I wanna make you hungry, then I wanna feed ya

Тав знала, что пол здесь был холодным. Он ведь... Каменный, верно? Каменный, а в комнате нет ни камина, ни солнечного света, ни простого костра. Так почему она не чувствовала холода? Под языком скопилась слюна, и эльфийке пришлось приложить усилие, чтобы протолкнуть ее дальше в горло. Голова раскалывалась, точно кто-то огрел по затылку. В воздухе пахло сыростью. Как она здесь очутилась? Тав смутно помнила подробности вчерашнего дня. Началось все с нескольких деловых визитов, продолжилось в таверне с вином, а закончилось… Здесь? Она шла по улице с Шэдоухарт, рассматривала огоньки в окнах, шутила о чем-то глупом… А после? Тав невольно сжала губы, пытаясь вызволить воспоминания из туманной пелены. А после их пути разминулись, бывшая жрица свернула в другую сторону, и Тав медленно побрела домой. Она снова чувствовала, как ноги заплетаются на ровной дороге, как мелкие камешки острыми краями направляют вперед. Но она ведь не дошла до дома, правда? Дверная ручка не прыгнула в ладонь, как это обычно бывало, и теплая кровать не подарила путнице свою ласку, не провела в новый день через портал снов. Эльфийка вспомнила странный шум, точно стук сотни маленьких крыльев. Воздух вокруг нее точно стал гуще, тьму можно было разрезать ножом. Тав вспомнила, что что-то застало ее врасплох, земля ушла из-под ног, словно ее подняли высоко в воздух... Следопыт прислонила ладонь ко лбу и замерла. Было ведь что-то ещё в той ночи. Голос. Да. В холодном ночном воздухе мерцали звезды, они смотрели на нее с сожалением, раскаивались в собственной беспомощности. Тогда-то к Тав и обратился голос, и звучал он так сладко, что челюсть сводило судорогой. Тав вспомнила боль, пронзающую ее шею, спускающуюся вниз, точно тяжелая морская волна. Она накрыла ее всю, поглотила, превращая тело в один огромный синяк. Эльфийка замерла, догадываясь, что именно случилось прошлой ночью. – О, так ты уже проснулась, дорогая, – ну конечно. Кто ещё мог додуматься до такого? Тав попыталась встать, но тело сопротивлялось, несколько черных прядей упало ей на лоб, загораживая обзор. В ушах стоял шум, топот сотни крысиных лапок, словно полчища серых тварей роились над ее головой. Удивительно, но никогда прежде ей не доводилось слышать их так четко. Даже долгие тренировки в лагере следопытов не давали такого эффекта, как один укус вампира. Осознание приходило медленно, оно подкреплялось жаждой. – Ты пережила перерождение куда лучше, чем я мог представить, – голос Астариона звучал совсем близко, но Тав не могла его увидеть, она не могла повернуть лицо. – Мне пора перестать тебя недооценивать, золотце. – Что ты со мной сделал? – голос звучал хрипло, а ответ и не требовался. Тав просто хотела услышать об этом из его уст. Может, в голосе Вознесенного прозвучит сожаление, может, он дрогнет, объясняя ее судьбу? «Я сожалею, милая, но ты стала вампирским отродьем». Нет, нет, этого не случится. В лучшем случае Астарион заверит ее в правильности своего поступка, в худшем – посмеется над ее участью. Тав прикусила губу, из последних сил сдерживая крик, рвущийся наружу. Он превратил ее... В чудовище? В таракана, что будет существовать лишь под подошвой хозяйского ботинка. Сил на действия не хватало, но желание жгло руки. Она должна была убить его, пока была такая возможность. Она могла избежать этой участи, но решила закрыть глаза. – Что захотел, – он мягко рассмеялся, и Тав услышала шаги. – Разве не прекрасно? Я подарил тебе новую жизнь, милая, новый смысл жизни! Ну разве я не... Благодетель? – эльфийка снова услышала смех. – Признаться, непривычное амплуа. – Ты сказал, что мы больше никогда не увидимся, – она мельком вспомнила последнюю битву, скомканное прощание, пропитанное обидой, холодной сдержанностью