Туманный Альбион

Алый закат перерезал мне горло И я не могу говорить с тобой. Я умираю от каждого слова. Кто прекратит эту пытку, Кто остановит? Ты не стесняйся, бери Сколько нужно еще моей крови.

Тав жила взаперти достаточно долго, чтобы отвыкнуть от свежести лесного воздуха и яркости полуденного солнца, и дышать, перелетая с поляны на поляну, так глубоко, что шла кругом голова. Она не имела понятия ни куда ей податься, ни что делать дальше. Но сейчас, прямо сейчас, в этот самый миг думать не хотелось. Только дышать полной грудью, пьянея от свободы. Безумно хотелось увидеть друзей... Впрочем, считают ли они её другом теперь? Тав закрылась от них почти сразу после того, как закончилось вынужденное приключение, сблизившее шайку до безумия непохожих друг на друга чудаков за несчастные полгода. Теперь вспоминать о том было так странно, словно всё это в самом деле происходило с ней в другой жизни. Где их искать? Уилл наверняка во Вратах Балдура, добраться до него легко, а вот остальные... Что ж, об этом она подумает уже вместе с Уиллом. Неплохо зная его, хорошего парня из Рейвенгарда, Тав ничуть не сомневалась в том, что он до сих пор старается держать контакт со всеми, включая даже колючую Лаэзэль. Одному лишь Астариону, по обыкновению необычайно напыщенному и самовлюбленному, удавалось противостоять чарам эрц-герцога. Но Тав знала главный секрет Астариона — никакой он не самовлюбленный, он себя ненавидит. Так глубоко и беспощадно, что из кожи вон лезет чтобы доказать обратное всем вокруг, и ведь получается, но поверить в это самому гораздо тяжелее. И ни за что не сознается, что безумно боится, и любой мужчина кажется угрозой: ему легче изводить Тав, чем пустить её в свой мир, довериться ей. Тав, не сумевшая привыкнуть к новому Астариону, подозрительному, озлобленному, не доверяющему ни на йоту, целиком и полностью погруженному в себя, не нашла силы принять правила его игры: стать подстать ему подозрительной и злой. По открытому сердцу Астарион очень скоро отхлестал её розгами. А Тав, глупая влюбленная девчонка, всё простила и следом за сердцем подставила под розги свою душу. Клинок Фронтира стал новым великим герцогом Врат Балдура. С момента последней встречи Тав слышала о дорогом друге неоднократно, большая часть разов приходилась на те времена, когда она могла спокойно передвигаться по дворцу и ближайшей к нему местности. О молодом герцоге перешептывались слуги, от них Тав цепляла большую часть известных ей новостей извне. О герцоге с уважением и завистью говорили мужчины, являвшиеся в замок на балы и званые приёмы, о нем воздыхали жены тех самых мужчин, и без устали сыпали комплиментами: герцог великолепно танцует, он неравнодушен ни к одной бедной судьбе, он, как истинный выходец из народа, поступает так, как велит ему честь и долг. Тав ничуть не сомневалась, Уилл периодически являлся в замок собственной персоной. Но разумеется Астарион не позволил им встретиться. Он и сам-то, должно быть, изо всех сил избегал встречи с ним, а пересекшись на пару фраз, очень долго рассказывал Тав, как тот глуп и самонадеян. «Но как истинный политик я был сдержан и приветлив. Как на то способен зверь, держа когти наготове». Что Астарион мог сказать Уиллу о ней? Захочет ли он её видеть? Рассуждать она могла бесконечно, однако в её положении необходимо действовать. В любой момент её может настигнуть человек Астариона, а то и целая шайка его безвольных рабов. Она может попросить у друга пристанище хотя бы на несколько дней, пока не поймёт, куда ей следует податься дальше. Возвращаться в замок она отнюдь не горела желанием. Едва ли после побега Астарион пожелает устроить ей тёплый приём. Тав направилась в таверну «Шалфей и Розмарин». Есть не хотелось, но пропустить пинту пива она была совсем не прочь. Более того, хотелось взять в руки перо, бумагу и прикинуть, что будет с ней дальше. И в самом деле, стоило ей сделать это — будущее перестало нависать грозовой кучей. Тав дождалась, когда солнце выйдет из зенита, и по тенькам добралась до владений герцога Рейвенгарда. Она не выходила за пределы замка очень, в самом деле, очень долго, но порой, особенно сильно тоскуя по улицам, на которых выросла, могла бродить по ним в своих мыслях. Закрывала глаза и блуждала туда-сюда вдоль таверн и борделей. Когда путешествие завершилось, Тав успела в первый и последний раз побывать у великого герцога Рейвенгарда, отца Уилла, в гостях. Найти нужную улицу она смогла бы хоть наощупь — даже несмотря на то, что выросла в нижнем городе. Она не придумала способа поступиться к бывшему герцогу лучше старого доброго обмана. Да и, кроме того, ей пора было искать приют. Найти ночлег нужно до наступления темноты, пока улицы не заполонили его прихвостни. Ночь — время охоты отродий. Вполне возможно, Астарион уже обнаружил пропажу и послал за ней. Но она ничуть не сомневалась в том, что отправит людей и нелюдей он в первую очередь в то место, которое Тав когда-то называла домом.

