Как я пытался покинуть бренный мир, полный печали, скорби и рыбной запеканки

Самоубийство — это, безусловно, осудительное действие с точки зрения стороннего наблюдателя. Человек, совершающий данное действие, безусловно, неправ в корне, он глуп, раз нашёл этот «единственный», по его мнению выход из сложившейся жизненной ситуации. Есть же и те, как правило, жертвы данного антилюбского действия по отношению к себе, которые говорят, что, по сути, из тех петлей, что охватила их жизнь, именно что уход из этой падлы — единственный и верный. Но как бы ни говорили одни, другие, третьи, четвёртые, а с ними и пятые, Я считал всегда так. Причиной наложения рук на себя является акт безразличия всех окружающих нас персон… Утром я встал, оделся, почистил зубы и приснился завтракать, и тут я увидел рыбную запеканку, я сказал Маме, что я уже как неделю её ем, но она сказала: «А чего ты хочешь? Это ещё не самое худшее.» После этой фразы я заявил, что если завтра я снова увижу этот отврат кулинарии, то я непременно покончу с собой. Что же было на следующее утро? Удивительно, снова рыбная запеканка! Я ведь говорил, что покончу с собой? А я действительно это сделаю, я дал слово. Войдя в свою комнату, я тут же взял гость лекарств, валяющихся на столе, и проглотил их все разом, хотя это и были таблетки от простуды, кашля и так далее, я надеялся на быструю и безболезненную смерть, но ничего не вышло. Тогда, разгорячившись, я рванул на улицу, добежал до ближайшей аптеки и потратил все свои сбережения со школьных обедов на снотворное. Придя домой, я выпил все банки залпом. Первые три минуты ничего не происходило, но после мне захотелось в туалет, причем очень сильно. Просидел я там по меньшей мере около двенадцати часов, мучаясь от жидкого стула. Позже я заметил, что мне по случайности продали слабительное. Не выдержав такого, я забрался на крышу дома и спрыгнул, но тут же упал на батут, который тащили грузчики на задний двор Ивана Дольфовича Гиндера. Я отскочил и, пролетев пол-улицы, угодил прямо на старую мебель, которая бесхозно валялась на свалке. Время было позднее, а до дома бежать около часа. И вот я уже, торопясь, пробегал, кварталы, как тут меня схватили. «Куда?» — Спросил дядя полицейский — «Не поздно ли тебе гулять?» — Спросил он, уже пакуя меня в машину. Вот, спустя полчаса я уже сидел в изоляторе временного содержания, пока пытались разузнать, кто я такой, кто мои родители, я уже делал петлю, на которой собирался вешаться. Я стоял на стуле, импровизированная верёвка уже обхватывала мою шею, оставался только один небольшой шаг, и всё… Ну как это всё?! А как же завещание?! Как же последняя записка на прощание?! Не успел я одуматься и слезть, как тут же зашёл полицейский. Он увидел меня, закричал, хотел было остановить, но я испугался и упал. Однако верёвка в моменте порвалась, и я упал. Увидев это, полицейский меня тут же перенаправил в дурдом. Там-то очень бережно следили за тем, чтобы я не сделал какого лишнего действия, по сути, всё, к чему я мог спокойно прикасаться, были только книги. И тут меня осенило. Люди же режутся бумагой! Я вырвал пару листков и водил ими по рукам, по шее, но всё было тщетно… В итоге я прошёл полный курс лечения, избавился от проблем насущных, отчистил свой внутренний мир, и в целом, по ощущениям, мне стало явно лучше. А на завтрак меня ждала вкусная запеканка с творогом, явно после терапии моя жизнь стала лучше.