бывших любовников. – Ты сказал, что я теперь недостойна твоего внимания... – Я решил дать тебе ещё один шанс, – эльфийка увидела два ботинка, остановившихся ровно напротив ее лица. – Смертные могут ошибаться, это для вас естественно. Мы, всемогущие, должны направлять вас на истинный путь, должны проявлять милосердие. В разумных пределах, но все же. – Ты... – Тав хотела произнести «ублюдок», но язык не двинулся с места. – Кто? – в голосе эльфа слышалась улыбка, происходящее его забавляло. – Прости, милая, но теперь ты сможешь звать меня только одним именем. Ну, во всяком случае, какое-то время... Ярость охватила ее на долю мгновения, но тут же погасла, оставив от себя лишь сожаление. Тав не знала точно, бьётся ли ее сердце, но ей показалось, будто в ушах застучал пульс. Рот полнился слюной, но ощущение сухости не покидало ее. Тав мучила жажда, и простая вода теперь не поможет. Эльф протянул ей ладонь, но девушка не смогла подать руку в ответ и подняться с грязного пола. Что-то внутри нее желало отозваться, но сил не хватало. – Моя бедная маленькая мышка, – он цокнул языком, присаживаясь на корточки рядом, и теперь Тав могла видеть это лицо, лицо хорошо знакомое. – Не волнуйся, тебе ещё станет лучше. Через пару дней ты будешь бегать по коридору, как молодой ягненок... Если будешь хорошо себя вести, и я разрешу покинуть комнату. – Ты ужасен, – прохрипела эльфийка. – Лучше сразу убей меня. – Кому же от этого будет лучше, Тав? – Мне, – ответила эльфийка тихо. Вампир только рассмеялся в ответ. Тав не забыла, не забыла звучание его голоса, не забыла смех, что так часто раздавался рядом с ее ухом. Им было хорошо вместе, но лишь пока разум вампира не помутился безграничной властью. Тав любила его, любила то вампирское отродье, что напало на нее из высокой травы. Сейчас же перед ней стоял лишь пугающий незнакомец. Каменный пол тут и там покрывали кровавые разводы. Она явно не первой попала в это помещение с ранением. Тав не видела потолка, но каменные стены многообещающе тянулись вверх, прятались за россыпью старых картин в золоченых рамках. Похоже, Астарион воплотил свою мечту в жизнь. Он приобрел себе замок. Уж не наследство ли от прежнего хозяина? Она почувствовала, как сильные руки обхватывают ее талию, притягивают к себе ближе, будто в вальсе. Раньше он всегда казался холодным, ледяным... Сейчас же кожа Астариона излучала тепло. Его хотелось касаться, трогать, смотреть в это лицо и не отворачиваться ни на мгновение. Стоило лишь приблизиться, как обида сглаживалась, его преступление казалось не таким уж и страшным. Рабская природа отравляла ее нутро. Дорогой черный камзол играл с контрастом, бледная кожа вампира словно светилась в скудном свете луны. Тот проникал в комнату через маленькое окошко, бойницу. «Мы... В башне?», – подумала Тав. Она вспомнила, как Астарион хвастался бывшей подруге, что совсем скоро найдет для себя целый дворец, наплодит в нем вампирских отродий и отправится на завоевание не то мира, не то города. Тав прикусила губу, понимая, что больше никогда себя не увидит. Как превращение изменило ее лицо? Мягкие черты должны были заостриться, голубые глаза – покраснеть. Ее черные волосы потеряют свой цвет, изменят оттенок? Будут ли они пребывать в идеальной укладке, как у того, кто превратил ее в это существо? – Как ты мог так со мной поступить? – боль все ещё пульсировала в районе шеи. – После всего, через что мы прошли вместе. – Ты же отказалась от меня после всего пройденного, милая, – в его голосе вновь прозвучала обида. – Почему ты не спросишь себя о том, как могла поступить так? – Именно из-за этого, Астарион, – Тав окинула пространство взглядом, она лишь сейчас поняла, что выходила из дома в другом платье. – Из-за того, в кого ты превратился после ритуала. – В