snake without head

      Вскочив посреди ночи, он пытается отдышаться, но грудь будто сдавило что-то, вроде туго завязанной веревки, не позволяет нормализовать дыхание. На лбу собрался холодный пот, и им была уже изрядно пропитана наволочка и футболка. Рука хватает ворот, оттягивает край от шеи, и на кожу попадает немного прохладного воздуха. Это помогает, хоть и совсем немного. Сердце в груди не унимается, казалось, скоро и вовсе пробьет ребра. Опять один и тот же кошмар.       Уже которую ночь этот сон не дает покоя. Даже когда голова касается подушки, он не может забыть горящий подвал, Кайла, обмотанного несколькими тонкими трубками — во сне их было намного больше, они буквально обвивали кожу, словно десятки змей, казалось, что с каждой секундой затягивались вокруг шеи лишь сильнее, душили, лишая кислорода. Не мог забыть и Саймона.       Кажется, даже сейчас может учуять запах горящей плоти, то ли своей, то ли чужой, но это все игра воображения. Уже давно не чувствовал от ожогов запаха крови, только, разве что, тонкого аромата стерильных повязок, напоминающего еле уловимый запах больницы.       Следы затянулись, хоть и выглядят жутко. Кожа будто бы сплавилась, как металл при высокой температуре, теперь лежит неравномерно, наслаивается, образуя покрасневшие неровности. Прикасаться к ним все еще больно, но не так, как прежде. Прошло достаточно времени, чтобы тело восстановилось после пожара. Но к сожалению, нет определенного срока для улучшения психического состояния. Кошмары не дают спокойно спать, а днем различные мысли, словно назойливые мухи, крутятся в голове. Это выматывает.       Полиция наконец осмотрела сгоревший подвал, и обнаружила уцелевшую небольшую комнату, скрытую за прочной дверью. Внутри своего рода алтарь, только если в традиционном смысле слово имеет церковный смысл, то здесь ничего святого не было и в помине. Вокруг срезанные лицевые части черепов — маски, что носил Призрак. Ими увешаны стены небольшого помещения, словно диковинными украшениями. Их отправили на экспертизу, и оттуда стало известно, что некоторые черепа принадлежат пропавшим людям, числившимся в деле «Призрак». Хозяев остальных так и не удалось узнать, скорее из-за того, что убийства были совершены давно.       Исследуя подвал, полиция так и не обнаружила тела Саймона. Ни намека на то, что здесь кто-то остался в момент пожара. Призрак сбежал, и сейчас находится где-то на свободе, разгуливает по улицам среди людей. Прайс объявил розыск, любой офицер, заметивший бывшего лейтенанта, обязан его задержать. Но с того дня никто так и не видел Саймона. Он был достаточно опытным работником, чтобы знать, как действует полиция, поэтому умело скрывался. Казалось, вовсе исчез.       Стало известно, как именно он смог сбежать во время пожара. Рядом с найденной комнатой на полу отходил металлический люк, что был неплохо замаскирован под подвальную местность так, что ни каждый смог бы его приметить. Вниз шел длинный подземный коридор, вел куда-то в сторону старого парка, и в конце пути офицеры обнаружили закрытый похожим люком выход где-то среди чащи деревьев. Вокруг все поросло мхом, покрылось небольшим слоем, вроде прошлогодних сгнивших листьев, среди растительности ржавой металлической пластины и вовсе не было видно, так что можно строить предположение, что им давно никто не пользовался. Похоже, у Призрака всегда был запасной план на случай, если его найдут, знал, куда бежать, а вот где его теперь искать — вопрос.       Джон опять сидит в палате Кайла. Тот встал с кровати, опираясь на костыли, подходит к окну и открывает форточку, сопровождая движения тихим кряхтением. Джон ерзает на стуле, наблюдает за этими потугами.       — Может, тебе помочь? — Невзначай предлагает он, ловя в ответ недовольный взгляд.       — Я не инвалид, чтобы постоянно лежать без дела, — в комнату начал поступать свежий прохладный воздух. — Врачи сказали, что скоро бегать буду.       Джон усмехается, упирается локтями в колени. Стянутая поврежденная кожа опять дает о себе знать противным, хоть и терпимым покалыванием.       — Конечно, спортсмен, — Кайл фыркнул на такое прозвище, но никак не прокомментировал.       Аккуратно переступает с ноги на ногу, пока Джон наблюдает за ним с места, готовясь, если что, помочь, но тот сам успешно доходит до кровати, падает на тонкий больничный матрас.       Состояние после комы намного улучшилось, хоть и не обошлось без последствий. Появились проблемы с памятью, хоть и незначительные. Некоторые моменты из прошлого стерлись из головы, но врач успокоил, объясняя, что такое вполне нормально. После полной реабилитации это пройдет, и последствия коматоза практически полностью исчезнут.       