***

Тав была дочерью мясника и проститутки. Папаша страшно пил, а родная мать была не прочь сдать малолетнюю дочь в тот бордель, что предложит больше. Бордели нередко набирают совсем юных девочек, дабы у тех до заветных четырнадцати лет было больше времени на обучение постельному ремеслу. А в четырнадцать — инициация. Девочку продают за баснословные деньги любителю неиспробованных фруктов, и лишь после этого она может начать принимать клиентов. Тав сбежала из борделя, в который её продали родители, на рассвете, за несколько часов до начала сборов к инициации. Спустя столько лет она по-прежнему раз за разом возвращалась мыслями к тому дню. Представляла, как в несколько пар рук её тщательно омыли, высушили и окурили благовониями. Одели в лучшее, что только было, и вывели на торги к покупателям, словно бычка на закланье. Спустя столько лет Тав вернулась к этой жизни — через день её мыли в несколько пар рук, окуривали благовониями, одевали, наносили макияж и колдовали над причёской. День за днём ей приходилось продавать тело мужчине, которого в глубине души она презирала. Право самой распоряжаться своей жизнью она утратила навсегда. Глупая зверушка. В первую ночь во Вратах Балдура Тав не смогла сомкнуть глаз. На рассвете она, измученная не желавшим идти сном, растолкала Астариона и позвала за собой. Они долго шли — Тав, переживая, перебирала ногами быстрее обычного, а сонный Астарион едва поспевал за ней. Тав остановилась у крыльца борделя «Чрево русалки», и вид у неё был такой, что весь сон сняло рукой. Спустя пару мучительная мгновений девушка заговорила, тараторя и ломая локоть. — Моя мать была проституткой. Когда мне было девять, она продала меня в бордель. Астариону показалось, что земля ушла из-под ног. Она всегда сопереживала его истории, у него было чувство, словно девушка понимает его неспроста. Было в этом сочувствие нечто... Другого, более личного толка. Но он не решался спросить. А Тав не спешила рассказывать. Горло у него высохло, и слова давались мучительно тяжело. — Как ты освободилась? — Сбежала перед самой инициацией. Меня так и не успели продать. Он с облегчением выдохнул. Тав заметила, но реакцию расценила на свой лад. Закралась мысль — относился бы он к ней также, будь она проституткой? Но Астарион думал лишь об одном — слава богу, ей не пришлось этого пережить. — Любовь моя, что было потом? — Я жила на улице. Воровала хлеб, пила из луж. И так до тех пор, пока меня не нашёл старик-волшебник Он увидел, как я пугаю крыс огоньками из кончиков пальцев, — от нахлынувшего воспоминания она невольно улыбнулась. — И подозвал к себе. С тех пор кормил меня и учил новым заклинаниям. Лицо её переминулось, стоило взгляду вновь коснуться знакомого здания. — Я знаю многое о том, как ублажать мужчин. Но... До тебя... Я не думала, что решусь. В их первую ночь она была великолепна. Она не упоминала о том, что Астарион был её первым, и всё же в том, как неистово дрожала она, как волновалась и отзывалась на ласки, он прочёл правду. Ей было безумно неловко и страшно, и после той ночи Астарион стал относиться к ней иначе. Она перестала быть для него средством, он стал беспокоиться о её чувствах. Стал беречь её, и привязываться всё безнадежнее. А их ночи становились смелее, жарче, и мужчина не без удивления признавал: едва ли с кем-то однажды ему было так хорошо. И дело было далеко не в том, как она хороша. Вспоминать её, нежную, но сильную, такую хрупкую, но готовую за себя и своих людей рвать глотки, было противно. Теперь она была жалкой тенью себя самой. Астарион после обряда стал смотреть сквозь неё, и увидел поведанную ею историю в ином свете: дочь проститутки захотела спорить со своей судьбой, потянулась к свободе и стала бродяжничать. Теперь милая