бога! – эльф рассмеялся, он продолжал шагать вперёд, неся Тав с собой. – И я теперь получаю все, чего желаю, дорогая. Все. – В последнюю нашу встречу ты назвал меня ничтожеством. – Я передумал, – он отвечал небрежно, будто не придавал тем словам большого значения. – Я решил, что не могу дать этой красоте увянуть. – И мои желания тебя не интересуют, – ответила Тав хрипло. – В яблочко, дорогая. Ты можешь ошибаться в своих желаниях, лучше мне решать за нас двоих, не находишь? Он рассмеялся, но эльфийка чувствовала, что вампир вовсе не испытывает радости. В его груди теплилось иное чувство, нечто темное вязко растекалось внутри. Наконец, показалась цель их недолгого путешествия из одного конца комнаты в другой: кровать. Высокая кровать из черного дерева, бордовое постельное белье придавало пространству гротеска, особенной комичности. Вампирам не нужна постель. Астарион уложил ее на матрас, и Тав попыталась приподняться, опираясь на локти. Тело отозвалось лёгкой болью, но силы возвращались. Туман рассеивался, и прошлый вечер вспоминался все чётче. Вампир поймал ее на пути к дому, Тав не успела заметить его... Вознесение подарило ему слишком много сил. Он переодел ее в черное платье, подготовился к моменту «воссоединения». Эльфийка тихо всхлипнула, понимая, что стала его одержимостью. – Я чудовище, – тихо заметила следопыт, она взглянула на собственные пальцы, осознав, что те белее мела. – До конца своих дней... Я – чудовище. Вампирское отродье. – Не будь так категорична. Если ты будешь хорошо себя вести, золотце, я сделаю тебя самым настоящим вампиром, – с тихим смешком ответил ей Астарион. Эльфийке хватило одного взгляда, чтобы понять: нет. Он врёт. Астарион никогда не даст ей закончить обращение, ведь тогда Тав вновь сможет сбежать из-под его контроля. Ему нужно, чтобы она была рядом, ползала в ногах и до конца своих дней молила его о прощении. Прощении за то, что когда-то давно посмела уйти. Но ведь не она виновата в их разрыве. Любовь – громкое слово, но Тав знала, что питала её совсем недавно. Она любила Астариона, того, что пропал навсегда. Жадный до власти садист, нависший над резной кроватью, не вызывал в ней никаких теплых чувств. В груди клокотал лишь страх, страх за будущее и сожаление о прошлом. Личинка давала ей защиту, но только ее не стало – сила Астариона превысила ее собственную. Нужно было бежать, пока была возможность, покинуть Врата Балдура и попытаться раствориться в толпе. Эльфийка почувствовала, как задрожала ее губа. «Только не это», – подумала она бегло, но не смогла сдержаться. В молочном лунном свете блеснула слеза, прокатившаяся по ее щеке. Шум, с которым жалкая капля коснулась подушки, показался оглушительно громким. Тав чувствовала, как обостряются ее рефлексы, как улучшается зрение и слух. Она превратилась в хищника, в убийцу, рыщущего в темноте. – О, нет, – на лице эльфа на мгновение отразилась брезгливость, но после ее сменила другая эмоция, распознать которую Тав не смогла. – Нет, нет, милая, нет, не смей плакать, – он злился. – Не надо. Разве я сделал это ради твоих слез? Ты... Ты всегда была чересчур наивна и добра для этого мира, Тав. Слишком. – Так отпусти меня, если тебе противно, – ответила эльфийка, перебив его. – Я не могу, – устало произнес вампир, и раздражение зазвенело в его голосе. – Может именно поэтому ты и нужна мне! – он выпрямился слишком резко, злость охватила эльфа пугающе быстро. – Я думал, что забуду о твоём существовании, едва покинув иллитидский корабль, Тав. Я думал, что твое хорошенькое личико сотрется из памяти, как дивный сон, как сладкое детское воспоминание... Как все, что было со мной до обращения. Но я ошибся. Ты слишком глубоко засела в моей голове. Тени играли с его лицом, подкрашивая эмоции. Вампир злился, объясняя