Джон искренне рад, что все обошлось. В какой-то момент он думал, что потерял друга, и сейчас не может не испытывать облегчения, слыша рядом его голос. На свое состояние не жалуется, перевязки уже не приносят столько боли, как раньше, так что беспокоиться не о чем.       Он ничего не рассказывает о себе, старается перевести тему, когда разговор сворачивает в это русло. Не рассказывает и о своей паранойе. О том, как ему постоянно кажется, что за ним следят. На работе мерещится, что позади, где-то из толпы, его спину прожигает пристальный взгляд, но когда оборачивается, облегченно вздыхает, не обнаружив там того, кто никак не покидает его мысли. Старается почти никогда не оставаться один, потому что находиться хоть с кем-то рядом намного спокойнее. На работу добирается исключительно на транспорте, не важно, такси это, либо обычный автобус. Всеми силами избегает пеших прогулок, потому что опять чувствует на себе чужой взгляд. Пугает даже не его наличие, а то, что он не может обнаружить смотрящего.       Чувство, будто кто-то постоянно находится рядом, не дает расслабиться. Воображение добавляет масло в огонь, приукрашивая картину, особенно в те моменты, когда кошмар опять заставляет распахнуть глаза посреди ночи, и он сидит на кровати, тяжело дыша смотрит вперед в темноту, и, вроде как, видит в ночи, где-то в углу комнаты чужой силуэт. Темное пятно, напоминающее знакомую фигуру, медленно бесшумно приближается, плавно двигается во тьме, сгущая в своем очертании ночные краски, становится все ближе, и Джон не может отвести взгляд. Ему страшно, не находит смелости даже протереть заспанные глаза, боясь отвести взгляд от чужого силуэта. Боится, что как только он перестанет смотреть, эта фигура окажется в опасной близости. Лоб покрывается потом, как и руки, что наконец дотянулись до выключателя лампы, и теперь свет падает в тот участок комнаты, где должна находится фигура. Там никого. Джон встает и в очередной раз проверяет, закрыл ли он входную дверь и окна.       Он знает, что Саймон где-то рядом. Уверен, что тот бы не оставил его, так и не забрав свой улов — жизнь Джона, хоть теперь она и покрыта шрамами. В какой-то момент появляется ощущение, что ему что-то не договаривают, либо ему лишь кажется. Сейчас любое поведение окружающих выглядит подозрительным. Будто бы остальные работники знают больше, будто остальные в курсе, что Призрак все еще рядом, но ему нарочно никто ничего не говорит. Навязчивые мысли не дают покоя, и он бы попытался обсудить свои страхи и переживания с кем-нибудь, но только окружающим сейчас не до этого — все увлечены поимкой лейтенанта, либо заняты своими не менее важными делами.       Прайс замечает его состояние. В последнее время особо нет никакой работы, а вовлекать МакТавиша в поиски Саймона он не хочет. В итоге говорит следователю заняться одним из старых дел, тех, что находились под расследованием Джона еще до появления Призрака. Дело мелкое, но из-за недостатка улик и свидетелей его закрыли. Это отличный вариант помочь ему отвлечься. Уж лучше он займется работой, чем будет медленно съедать себя изнутри. Джон берется за это расследование.       Раньше он уже делал важные пометки связанные с этим делом в своем блокноте. Осталось его найти. МакТавиш обшаривает все полки за своим рабочим местом по несколько раз, просматривает все возможные места, где теоретически мог бы его оставить, но так ничего и не находит. Заглядывает в лабораторию, но Фара утверждает, что никакого блокнота здесь не находила. По возвращении домой он первым делом заниматься поисками потерянной вещи. Опять ничего.       Падает на диван, прикрывает тяжелые веки, массирует виски пальцами, пытаясь вспомнить, где в последний раз видел блокнот. Помнит, что делал зарисовки на последних страницах, когда работы особо не было. Еще в памяти мелькают быстрые бессмысленные записи по поводу Саймона — ничего серьезного, лишь мысли записанные на бумагу, в основном об образе сосредоточенного, серьезного лейтенанта, что в то время неоднократно преследовал его в мокрых снах.       Пальцы делают круговые движения, потирают кожу. Точно! В последний раз он видел блокнот в доме у Саймона. Он показывал ему парочку своих рисунков в тот день… Это напрягает. Либо ему стоит попрощаться с ценной для себя вещью, либо рискнуть и отправиться за ней в не самое приятное место, наполненное жуткими воспоминаниями. Нет, оно того не стоит. Намного легче купить новый, а с расследованием разобраться с нуля, порыться в старых отчетах — там можно найти нужную информацию.       