И померкла даже мгла.

—Что вы сказали?. Знаете меня?.. Откуда?. Двое замолчали, смотря друг на друга. Контакт зрительного характера длился очень малое количество времени, а все из-за смущения голубоглазого в отношении данного действия. — В-вы не пугайтесь! Мы просто. Видимо. Мы. —Я не пугаюсь, не переживайте. —Работаем в одной организации! — Сжав руки ответил наконец собеседник. — —Вы кажется, занимаете должность главного программиста в компании J. … —Верно. Стало быть, вы тоже кого-то мне напомнили. Простите меня, если ошибусь в вашем имени… - Мужчина кивнул головой и присмотрелся. Учитывая его ныне предполагаемую ориентацию очевидны мысли о красоте стоящего перед ним человека. А он ведь действительно чист.. Да настолько, что казалось бы, имитация сошедшего с небес ангела. Именно, он его помнит! Не сильно приметный работник, потому лишь, что он - его правая рука и помощник, про коего он так нагло забыл из-за дистанционной работы, не часто проверяя, кто именно отправляет ему письма с проектными документами и конфигурациями самой внутренней программы. А по нему и вовсе не скажешь, что тот работает в IT сфере. Какой-то он.. Больно живой. —... Иван Гончаров, я ведь прав? —Правы, правы.. Молодые люди не видели друг друга порядка года. С того момента, как Фëдор ушёл на дистанционное. Сначала бытовало мнение, что он женат и его супруга в положении, от того тот и отправился на работу домашнюю, правда то лишь положительные слухи, очень далекие от печальной и горькой правды. Если задуматься о том, какой он в жизни, то сейчас ясно, почему его не узнали. Вечно чрезвычайно воспитанный, с иголочки, как говорят обычно в таких случаях, одетый, вкусно пахнущий, с аккуратными прямыми и расчëсанными волосами длинной, что называется "каре". Бритый, с уставшим взглядом и глазами, кои почти сразу привлекают внимание завораживая своим фиолетовым оттенком, настолько глубоким, в котором можно было бы утонуть. Странного цвета глубинное озеро. Сейчас это описание никак не вязалось с длинными, по плечи, волосами, запахом табака и отливом в нём винограда, очевидно с фильтром. Синяки под глазами, ещё большую худобу, чем во время его работы в компании очно. (тут следовало бы упомянуть следующее, дорогой читатель: мужчина не то, что очевидный эталон красоты, но его ухоженности и манерам многие завидовали. Как оно бывает у всех нормальных людей он, конечно, имел свои недостатки. Они выражались в слабом здоровье, от чего его тело было чуть стройнее и тоньше других, на лице выделялись скулы, в какой-то момент это даже называли красотой женоподобной. Но сие была его отличительная черта в силу невозможности набрать вес выше имеющегося у него тогда. Он был худощавый, но хорош собой, однако сейчас, как вы уже успели прочесть, дорогой читатель, дела обстоят в разы хуже. ) Ныне казалось даже, что он болен анорексией в лёгкой форме. От усталости смертельной не в состоянии следить за своим шарфом, кой, как я напомню, был у него на носу закрывая боевые раны, сполз вниз, на предназначенное ему место. Выглядит это конечно весьма вызывающе: словно он специально позволил ему упасть, как сигнал о помощи в отношении своеобразного домашнего насилия. Естественно, рассказать обо всем он не мог, в силу как минимум мужского эго и гордости за себя, кою и так, словно крылья, уже как год старательно уничтожал Николай. Да и как сказать о таком? Вариант может быть един и очевиден: подрался. Прямо заявлять о своей нетипичности в отношениях равно самоубийству. К тому же Достоевский вовсе еле помнил этого Ивана. Пусть, конечно, тот и завораживает своими внешними факторами. Как вы могли предположить в эту паузу раздумий, из которой пока не вышел главный герой, Гончаров успел обомлеть от ужаса. Что могло случиться с таким порядочным человеком, на деле им обожаемым, что бы его лицо было так изуродовано? Тут пожалуй, даже есть