свои мотивы, и гнев его вызывала не столько Тав, сколько чувства, что она в нем будила. Любовь? Нет, нет, вряд ли. Любовь мог питать прошлый Астарион, ее милое вампирское отродье, сбежавшее от своего хозяина. Высший вампир, вознесенный и богоподобный, чувствовал одержимость. – Вместе с тобой мою жизнь словно покинули все те милые глупости, что раньше приносили радость. Я скучал по твоим нелепым решениям, по альтруизму, что порой граничил с безрассудностью, Тав. Я скучал по тому, как ты обворожительно наивна, – он облизнул губу, подавшись ближе, снова нависнув над ней. – И я восхищён тем, как ты пронесла эту наивность через все наше путешествие. Ты правда думала, что я вот так просто оставлю тебя? – Да, – слеза вновь скатилась к подушке, эльфийка не желала врать, она знала, что вампир все равно узнает правду. – Моя ты глупышка, – он улыбнулся, уголки губ приподнялись вверх. – Разве я мог позволить этому жестокому миру испортить тебя? Я должен был испортить сам, – эльф рассмеялся над собственной шуткой. Он прав, прав во всем. Тав почувствовала себя непростительно глупой. Она решилась на этот разрыв потому, что любимый ее изменился до неузнаваемости. В голове его роились страшные жестокие мысли, с губ слетали пугающие предсказания. Когда разум позволял проникать в чужое сознание, Тав редко отказывала себе в удовольствии. В сознании нового Астариона она находила планы столь ужасающие, что кошмары еще долго приходили к ней. – Я не придавал особого значения этой тоске, – непривычно теплые пальцы коснулись ее щеки, прошлись по бледной коже, подарив ей мимолетную ласку. – Старался наслаждаться своим новым положением, забыть о тебе... Пока не обнаружил себя в твоём доме. – Ты пробирался в мой дом, – Тав не спрашивала, просто повторила за ним, стараясь осознать мысль. – Мне больше не нужно приглашение, – эльф улыбался, точно хвастался. Она знала, чувствовала, что что-то не так, но и сама гнала прочь эти мысли. Тав расслабилась после победы, но следопыт в ней продолжал жить, замечал мелкие изменения в доме. Как-то раз она заметила слегка приоткрытую дверку шкафа, хотя точно помнила, что всегда закрывала ее весьма плотно. В другой – на полке будто стало меньше винных бутылок. Иногда ей казалось, что чей-то взгляд сопровождает ее от двери до двери... Но люди всегда смотрят на героев, ведь верно? Ощущение присутствия стало обыденностью. – Я любил проводить там время. Я заметил, что был последним твоим любовником. Первым и последним, – он растягивал слова, словно говоря их не для эльфийки, а для самого себя. – Это так лестно. Словно в милой сказке, не находишь, дорогая? – Я просто не успела проникнуться чувством к кому-то другому, – ей хотелось уколоть его хоть немного. – Я не собиралась... Хранить тебе верность до конца своих дней. – Для секса никаких особенных чувств не требуется, милая, – эльф улыбнулся. – Но тебе бы все равно пришлось хранить себя, – он изобразил сожаление, заговорил с ней притворно дружелюбно, будто с маленьким ребенком. – Как я мог позволить хоть кому-то коснуться тебя? – его ладонь продолжала поглаживать ее щеку. – Ту, что должна быть моей? Однажды я чуть не убил конюха. Того мальчишку, что на тебя засматривается. – Ты сошел с ума, Астарион, – устало произнесла Тав. – От любви, – улыбнулся вампир. – От любви, что теснит грудь. Нужно нанять хорошего барда и написать об этом песню. Хотелось рассмеяться ему в лицо, но эльфийка сдержалась. Она позволила себе лишь грустную улыбку. В разуме все не мог уложиться новый статус: она – вампирское отродье. Больше не будет солнца, не будет вкусной еды, сердцебиения... Тав никогда не сможет зачать ребенка, не сможет состариться и умереть под грузом прожитых лет, она не увидит себя в отражении и не войдет в дом без спроса. Теперь она – узница этой... Башни? Эльфийке предстоит узнать, где ее держит Хозяин. Мозг отозвался на это слово. Хозяин. Как сладко оно теперь звучит. Тав поморщилась, чувствуя, как в груди ее зреет удовольствие. Вампирское отродье – раб, безвольный слуга, и теперь эльфийка понимала, что это значит. Она теряла власть над телом, над ощущениями и желаниями, что оно питало. В ней будто поселилось что-то ещё, что-то взяло бразды правления, а настоящей Тав осталось лишь сожаление и боль. – Но довольно разговоров, милая, – его голос стал тихим, Астарион наклонился к ее уху. – У нас впереди целая вечность для философских бесед и рефлексии о нашем разрыве. Я так скучал по тебе, по твоему телу... Я не могу больше ждать. – Мне больно, – эти слова сорвались с губ сами, жалкая попытка отсрочить неизбежное. – Да, золотце, прости меня. Тебе будет больно ещё пару дней, – он не обращал внимания на жалобы. – Но потом, обещаю, все пройдет, – улыбка стала хищной. – Ты проснешься и почувствуешь себя более живой, чем когда-либо. Тав попыталась отодвинуться, но не смогла, вампир удержал ее на месте одним только взглядом. Его бледные пальцы резво разобрались с тесьмой рубахи, и эльфийка вновь увидела это тело в блеклом свете луны. Что-то в ней скучало по этому виду, но сейчас Тав не могла в этом признаться. Вину за любое согласие, пусть и призрачное, она сбросила на рабскую натуру вампирского отродья. Тяжело признать, но Астарион прав. Она больше не имела любовников. Не потому, что тосковала по любимому вампиру, нет... У Тав все не было времени. С момента их последней встречи прошло всего полгода, эльфийка вернулась в свой скромный дом во Вратах Балдура и наверстывала упущенное. Да и подходящего кандидата не встретилось. Может, планка была задрана слишком высоко? Астарион хищно улыбнулся, избавившись от одежды окончательно. Вознесение преобразило его, напитав тело силой. Тав отвела взгляд. Вид его возбуждённой плоти заставил понять: это действительно происходит. Здесь и сейчас... С ней. Этот унизительный акт ведь нужен для того, чтобы показать, где теперь ее место? – Я не хочу, – заговорила Тав, когда вампир принялся задирать юбку ее черного платья. – Хочешь, – ответил вампир, и тело отозвалось на его команду. – Ты хочешь, милая, ты сгораешь от желания. И я разделяю твою страсть. Его пальцы скользили по ее бёдрам, и матрас прогнулся под тяжестью двух тел. Астарион навис над ней, любуясь выражением страха. Без иллитидской личинки не прочесть его мысли, но Тав отчего-то знала, о чем думает ее вампир. Он наказывает ее за непослушание, за жалкую попытку побега. Он наслаждается происходящим, и ее нежелание – сладчайшая трапеза. – Ты раздвинешь для меня ножки и будешь самой послушной девочкой на свете, – он вновь наклонился к ее уху, и теплые губы задели мочку. – И ты будешь благодарить меня за то, что я вообще решил разделить с тобой ложе. Мурашки побежали по позвоночнику. Тав чувствовала, что сегодня ласки будет не много, она поняла это и по тону голоса Астариона, и по его взгляду. Теплая ладонь коснулась ее между ног, и эльфийка дернулась от неожиданности. Вампир зашептал что-то нежное ей на ухо, и пальцы его принялись скользить по особенно чувствительным нервам. Он знал, на какие точки нужно нажать, чтобы получить наслаждение, чтобы доставить его. – Когда ты играла с собой вечерами, Тав, ты ведь думала обо мне? – шептал он. – Должен признаться, смотреть и не вмешиваться – настоящая пытка, милая. Ты думала о том, как я беру тебя в храме Шар, когда ее ревностная жрица спит в соседней палатке? – с его губ сорвался смешок. – Помнишь, как я зажимал твой прелестный ротик ладонью? И она помнила, помнила каждую ночь. К щекам должна была прилить краска, но Тав не почувствовала жара. Кровь ведь уже высохла в ее венах? Эльфийка