушиб, и мальчишка вздрогнул, но не оторвал помутневший взгляд от зеркала. Махито нагло касался и к другим, совсем здоровым участкам; руки навязчиво втирали мазь в молодую, чувствительную кожу.       А Дзюнпей тихо хныкал. Его тело предательски дрожало, словно скоро упадёт. Грудь жадно вдыхала воздух.       «Ты настолько жалок, что не смог самостоятельно позаботиться о себе! А сейчас — позоришься перед Махито!.. Ненавижу...»       На коже больше не чувствуются прикосновения. «Всё закончилось?..» Дзюнпей повернулся — Махито стоял почти вплотную к нему и ехидно улыбался. Мальчишка снова задрожал.       — Спасибо... — шёпотом промямлил он, нервно опуская футболку.       Худшие минуты его жизни закончились... Или всё же — лучшие? Дзюнпей боится стать ещё более жалким в глазах Махито, но то, что произошло между ними только что...       Он хотел сбежать, но проклятие не отпускало: Махито приподнял его подбородок, заставил смотреть прямо в глаза.       — Я ещё не закончил, — он облизнулся, наклоняясь к мальчишке...