торговать интересным порошком , и то такого не сделают. Хотя стоит ли об этом спорить? Светловолосому сия тема, слава богу, далека. Кровь из носа, с губ и ран засохла, оставшись на лице чёрными пятнами и разводами. Вспоминая, как Гоголь бил его по рёбрам, даже страшно представить, что у него под верхней одеждой в районе грудной клетки. Рука у того таки-то тяжелая, как черт знает что. Шарф лишь от части свез кровь, это было доказательством еë засыхания до одеяния вещи на лицо. Синяки виднелись и на шее, которую сий предатель вещевого искусства открыл частично. Тёмные, виднелись и очертания пальцев. Его душили?.. Но за что?.. Эти тёмные пятна были и на лице, к примеру, под разбитой скулой, коя так выделялась, словно об неё можно порезаться. В подобном виде вроде как пьяницы подзаборной, или чего-то очевидно подобного вряд ли кому-то хотелось бы смотреть на него, но не Ивану. Почему-то даже таким он вызывал непонятное, особое чувство. Оно неприятно ложилось на душу и смущало. О чем только Гончаров не подумал за минуту заминки, покуда программист задумался, глядя на край стола прилавка засыпающими глазами. Пожалуй, обо всем на свете, но лишь от переживаний за увиденное. Не желая до коснуться до своего рода начальника, боясь испугать, он с ужасом тихо спросил: —Ф-фëдор Михайлович.. .. что с вашим прекрасным лицом?.. Его голос шептал, руки были на губах и их же прикрывали. Безупречный вид фарфорового лица преобрел испуганное выражение, а мелодичность звучания сказанных слов мягко вышла из транса. Русский немного дернулся и поморгав с удивлением посмотрел на задающего ему вопрос. —Что вы.. мгм. Сейчас уже он заметил, как его весьма специфичная маскировка упала, обнажая страшное. Но сил не было даже на стыд. —Попал в передрягу. Не обращайте особого внимания. Подождите.. Точно ли это "передрягу"? На часах под Божьим началом как минимум 2, на улице смертельный могильный холод с метелью, при которой, если смотреть отсюда, казалось даже сложно стоять. Большие хлопья снега заметали дороги, светофоры моргали желтым, не передавая иных цветов, он одет в такое лёгкое тряпье и еле двигается.. Как он сюда дошёл? Ему никуда не нужно? Он, видимо, без денег. Карманы плоские. Так долго стоял. Сильно ведь замерз, да?. Конечно, черт, как не замерзнуть в такую погоду! Это пальто, не куртка, ни шапки, ни перчаток, ни одежды нормальной, слишком легко одет. Сейчас они оба смотрели друг на друга, забыв о стыде зрительного контакта. Один думал о том, как же сильно устал, что даже не заметил падения его шикарной маскировки, думал, где можно отдохнуть, уже подкашиваличь ноги, тело ломило, ныло и болело. Меньше всего сейчас думал об Иване. Другой напротив - о Достоевском только и думал. О том, как с ним так вышло. Почему так вышло. Теперь кажется оба вошли в транс. Тем временем близилось к трём. Умом не понять, куда делось это самое время. Брюнет пошатнулся. В полной тишине раздумий вовсе не было слышно ничего, кроме завывающего ветра за дверьми магазина и слабо звучащего телевизора в комнате Гончарова. Настолько тихого, что слышно его стало только когда оба замолчали, но даже так метель его по большей части заглушала. Сведя руки на груди . . —Послушайте, все хо-.. —Н-нет, прошу, вы меня послушайте! Какая ни сказанная смелость для Ивана. Хотя по нему видно, далось сказать это с трудом. Руки сильно сжаты, голова опущена. Почему его так беспокоит посторонний с работы? Интересно, а какова его душа?. —Фëдор М-михайлович, не сочтите это за оскорбление, но, вы выглядите мягко говоря не очень! По.. Полагаю, если бы вам было, куда идти, вы не стояли бы сейчас передо мной! Ваше лицо.. Я помню его таким чистым.. Кто это сделал? Давайте напишем заявление, разве что не сейчас, сейчас я.. Сейчас я.. Сейчас.. Как же сперало дыхание. Он никогда так не делал. Повысил голос на начальника.. Почему? . Откуда взялось столько