Трансгрессия по-особому

      — Эванеско на тебя! — слышится снаружи вскоре после того, как закрывается дверь. Ругань Майкла сопровождает отчётливый хруст, отдающийся от каменных стен.       Уильям выглядывает из дома и облокачивается на косяк, скрещивая руки на груди. Лицо Майкла отражает всю хмурость людей этого мира — конечно, ещё только утро понедельника, а он, судя по всему, уже умудрился что-то сломать в своей ненаглядной метле, без которой он и дня прожить не способен. Бедолага так и замирает, глядя на один из отломившихся стабилизаторов, которые он по-простому называет «крыльями». Глаза медленно переходят на второй, наверняка плотно засевший в стяжке. Он явно хочет вырвать с корнем и его, чтобы привести метлу в порядок — рука то сжимается, то разжимается, опускается ниже к лакированному дереву и поднимается обратно. Не мудрено, что Майкл так сомневается — он боится повредить это «крыло», оно ведь такое хрупкое — сплошные палки да тканевые перепонки, как у первых маггловских изобретений.       Смотреть на это становится невозможно.       — Куда тебе нужно?       Серые глаза вскидываются на подошедшего Уильяма немного нервно. Майкл в последний раз с недоверием оглядывает заднюю часть метлы, будто та, побоявшись хозяина, возьмёт и использует репаро сама (то самое репаро, которое, Майкл, к слову, по чистой случайности забыл, а Уильям — нарочно не вспомнил).       — Сегодня — в Косой, — вздыхает Майкл. — Саморастворяющийся растворитель кончился… Растворился совсем, — уточняет он, вздохнув снова.       — У-гу, — кивает Уильям и подзывает его к себе.       Майкл вздыхает уже в третий раз. По нему видно, как он сожалеет о том, что в сутках не сорок часов и починить метлу, которая всегда спасает его от тошнотворной трансгрессии, он не успеет. Бездонная сумка на поясе поправляется (чтобы точно не слетела), и Майкл заходит за спину.       Уильям слабо улыбается, когда ему в затылок мягко тыкаются лицом, а поперёк живота обнимают осторожные руки. Осторожными они перестают быть тогда, когда наступает та самая благоговейная пауза, после которой происходит перенос. Грудь набирает полные лёгкие воздуха; Уильям старается сосредоточиться: представляет себе, как их уютный домик на окраине Дартмута обрастает этажами, необъятные зелёные холмы вокруг него выпрямляются в мостовые и…       — Смелее, Гриффиндор, — усмехается он, когда слегка нервничающие пальцы поддевают край выглаженной жилетки, вцепляясь в него. Майкл нетерпеливо трётся носом о его загривок. Кудрявая голова ложится на плечо, и Уильям кладёт свои ладони поверх его, успокаивающе поглаживает пальцами.       По правде, эти самые руки — руки прекрасного Майкла — способны творить магию и без всяких порошков, палочек и даже слов. Одно их прикосновение действует, словно — он не побоится этого слова — империус. Очень кроткий и милый империус, от которого остаётся лишь таять — где-то внутри, настолько насколько Уильям способен.       Майкл немного расслабляется, глаза прикрываются. Мгновение — и они оказываются в одном из затенённых закутков Косого Переулка.       — Нужно срочно учиться трансгрессии, — мягко вздыхает Уильям, по-прежнему гладя чужие ладони и получая недовольное мычание в ответ.       Голова всё так же лежит на плече. Хватка рук чуть ослабевает — становится лёгкой и нежной. Но с жилетки они не сходят — держатся поперёк, водя кончиками пальцев по плотной ткани.       — Что, — смеётся Уильям, — тебя только устраиваем только я и дорогая метла?       Утвердительное мычание звучит в разы увереннее.       К Майклу неспешно поворачиваются лицом. Тёплые губы нежно чмокают в лоб прямо поверх чёлки, после чего Уильям магическим образом возвращается обратно домой — оставляет наедине с прохладой кирпичных стен и теплотой, бегущей по скулам.