зверушка вновь пожелала быть свободной. Пускай ворует хлеб и пьёт из луж. Чем ближе к вечеру, тем удушливее мысли смыкали кругом горла петлю. Ему виделась она — в худших из возможных сценариев. Как она сбежит к мужчине, и в первую же ночь, в эту мерзкую ночь, станет его ублажать, как умеет. Она даже может стать чьей-то женой, и тогда будет целыми днями прислуживать мужу и раз в год нести детей. И однажды, когда он найдёт её, Тав утратит свою молодость и красоту, тело её расползётся, кожа станет землистого цвета, как у крестьян. В её глазах больше не будет жажды и жизни, только тупые мирские нужды и хлопоты за мужем и детьми. Мерзость. Она может вернуться в дом удовольствий. Ведь Тав искуссная проститутка, чего уж говорить. Она бы добилась определённых высот, но однажды заразилась сифилисом. Всё тело покрылось бы пятнами, а нос отвалился. И тогда она уже не сумеет от него сбежать, он заберёт её себе, и так они проведут вместе целую вечность: он и его безумная любовь. Каждый вечер он будет возвращаться к ней, разговаривать с потухшим рассудком, а она, перебиваясь забытием, иногда станет ему петь, словно мать качает нерождённое дитя. Отвратительно. Она могла обратиться к своим жалким друзьям, попросить приюта и помощи у них. Этот исход злил его куда больше прочих — у неё оставался шанс жить вдали от него, и жить при том счастливо. Когда он представлял себе, как она занимается тем, чем хочет: путешествует, читает книги, знакомится с людьми, разговаривает и смеётся, любит... У него огнём полыхала шея. Злость душила. И тогда, когда они встретятся спустя годы, она останется той Тав, которую он полюбил: смелой, искренней, сильной, девушкой, с которой у него не может быть ничего общего. И не будет. Она состарится, под щеками и около глаз пролягут морщины. Она проживёт свою жизнь так, как хочет сама, и что, самое главное, без него. Астарион ни за что не допустит такого исхода. Он отнимет у неё любого, кто посмеет показать ей, что жизнь возможна вдали от него. Если понадобится, выжжет кругом неё всё и всех, до тех пор, пока не останется другого пристанища. Кроме него.

***

В целом, Тав почти не соврала. Чуть модифицировала правду в угоду нужде — да. Но лжи как таковой не было. Она до последнего не была уверена, что маневр сработает, и всё же сумела подобраться к Герцогу под видом «Посланника от Лорда Астариона по срочном вопросу». Интересно, о чём думал Уилл, когда приказал пустить её? Звучит нелепо. Выглядит она примерно также. Чтобы Астарион и отправил ему послание? Не такой уж он и политик. Ей легче было представить, как в переписке он дразнит Уилла, как это часто происходило во время путешествия, чем то, что можно назвать «деловыми отношения». И ведь Уилл прекрасно знает, как к нему относится Астарион — также, как Горташ относился к его отцу. Тав против собственной воли скривила губы. Поверил ли этой байке Уилл? Что если ей приготовили западню? До последнего думала накинуть морок и изменить внешность, но какой смысл, если её одежда в любом случае не соответствует? Входя в комнату, девушка толкнула дверь одной рукой и резко пересекла порог, чтобы в случае нападения успеть зачитать заклинание и провести пальцами в воздухе. Но к удивлению Тав, встретил её сам Уилл. Изрядно опешивший герцог Рейвенгард стоял напротив двери, руки его были опущены, плечи напряжены. — Тав!.. — Он тут же переменился, стоило ему узнать девушку. Уилл пересёк расстояние в несколько шагов, широко распахнул глаза, ошарашенно разглядывая её с ног до головы. — Как ты... Но Тав не дала ему договорить. Она рванулась вперёд и заключила его в кольцо объятий. Уилл опешил и замер, и лишь спустя пару долгих мгновений сумел неловко оплести девушку руками в ответ, почти сразу после чего отстранил за