решимости, не от обстоятельств жестокости ситуации ли? Все здесь возможно. Чистый интерес и некая обида жжёт что-то, но не сердце, что-то глубже. Дальше, таинственнее и тоньше. Что-то такое.. —Д-должен помочь вам! На правах вашего рабочего слуги и в целом человека! Вы еле стоите на ногах!! Какая неожиданная.. Дерзость? Но, о Господи, как же он вовремя. Неужто наконец-то можно будет сесть или прилечь? В тепле?. Казалось, в чем проблема вернуться обратно и забыть о ситуации. Это ведь не трудно. Лишь кажется так. По возвращению обратно, "домой" , его ждала бы очередная расправа, за долгую прогулку, за отсутствие, за то, что замерз, хотя вот это вроде вообще не должно волновать собственника. Он потянет за волосы, ударит лицом о стол. Возьмет нож и вскроет правую руку. Он обещал изрезать тело программиста, если тот пропадет из клетки, которой стала квартира украинца. Кровь станет литься на кафельный пол, а Гоголь лишь с улыбкой на лице будет наблюдать за этим, смотреть, как трясет его полового и не только партнера. Он будет резать, пока не увидит, что плоть посветлела, а он приблизился к кости. Будет видеть эти пустые глаза, в которых нет уже даже отчаяния, только мгла, темнеющая, кажется, с каждой секундой лишь сильнее. Фёдор стоит ровно. Он даже не дрогнул, лишь принял такое правосудие, как плату за неправильный выбор. Плоть с кожей будет свисать вниз, как только руку уберут со стола. Худощавая конечность станет маникеном для начинающих медиков, по крайней мере выглядит сим образом. После Николай ударит по лицу и пройдясь ножом по шее, аккуратно задевая только верхние слои кожи, поцелует и обнимет, вместе они пойдут курить, забыв об адской боли и анемии. Она, моя маленькая смерть. ... ... —Идите за мной, пожалуйста. Я отведу вас к себе. В такую погоду никто не прийдет, что бы не жечь электричество, лучше закрыть магазин. Даже не думая отговаривать Ивана от этих действий Фëдор просто кивнул и следовал указаниям. Мужчина завел в подсобное помещение, посадив на диван, разложенный в кровать. Он был старым, не сильно мягким, но однако Гончаров же спал на нём. Вокруг темень, она освещается лишь светом телевизора, который уже ничего не показывал, кроме шума. Окно завешано шторой, слабо из под неë светиться уличный фонарь и немного прохладного воздуха проходит меж щелей. Плед на диване был будто бы из шерсти. Стояли старые, деревянные полки, похожие на антрисоли. Закрывая железную дверь в зал с кассой казалось, что Достоевский сейчас не в неизвестном магазине где-то в центре города, а у бабушки в деревне. Так теплит это душу... Отгоняет мороз. Мороз, сковавший уже как год сердце, толстой коркой льда ложась на него и пытаясь защитить, в итоге действовал как скрепляющее, что бы оно не разбилось. Светловолосый вышел из комнаты своего отдыха, видимо даже не боясь оставлять гостя одного. Закрывал магазин. Выключил по нему свет, запер двери из стекла, которые его не на шутку пугали. Словно в детстве он, ему казадось, что сейчас из неблагоприятной метели выйдет что-то страшное, в реалиях взрослой жизни - какой-то маньяк. Очень быстро от удалился за прилавками, нервничая и явно торопясь. С закрытыми глазами вернулся обратно. Город ли за теми окнами и дверьми? Больше было похоже на Северный полюс. Руки с некоторой дрожью полезли в шкафу, усердно ища в них аптечку. —Света тут нет.. Есть свеча.. Немного первобытно, конечно.. Голова так плыла от всего сегодняшнего, что брюнет этого даже не услышал. Лишь лежал поперёк дивана. Странные чувства питает вся эта история.. Болело тело. Ребра, все болело. Гордость и манеры заставляли почувствовать себя ещё отвратительнее, стыдясь жалкого положения. Мерзость. Тем временем благодеятель нашел нужную тряпичную сумку с лекарствами. Он опустил её на диван, теперь уже искал что-то другое. Ватные палочки, вату, бинты, перекись водорода, йод, пластыри, иные