Любовь

      – Никакой жалости, – твердо прошептал Попов, держась за дверную ручку и последний раз оглядывая комнату Волгоградского отеля.       – И никаких сожалений, – уже привычно ответил Шастун, немигающе глядя на тумбочку, на длинную чёрную куртку, на свои цветастые носки, лишь бы не в голубые глаза напротив, в которых уже не было и тени той щемящей нежности.       – Будем ждать у выхода, – последнее, что кинул мужчина, неспешно открыв дверь.       И вышел, склонив голову. Не оборачиваясь, не обнимая, даже не посылая еле заметную улыбку.       Уже завтра Антону будет не до этого, будет не больно. Будет другой человек, другие касания, другая жизнь. Не очередная и яркая вспышка, словно употребил дорогой наркотик, а размеренная, со спокойствием, горячим завтраком по утрам и ароматным кофе.       У Попова будут детские визги, радостные крики двух дочек, что папа наконец-то приехал из концертного тура. Будут ласковые поцелуи жены и молчаливый ужин за просмотром мультиков вместе с детьми.       Всё сегодняшнее останется в Волгограде, в стенах недешевого отеля, в комнате Антона, в приглушенных воспоминаниях и смятых простынях.       Завтра они будут в Москве, а потом разъедутся по своим квартирам, где их уже заждались. Где ждут другие любящие сердца, наполненные доверием. Сегодня не существует, оно прошло и погасло. Разгорелось быстро, бесповоротно. И так же скоротечно стало пеплом и неприятным осадком.       У Антона в квартире Ира. Безупречная, со светлыми волосами, нежной улыбкой и небрежным пучком. С, бесспорно, вкусным завтраком, с новым комплектом кружевного белья. Шастуна любили, дорожили им. Обнимали по утрам, заваривали вкуснейший чай, выслушивали, когда становилось слишком паршиво, и мягко целовали в висок, поправляя отросшие волосы, чтобы заглянуть в зеленые глаза.       У Арсения в квартире Алёна, маленькие Кьяра и Адриана. Ждущие, безмерно счастливые, когда папа приезжает с работы, родные и заботливые. Вновь его ждали детские, неаккуратные, но старательно выведенные цветными карандашами рисунки семьи, жена, которая сама откроет входную дверь и повиснет на шее. У Попова была семья, по ночам были тихие скрипы кровати и блуждающие по телу женские руки, были дочки-принцессы.       Но оба, одним вечером, опрокидывая стопку за стопкой, вспомнят, что эта стабильность заставляла кривиться, биться головой о стену и крепко сжимать челюсть, чтобы не заскулить ночью, ведь любимые и родные проснутся.       Семь лет назад было проще. Тогда еще молодым парням сносило голову друг от друга, что те забывались, растворяясь в крепких объятиях. Они бессовестно забывали о тех, кто ждет дома, и не мучались совестью. Это был самый необычный наркотик, что должен был стать игрой, развлечением на один, максимум два вечера. Рабочий роман, беглая встреча – не любовь, старались напоминать себе почаще коллеги, хотя сами выжидали минуты до встречи.       Время шло, семь лет пролетели, а они так не изменились. Редкими вечерами ненасытно сминали губы друг друга, срывали одежду, прижимались разгорячёнными телами, трахались до такого состояния, что еще часа два не могли встать с кровати очередного отеля, а после лениво целовались, растворяясь в блаженных минутах спокойствия совести. Нежно глядели в глаза, еле касались подушечками пальцев скул, тихонько смеялись с какой-нибудь шутки. Любили, пока время не начинало подходить к концу. Притворялись нормальной парой. Обсуждали проблемы, курили, трепетно обнимались, а потом вновь расходились, будто простые коллеги.       И даже не приходилось сильно маскироваться в том, что каждый из них изменял. В машине никогда не оставался длинный чужой волос, случайно забытая тушь или маленькая сумочка. На рубашке никогда не видно следов красной помады, а кожа не пропитывалась сладкими цветочными духами.       Эта зависимость была слишком долгой, чтобы от нее избавляться. Слишком желанной, чтобы предпринимать какие-то меры. Слишком страшной, чтобы бросать жену с детьми и девушку. От одной лишь мысли оставить их в прошлом, откинуть всё, что так тяготило обоих, заставляло открывать очередную бутылку крепкого алкоголя глубокой ночью и утирать одинокую слезу, что непременно появлялась на щеке.       И сидя в микроавтобусе, в паре метров друг от друга, уже писали сообщения тем, кто ждал их "дома". Уже старались забыть о существовании их неправильных чувств.       Нет, не любовь их жестока, а они. Любовь – не игра, но Попов и Шастун давно об этом позабыли.