плечи, пытаясь разглядеть со всех сторон. Сердце в груди колотилось, словно бешеное — и она попросту глупо улыбалась. Он почти не изменился, только обыкновенный искусственный глаз встал на место той гадости, что подарила ему когда-то Мизора. Таки избавился от чертовки! Морщины на лбу стали чуть глубже, но тут, пожалуй, Тав не слишком отличалась от него. Время благосклонно к эльфам, гномам, тифлингам, полуросликам — но людей оно не щадит. — Как ты? — он, страшно растерянный, не мог найти слов. А затем вновь притянул её в объятия — гораздо крепче, так, что Тав с головы до ног укрыло теплотой и покоем, окутало запахом овса и морского воздуха. Она позволила себе раствориться. Впервые за долгое время. И просто дышала, позволив мужчине, который уж точно не сумеет предать её, держать себя. В один момент эрц-герцог обратился мальчишкой и протянул ей открытую ладонь. Тав приняла, и тогда Уилл покружил её кругом себя. Как раньше, когда они танцевали. — Как же давно я тебя не видел, ты стала совсем другая... Что произошло? Она хотела было отшутиться, найти тот ответ, который сумеет скрыть то, какой слабой и глупой она была. Но друг, поднимая бровь, бросил вслед: — Астарион говорил, ты не хотела меня видеть. Горло сжало колючим прутом. Из лёгких разом вынуло весь воздух, а от тепла и покоя не осталось ничего. Она отшатнулась, схватившись за дверной проём. — Астарион... — при звуке имени дышать становилось тяжелее, а когда называла его сама Тав, голова шла кругом. Будто он услышит и тут же явится на зов. — Да... У неё замутнел рассудок. Глаза стали бегать по квадратам плиточного пола, а мысли безнадёжно заметались. Она думала, что явится, расскажет всё, как на духу, и тут же попросит помощи. Но что теперь? Ей страшно. Так страшно, будто она стоит перед самим Астарионом. Сможет ли Уилл в самом деле её понять? А помочь? Вдруг он был прав на его счёт... Горло и грудь словно подожгли, глотка пузырилась и лопалась. Уилл осторожно подобрался к ней и, взяв за руку, усадил девушку в кресло. Сам он опустился около неё на пол, держа руку. — Мне нужна твоя помощь, — выдавила она из себя через силу. — Мне негде переночевать сегодня. Герцог, запустив руку в волосы, невесело усмехнулся. Он... Растерян? Не этого ожидал? — Мой дом — твой дом, — твёрдо, спокойно, уверенно. — Оставайся так долго, как нужно. Это меньшее, что я могу тебе дать, по правде говоря. Но, Тав, что произошло? Астарион что-то... Тав остановила его движением руки. — Мы расстались. Давай... Не будем. Мне сложно говорить о нём. Мужчина медленно кивнул, поднимаясь на ноги. — Я попрошу подать нам вина. Это определённо долгий разговор. Он изчез за закрытой дверью, объяснив, что вынужден отлучиться и раздать указания. А затем вернулся и, сложив руки на манер дворецкого, попросил пройти за ним. Длинный пролёт коридора привёл Тав в помещение, напоминающее по своему виду личный кабинет. Письменный стол у огромного окна, диван и несколько кресел поодаль, небольшой столик рядом — зона для полу-деловых встреч. На столике уже устроена бутылка вина и пара кубков. Уилл рукой указал на кресло подле стола, и она тут же заняла место, спеша увести разговор подальше от себя: — Как твои дела? — девушка, как могла, беззаботно улыбнулась, маскируя тем чудовищное напряжение. — Не скучаешь по геройствам? — Случается иногда, — мужчина наполнил кубки вином, после чего поднёс свой к губам и замер. Тав догадалась, что глоток был меньше, чем он пытался изобразить. Пауза затянулась. — Но работы столько, что возможность скучать выпадает нечасто. И, по правде говоря, — он смущённо улыбнулся, и от этой улыбки у Тав потеплело внутри. — Мне нравится помогать людям. Сейчас у меня больше возможностей делать это. Тав кивнула. Ожидаемый ответ, даже очень. Ей