скляночки из разного стекла. В магазине, очевидно, это уже использовалось. Наверное, производственные травмы. Возможно, грузчиков. —Могу я касаться вас?. Вашего тела?. Этот нежный голос вновь зазвучал, словно кого-то родного, он лишь сильнее тянул ко сну. Мягкая и бархатистая рука оттенком фарфора так робко, тихо и спокойно коснулась лица.. Она прошлась по щеке, разбитой скуле. Напомнив вату перекисью, милостивый сел ближе, колени его были возле головы пострадавшего. Для удобства он положил еë на них. Лёгкими движениями без боли прошелся по ссадинам и ранам. Ощущался лишь холод от вещества, немыслим был факт того, как ему это удаётся. Даже глубокие порезы, казалось, сейчас, после его рук, уже не болели. Глаза сомкнулись, ещё пару секунд борясь за бодрствование. Голова повернулась немного к торсу. Мужчина тяжело дышал, и сейчас, наконец ощутив себя в безопасности, в объятиях незнакомого, позволил себе уснуть, словно доверяя свою жизнь в руки сего, по хронологии уже не первого встречного. Испытанием было пройтись по губам брюнета. Не смотря на образ жизни, скверные события, они остались мягкими. Вату смочили ещё раз. Но сейчас, наверное, даже зеленка бы не разбудила уснувшего на стройных коленях гостя. Нужно было убедиться, что раны не за гниют. Иван взял пластырь и мягко наклеил на несколько мест на лице, таких как скулы, вески, нижняя часть лица. Они и не напоминали привычные, скорее были похожи на белые полосы без выступов. Гончаров знал, под одеждой его будут ждать большие синяки чёрного цвета. С печалью он смотрел на лицо спящего Фёдора, молча дышашего и боявшегося даже на немного приоткрыть рот, лишь бы не издать сопения. Наверное, пусть он не особо любил людей, этот случай сейчас ощущался так... Так тепло.. Они друг для друга почти незримы, год спустя им довелось увидеться в этом помещении. Именно тогда, когда Гончаров заменял своего товарища на его работе, уехавшего на день к больной матери. Чувства мешались, но по неясным причинам даже тревога от мыслей о метели, свече, обо всем мире ушла на нет. Все внимание было уделено бережной заботе о боли. Боли другого человека.. Ещё долго он любовался лицом, теперь уже выглядящим более естественно, ухожено и привлекательно. Молодой человек пару раз аккуратно отходил за тёплой водой и марлей, да бы некоторым образом помыть его лицо. Оказывается, он тоже имел светлую, как снег, кожу. Как не было заметно раньше? Помощник покорно перешёл к шее, протирая водой и еë. Он добавил туда марганцовки, совсем немного. Следы от рук так хотелось убрать, что теперь уже боясь подняться, Иван потянулся к маленькому холодильнику и достал лёд в пластике, как раз для таких случаев. Что бы кожа не замерзла, он прикладывал точечно, не на долго, на пару секунд. Затем сразу же переходил на другую еë часть, давая согреться. Вновь протер марганцовкой, зачем-то скрыл за бинтами. Все то время он давил в себе стыд от прикосновения к неизвестному. Это для него было так страшно и странно. Но что-то двигало им к этой помощи. Что-то ему совсем не понятное. Теперь стоило снять с пострадавшего пальто и поднять свитер. Как минимум, что бы убедиться, есть ли там что-то, что следовало бы обрабатывать. Как только тот стал подниматься, придерживая голову, рука человека схватила его за запястье. —Не уходите.. С вами так тепло.. Бормочет он сквозь свой крепкий сон. Гончаров не ожидал этого и дёрнуся, но после решил проявить милость и вернулся обратно. Он немного подтянул тело ближе к коленям, аккуратно приподнял одежду, обнажив торс начальника. Как и предполагается, куча синяков, в основном чёрного цвета. На ребре, в которое бил Гоголь, он бы особенно большим и тёмным. Возникла мысль о внутреннем кровотечении. Но для такого места это странно. Гончаров аккуратно потрогал синяк и убедившись в боли своего господина через его резкое дрожание убрал руку. —Фëдор