прикусила губу, слишком много чувств, слишком много эмоций для одного момента. Смущение, страх, злость и отчаяние... Возбуждение и жажда. Эльф вновь улыбнулся, целуя ее шею, место укуса, что никогда не заживет. Его пальцы проникли чуть глубже, и Тав вскрикнула, заставив Астариона набрать полную грудь воздуха. Ему и сейчас тяжело сдержаться. – Ты так промокла... Если ты переживаешь о физиологии, золотце, забудь. Даже в роли вампира ты будешь мокрой, – он целовал ее шею, мягко покусывая бледную кожу. – Когда я захочу. Она раздвинула ноги шире, когда эльф толкнулся вперёд. Тав закрыла глаза, но вампир тут же велел поднять веки. Он не даст ей укрытия, не позволит создать хотя бы иллюзию отсутствия. Астарион желал получить все, и он обретёт желаемое. Тав почувствовала, как на ее щеку вновь ложится его ладонь, как все ещё мокрые пальцы поглаживают ее щеку, скользят по губам, оставляя сладковатый привкус. – А теперь ты должна попросить меня, милая, – он прошептал ей ещё одну команду. – Ты должна попросить меня взять тебя. – Прошу, – она не могла сопротивляться. – О чем, золотце? О чем ты меня просишь, развей эту мысль, – эльф улыбался, и Тав чувствовала, как возбуждённая плоть упёрлась ей в бедро. – Прошу тебя... Войди в меня, – слова не удержать в горле. – Кого ты просишь? – Хозяин, – слово само возникло в разуме, и губы подхватили этот порыв. – Прошу тебя, хозяин... Он не дал ей закончить. Астарион исходил от желания, он ещё успеет насладиться ее сожалением, ее беспомощностью и податливостью. Тав вскрикнула снова. Вторжение заставило ее изогнуться в пояснице, податься вперёд, чтобы найти удобный угол. Она забыла об этом чувстве заполненности, забыла и начала скучать. О собственном удовольствии больше не было речи, тело жаждало угождать своему повелителю. Астарион поцеловал её в губы, и крики превратились в сдавленное мычание. К удивлению Тав, боль не объяла мышцы, нет. За каждым движением эльфа шло лишь наслаждение, и чем дольше он входил, тем острее оно ощущалось. Ночи, проведенные с ним, оставляли лишь приятные воспоминания, хотелось повторять их снова и снова. Может, не все так сложно в ее новом положении? А, может, рабская натура уже берет над ней верх. – Я так... Скучал... По этим стонам, – его дыхание сбивалось от заданного темпа, предложение рвалось на отдельные слова. Тав не могла закрыть глаза. Она слышала, как его тело касается ее собственного влажным шлепком, и как звуки касаний нагоняют друг друга все быстрее. Разум словно затянуло туманной дымкой, обида отошла на второй план, страх перед будущим отступил. Осталось лишь желание, лишь жажда. Эльфийке хотелось чувствовать его в себе снова и снова, ей хотелось, чтобы этот миг продлился вечность. Астарион отвечал на ее желание, продолжая целовать губы, потрескавшиеся после превращения. Он чуть приподнял ее бедра, заставил выгнуться сильнее, чтобы войти до конца. Лёгкая боль заставила Тав зажмуриться, но Астарион не остановился. Он жаждал обладать ею полностью, точно испытывал свой новый статус. «Хозяин». Хозяин и его милое маленькое отродье, готовое выполнить любой приказ. Тав почувствовала знакомую щекотку, почувствовала, как напряжённые мышцы расслабляются, как удовольствие созревает все крепче и крепче. В лунном свете плясали кристаллики пыли, в воздухе пахло кровью, и Тав впервые казалось, что запах этот приятен. Она стонала все громче и громче, руки сами собой вцепились в спину Астариона, притянули его ближе. – Прошу, – повторила она ему на ухо, не зная точно, кто именно решился на этот шаг. Тав следопыт или Тав – вампирское отродье. Эльф замер, точно его застали врасплох. Тав всегда нравилась эта часть их соитий: его оргазм. С губ вампира сорвалось приглушённое рычание, он наклонился ближе, но в этот раз не кусал ее шею. Эльфийка знала, что он будет скучать по ее теплой крови. Удовольствие растеклось по низу ее живота, заставив Тав тихо вскрикнуть, впиться ногтями в кожу своего хозяина. На мгновение все вокруг потеряло смысл: ее похищение, трансформация, заточение... Все неважно. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечность. Астарион тяжело дышал. Тав никогда не обращала внимания: дышал ли он прежде? Это казалось особенно несправедливым. Она подарила ему возможность быть человеком, а Астарион лишил ее человечности. Навсегда. Его тело вновь показалось тяжёлым, губы обжигали шею, и Тав осторожно замерла под эльфом, когда тот приподнялся, чтобы заглянуть ей в лицо. – Мы можем делать это каждую ночь, милая, – он продолжал шептать. – По несколько раз, пока не наверстаем упущенное. Ты принадлежишь мне, а я – тебе. – Мне нехорошо, – отозвалась Тав, чувствуя, как слабость накатывает на нее волнами, как тело точно немеет, теряет связь с нервами. – Да, милая, я знаю, – казалось, что ее страдания его не заботят. – Ты голодна. Я сейчас приведу тебе закуску. Я буду заботиться о тебе, золотце, вот увидишь, – эльф нехотя поднялся, поднимая с пола рубашку. – Тебе незачем было плакать, – он словно до сих пор злился на нее за то, что Тав позволила себе слабость. – Я буду хорошим хозяином, тебе повезло больше меня. – Мне страшно. – Со мной тебе нечего бояться, золотце. Я никогда не обижу тебя... Если ты будешь послушной. Если нет, – он отвернулся на долю мгновения, взглянул в сторону бойницы и звезд, спрятанных за ней. – Мы придумаем наказание, что научит тебя манерам. Во время их расставания он сказал, что мог бы превратить ее в вампирское отродье и заставить выкрасть из колыбелей сотни младенцев, принести ему и разбить их черепа о каменный пол. Тошнота подкатила к горлу, и эльфийка поняла, что нынешний Астарион способен и на такое. Он сделает все, чтобы получить ее, сделает все, лишь бы преподать ей урок, сломать, как сам когда-то сломался под гнетом Касадора. Она совершила ошибку, позволив ему превратиться в это чудовище, и ещё сильнее ошиблась, оставив его одного. Эльф закончил с собственной одеждой и согнулся в пояснице, чтобы поцеловать Тав в щеку. Холодок вновь прошёлся по плечам, когда вампир поправил ее юбку, прикрыл коленки, мягко погладив оголенную плоть. – А может не кормить тебя сегодня? – он говорил сам с собой. – Чтобы посмотреть, как ты переосмысливаешь содеянное. Чтобы ты могла ощутить хоть каплю тех страданий, что причинила мне своим сопротивлением, своим уходом. – Прошу, хозяин, – эльфийка пыталась сыграть на его мании величия, и попала в нужную ноту. – Пожалуйста. Мне так жаль... – Хорошо, – его голос звучал великодушно, и во взгляде сквозило чистейшее наслаждение. Да, да, этого он ждал: раболепия, мольбы и раскаяния, Тав должна была пожалеть о содеянном. – Ты можешь поесть, золотко. А потом отдохнуть, тебе теперь придется спать днём, ты знала? Не большая цена за вечную молодость и красоту, – эльф улыбнулся, взглянув в зеркало, в котором теперь мог отражаться. – И мое общество. Навсегда, навеки. «Спасибо», – должна была ответить Тав, но не смогла, слезы вновь подступили к глазам. Хорошо, что Астарион уже не разглядывал ее лицо, он занялся собственным: приглаживал безупречно уложенные волосы. Дверь отворилась, и в комнату вошёл ещё один вампир, вампирское отродье, если Тав поняла верно. Тифлинг лет двадцати вел под руку молодую крестьянскую девушку, попавшую под гипнотические чары. – Не девственная принцесса, понимаю, но все впереди. Ешь, Тав, – голос Астариона звучал зловеще холодно, будто он говорил с любимой собачкой. – Мой любимый питомец будет питаться соответственно... Я – не Касадор, ты не будешь наслаждаться крысиной кровью, уж это я могу обещать. Ну разве это не счастье?