чертовски не хотелось ни тонуть в тишине, ни говорить о себе. А потому она продолжила: — Как дела у остальных? Уилл закинул ногу на ногу, удобнее устраиваясь в кресле. Чуть задумываясь, сделал ещё глоток и опустил кубок на подлокотник. Сложил ладони на колене. — Гейла в последний раз я видел два месяца назад — он по-прежнему живёт в Глубоководье, и у него всё хорошо. Крайнее письмо от него пришло чуть больше недели назад. Шэдоухарт служит при храме Селунэ в горах недалеко от Врат Балдура. Ухаживает за родителями. Говорит, что всем довольна. Карлах устроилась, как Персефона. Лето проводит во Вратах Балдура, остальной год в Инферно, — Тав хотела было открыть рот, но была опережена. — Не всё так гладко, как хотелось бы. Но, по крайней мере, она жива. Война не закончилась, но наступило перемирие. Оказывается, и дьяволам иногда нужен отдых. Тав часто вспоминала Карлах. Дитя с непростой судьбой в теле сильной женщины. Смеётся и ругается, будто трактирный забияка, и ведь именно ей эти черты подходят как никому другому. Она часто представляла, какими глазами бы взглянула на неё Карлах, увидев, кем она стала. Назови она её «солдатом», у Тав стало бы во сто крат больше сил бороться. — Я бы хотела увидеть её, — произнесла она задумчиво. Во время путешествия Карлах стала ей сестрой, которой у Тав никогда не было и быть не могло. Она всю жизнь старалась помочь всем подряд, и пока помогала, чувствовала себя значимой, нужной. Но Карлах была той, кто помогал самой Тав, когда у неё предательски опускались руки — порой хватало одного понимающего взгляда и исполненного верой «солдат». Встреть Карлах её сейчас, сумела бы назвать её так? Уилл улыбнулся, словно бы стараясь подсластить горечь. — Скоро увидишь. Ты вовремя пришла — она прибудет к майскому балу в последний день весны. Я разослал приглашения всем, если тебе интересно. И сомневаюсь в присутствии разве что нашей дорогой Лаэзэль. Затрудняюсь представить воительницу гитьянки в платье. — А... — Тав сглотнула. — Ему?.. — Разумеется, — полураздраженный отстук пальцев по подлокотнику. — Я написал Астариону, что буду рад видеть вас обоих. Но не рассчитывал на твоё присутствие, — и взгляд его, и голос резко смягчились. — Как же я рад, что ты здесь. Рад, что ты в добром здравии. Мужчина поднял кубок, приглашая Тав выпить с ним. Она поднесла вино к губам, но не стала делать глоток. Если она захмелеет и станет плакаться бывшему другу, всё пойдёт крахом. Она не знает, кому может доверять, и может ли вообще. Из раздумий её резко вывел голос. — Но, Тав, ты наворотила дел. Когда-то ты очень мне помогла, и я никогда не смогу этого забыть, потому ты и здесь, — нажим было едва-едва, и всё же ощутимым. — Но я совсем не уверен, что остальные разделяют моё мнение: Астарион говорил про тебя не самые лестные вещи. — Что?.. — Тав сдавила рукой подлокотник, стараясь взять себя в руки. Помогало скверно. Не помогало вовсе. Реальность стала расползаться прямо под сжатыми пальцами. — Что он говорил? — Всякие гадости. Для каждого подобрал то, что будет неприятнее всего услышать. И вывернул всё так, будто это сказала ему ты. У Тав стянуло петлёй горло. Кулаки побелели от напряжения. — Подонок, — тихо, задушенно. Уилл щёлкнул пальцами, салютуя. — Я согласен с тобой, — пересечение взглядов. Он смотрит испытующе, стараясь заглянуть поглубже, узнать больше. — Ведь ты всего этого не говорила? Тав нахмурилась, перебирая в голове все возможные разговоры, касавшиеся спутников. Раньше она говорила много: могла вспоминать общие приключения, но в плохом свете для их участников — никогда. Со временем они перестали говорить вовсе. Тав потеряла веру в их любовь, а сил играть спектакль у неё не было. Астарион поддерживал видимость нежности практически в