Михайлович.. За что... Разочарование ситуацией напомнило ему о его прошлом. Он знал, как бьют людей, что это серьезно, что бывают сильные травмы. Не редко они заканчивались и слишком печально. Так больно было видеть это снова, видеть на таком уважаемом человеке, ощущать, как он дрожит, восхищаться выносливостью и осознавать фактор его везения в том, что он забрел сюда. Пальцы сжались и мужчина прижал тело, лежащее на коленях к себе, своеобразно обнимая. Иван не знал, что с ним. Почему он так себя вел. Прежде робкий, осторожный и всегда стеснительный сейчас склоня голову к измучнному неведомыми событиями коллеге с работы обнимал его, ощущая от этого человека особую атмосферу. Его мрачность не казалась холодной, словно температура на улице сейчас. Наоборот.. Он виделся ему человеком с высоким нравом и благородным характером. Высоким по статусу человеком. Его мрачность была его короной. И Иван не хотел еë осквернять словами, лишь любоваться еë сиянием. По какой причине год назад этот прекрасный человек исчез? Зачем? Что случилось за это время? Он в жизни сейчас казался совсем нет таким, как в переписке, пусть и рабочей. Явным ему стал и слух о жене - девушка даже при полном гневе не стала бы делать такое с мужем. Это не было похоже на некоторого рода наказание за погрешность, это было избиение. Осквернение прекрасного тела небесной красоты. Рука упала на тёмные волосы и по ним к щеке, лаская по лицу. Она заходила на вески и в волосы. Хотелось дрожать от этих прикосновений, Иван касался кончиками пальцев, робко, но совершаемое им сейчас и так выходило за рамки ему для себя дозволенного. Все в меру его покоя. Такой уставший.. Стоит поспать. Он, кажется, чувствовал покой.. Следовало усыпить его действиями максимально глубоко, что бы можно было закончить с обработкой ран. Возможно, он не спал так давно, раз быстро выключился. Но, скорее всего, просто вымотался настолько сильно. . Вата с перекисью снова была смочена и проходилась по телу, по ранам. Гончаров умело петлял, стараясь не потревожить случайно попав на синяк. Он повторял процедуры, как с лицом, в итоге так же протирая марганцем. Свеча дрожала и свет иногда был весьма не стабильным. Но даже в таком свете, даже если не учитывать экран телевизора, это синяки в полной темноте было бы видно. Пластыри аккуратно касались порезов, боясь раскрыть их. Иван изредко замирал в дыхании, когда Фёдор ворочился. Лёд кожа Достоевского уже больше не ощущала. Часы показывали 4 утра. За окном не рассвет, сейчас ноябрь. Метель не унялась, лишь фонари стали мигать. Телевизор так же шумел, даже раздражающе пикая время от времени. Снег на улице стал сугробами и лежал даже на стекле. Свеча почти выгорела, оставляя от себя маленький цилиндр воска с пламенем и фитилем. Еë свет отражался на лице Достоевского, на стенах, на шкафах. Вся комната приятно пахла ею, но душно не было, поскольку с окно немного дуло. Оно было деревянным, выкращенным в белый, старым. Свои функции однако выполняло, выполняло замечательно. Его бы и продувало вовсе, утепли бы его хозяева магазина. А есть ли до этого дело Ивану? Безусловно нет. Он лишь подменял знакомого, у которого сейчас тяжело болела мать. В какой-то из степеней он сейчас тоже был озабочен больным, правда этот человек далеко не его родственник, даже не друг, даже не знакомый. Этот неожиданный поступок и поворот событий казался таким наивным и ванильным, как в низкосортных сериалах, фильмах или лёгкой литературе. Твёрдый волей серьезный мужчина приходит домой весь избитый, а девушка, что была с ним, зализывает эти раны, пока он мужественно сидит и крепится, терпя, как обычно дают сценаристы, ужасную боль. А она им восхищается и даже немного боиться из-за твёрдости намерений и холода. Рука Гончарова гладит по голове и перебирает волосы. Сам он тоже уже устал, но ни за что сейчас не оставил Фёдора одного. ...