одиночку. — Приведи пример: что именно он мог сказать? Уилл прищурился, будто сканируя её. — Что Лаэзэль похожа на жабу, а Гейл всю жизнь проведёт с кошкой. Тав закрыла ладонью рот. — Нет, нет, я бы ни за что... Черты смягчились: он ей поверил. — Я так и знал. Но, сама понимаешь, велик соблазн поверить в худшее, когда и сам отчасти разделяешь это мерзкое мнение. — Бедные... Неужели они думают, что я так к ним отношусь... — Уже давно, Тав. Боюсь, сожалеть теперь бессмысленно, — Уилл горьковато улыбнулся, но в следующие слова вложил всю возможную уверенность. — Зато совсем не поздно увидеться и всё объяснить. Девушка подняла на мужчину взгляд, в нём отразилась просьба, вложено в которую было всё сердце. — Ты поможешь мне? — Я на твоей стороне, — с этими словами Уилл стукнул своим кубком о кубок Тав, и поднёс вино к губам. Очень просто. Это оказалось даже проще, чем Тав себе представляла. — Спасибо. Правда. Тав сделала новый ложный глоток, опустила «остатки» вина на стол, а подбородок — на сложенные руки. Всё идёт замечательно. Осталось довести этот беззаботный спектакль до конца. Взгляд девушки едва-едва уловимо заискрил, в самый раз чтобы не увидеть, но ощутить. — А что с Хальсином? Как его дела? Глаза мужчины лукаво сузились, углы губ потянула улыбка. Крючок его зацепил, это хорошо. Уилл, конечно, не Шэдоухарт: не станет с ней сплетничать. По крайней мере, не так показательно и откровенно. Пауза затянулась, и краем глаза Тав взглянула на Уилла. Выражение его лица ей показалось чересчур напряжённым для заданного вопроса. — У Хальсина всё по-прежнему. Живёт в своей роще и растит приёмных детей. Он счастлив, насколько я могу судить, — мужчина потянулся к ней через подлокотник, Тав наблюдала за тем почти скучающе. Тон его стал глуше и тише. — А ты? Не ожидавшая того Тав часто заморгала. Пальцы, удерживаяющие ножку кубка, дрогнули, но не разжались. Взгляд покрылся ледовой коркой. Она улыбнулась жуткой улыбкой. — Конечно счастлива, — она легко оторвала от сердца ответ. Ничего общего с реальностью он не имеет. — Я ошиблась. Но смогла сделать правильный выбор теперь. — Ты об Астарионе, правда? Ритуал был ошибкой, — не утверждение и не вопрос. Слова повисли в воздухе, и друзья молча опустошили кубки. Уилл налил ещё. — Я бы не помогла ему возвыситься, если бы знала, чем это всё обернётся. И я не хочу возвращаться к нему. Но идти мне некуда. А он давно дал понять, что ни за что и никогда меня не отпустит, — напряжение, растущее с каждым словом, резко её отпустило. Осталась одна солоноватая грусть. Тав тяжело вздохнула. — Я не представляю, что будет дальше. Ведь я не смогу вечность прятаться здесь. — Ты можешь остаться до тех пор, пока всё не разрешится, — Уилл поспешил её успокоить, но Тав отвергла эту попытку также легко, как и многие другие. — Спасибо большое, — новая фальшивая улыбка. Всё внутри по-прежнему кроет лёд. — Но всё же мне нужно искать свой путь, а не прятаться за спинами мужчин. Больше я не намерена так жить. — Я прекрасно тебя понимаю, — он воздел руки в воздух. — И уважаю твой выбор. Но не забывай, что я всегда рад помочь старому другому. Мило. Разумеется, ей приятно. Но она никак не могла отделаться от ощущения, что приносит проблемы тому человеку, который этого заслуживает меньше всего. Астарион в самом деле никогда и ни за что не отпустит её. Не будь она столь эгоистична, не желай выжить так отчаянно, не стала бы впутывать в это посторонних. Молчание её пугало, обнажая то, что Тав так старательно скрывает масками. А потому она вновь заговорила: — Хальсин тоже принял приглашение? — Он ничего не ответил, — Уилл повёл плечом, что бы то не значило. — Но я сердечно надеюсь, что наш друг с медвежьим сердцем прибудет. Ты давно его не видела? — С тех пор, как мы все собирались вместе в последний раз. — Ну, говори за себя. В последний раз мы собирались от силы полгода уже назад. А вот тебя мы не видели уже три года. Про Хальсина и вовсе молчу. Сколько вы с ним не виделись? Тав ответила тут же: — Шесть лет. И осеклась. — Внушительно. Не хотела видеть или запретил супруг? Тав затошнило. В одну секунду она закипела и практически потеряла лицо. — Он не супруг мне. — Что ж, в этом случае он и не имеет на тебя столь цепких притязаний, — парировал Уилл. — Я ведь правильно понимаю, ты сбежала? Он бы не позволил тебе уйти? Настал черёд Тав аздражённо повести плечом. Она начала плеваться словами. — Сбежала. Не позволил бы. Да, он запретил мне видеться с Хальсином. И я поняла это его решение. Уилл нарочно не повышал тонн ни на оттенок тона. А Тав то бесило лишь сильнее. — Хорошо, пускай, ты сделала это из уважения к вашей любви. Но что насчёт остальных? Он ревнует тебя ко мне? К Карлах? К Шэдоухарт? — Я не уверена... — Зачем же ты потакала ему, раз не можешь понять этих его решений. Что ещё тебе нельзя было делать? Она сдалась. Резко вытянула руку вперёд, выхватывая кубок, и опустошила в один глоток. Будь что будет. — Я пять месяцев не покидала свои покои. Из замка я не выходила... — Нет никакой необходимости вспоминать и считать, числа выгравированы у неё пол кожей. Когда-то у неё были силы считать дни и месяцы. —... Четырнадцать месяцев. За пределы сада не ступала два года. Глаза Уилла едва не полезли на лоб. Вино притупило и сожаление, и стыд. Она не хотела даже пальцем касаться этого гноя. Но плевать. Уилл оставался сдержан и мягок, но внутри его одолевали бури. — Что с тобой произошло за эти два года? Тав вся внутренне сжалась. В словах зазвенели стёкла — и она бросилась на них грудью. — Я сдалась. Сломалась. — Глупости. Разговаривали бы мы сейчас, если бы ты действительно сломалась? Тав пожала плечами. Уилл поспешил подхватить её — словно она потеряла сознание, а его слова бережно опустили её на пол. — Я не думаю. Согнулась, даже надломилась — может быть. Но сломаться ты не успела. Тебе достало сил уйти. Теперь всё будет по-другому. По-другому, — проговорила Тав одними губами. Сможет ли она? Ей хватит сил? Она давно привыкла жить по тем правилам, что задал он, пускай и жизнь эта была невыносимой. Менять что-то было странно — словно долгие годы она не касалась плетение, и вдруг решилась прочесть сложное заклинание. Но она попробует. Независимо от того, что ждёт её впереди. Пускай она хотя бы попробует. — Пожалуй, ты прав, — Тав подцепила пальцами ножку кубка и легонько стукнула им по тому, что стоял на подлокотнике кресла. Тот угрожающе качнулся. В этот же миг на подоконник приземлилась птица. Тав вздрогнула от неожиданности, и оба кубка рухнули на пол. Бросила встревоженный взгляд сначала на птицу — чёрный голубь, таких держали при дворце Астариона — потом на Уилла. В нетерпении птица ударила по стеклу клювом, и Уилл тут же подорвался с места, разрезая пространство торопливыми шагами, снимая с лапки перевязанное алой лентой послание. Это плохо. Очень, очень плохо. Следом же мужчина повернулся к ней, и выражение его лица, горько-смеющееся, не внушило никакой надежды. — Это по твою душу, — он дёрнул в её направлении письмом. — Астарион. Пишет, что в ближайшее время собирается нанести визит по неотложному вопросу. Мгновенно раздался стук в дверь, и у Тав упало сердце. Она ощутила его присутствие физически: все тело покрылось мурашками, сердце бешено забилось. Стоило Уиллу сказать «входите», как на пороге появился человек, которого она уже видела, молодой мужчина эльф. Он многозначительно взглянул на девушку. — Явился сам Лорд Астарион. Просит аудиенцию. Уилл усмехнулся, озираясь на Тав. — Что ж, мы ждали гостей.