Так или иначе, на следующий день он идет к знакомому дому, до сих пор обведенного желтой лентой, что в нескольких местах была уже оборвана. Все же не может оставить бумагу, полную воспоминаний, зная, что не так уж и далеко она находится.       Он с легкостью проникает внутрь. Начинает поиски с прихожей, затем идет в гостиную — в голову лезут воспоминание о том дне, когда Саймон впервые привел его к себе домой. Хоть и не самый приятный опыт, но и определенно не самый плохой. Каждый угол этого места навевает тоску по прежнему времени, ведь не всегда этот дом ассоциировался с чем-то кошмарным.       Проверяет каждую полку, заглядывает даже в кухонные шкафчики, но блокнота нигде нет. Уже начинает думать, что полицейские при обыске могли изъять его, как улику, но эта мысль сразу отбрасывается, так как блокнот был подписан, и ему бы сообщили, если бы нашли его вещь в доме преступника.       Идет по коридору, проверяет стоящий там комод. Взгляд цепляется за чью-то фигуру в темноте. Сначала игнорирует это, «Снова игра воображения», — убеждает он себя, но силуэт во тьме начинает уж слишком реалистично двигаться для какого-то плода фантазии. Рефлекторно Джон делает шаг назад, смотрит в комнату, и теперь слышит тихие шаги приближающегося человека. Постепенно на чужое тело начинает попадать свет.       Джон замирает, дыхание перехватывает, и он приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать, но как назло не может издать ни звука.       — «Лейтенант выводит меня из себя. Этот сукин сын не дает мне спать по ночам», — медленно, с наигранным выражением зачитывает надпись с одной из страниц, тех, где Джон обычно записывал все свои мысли, даже те, что никак не связаны с работой. — «Хочу посмотреть, что скрывается под этой чертовой водолазкой».       Саймон хмыкнул. Он стоит без маски, ничто не скрывает его улыбки, оттянутой линией шрама. Его щеку покрывал ожог, такой же, как и тело Джона. Изуродованное пятно скрывалось под краями закрытой одежды и капюшоном толстовки, так что сложно сказать, насколько сильно повреждена кожа. Блокнот закрывается, и он протягивает его Джону прямо в руки. Тот до сих пор стоит, продолжая молча смотреть в чужие глаза. Недоумение и шок сменяет нарастающий гнев, и когда блокнот падает на пол, он вовсе не обращает на него внимание, в несколько шагов преодолевает расстояние между ним и Саймоном, одним точным ударом заставляет того отшатнуться. Улыбка с чужого лица пропадает, когда из разбитого носа начинает струиться кровь. Не позволяя опомниться, Джон делает еще несколько ударов, но на этот раз в область живота, встречаясь с твердыми мышцами. Саймон никак не защищается, будто бы нарочно позволяет себя избивать, дает отыграться. Один сильный удар наконец-то сбивает его с ног, и Джон садится сверху, следующим ударом разбивает чужую губу. Тот болезненно шипит, щурит глаза, и его рука на спине МакТавиша сжимает одежду.       — Всё, достаточно, — начинает он, но Джон не дает ему договорить, тянет на себя и резко толкает обратно, отчего Саймон бьется головой об пол. Не давая опомниться, окровавленный кулак вновь встречается с чужим лицом.       Лицо покраснело, на руках выступили вены, зубы до боли стиснуты. Перед глазами начинает плыть, костяшки болят от ударов, но ощущения отходят на задний план, становятся почти незаметными. В крови бурлит адреналин, и Джон испытывает ненависть, обиду и разочарование, смотря в чужие глаза. Он хочет, чтобы Призрак был сполна наказан, чтобы почувствовал себя на месте своих жертв, испытал боль, но даже это не может сравниться с его преступлениями.       Резким движением его переворачивают так, что теперь они меняются местами. Саймон прижимает Джона к полу, всем своим весом наваливается, грубой ладонью прижимает руки к полу. Буквально ложится сверху, лишь бы удержать того на месте.       Джон извивается, пытается вырваться из мощной хватки, но сопротивляться Саймону крайне трудно. Капли пота стекают со лба, так же, как и на шее, минуют вздутые вены и падают куда-то на пол.       — Спокойно, — повышает голос тот, сильнее давит на чужие запястья, пресекая попытку освободить руки.       Джон шумно выдыхает, делает еще один безуспешный рывок.       — А то что? — Шипит сквозь сжатые зубы. — Убьешь меня?!       Сжатые в напряжении губы напротив немного расслабляются, и уголки губ ползут чуть выше. Хватка на его руках ни на миг не ослабевает. Пальцы грубо хватают его за подбородок.       — Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это еще тогда, когда мы были одни на месте преступления, — говорит тихо, отчего дыхание обдувает щетинистую щеку, а потом он припадает к губам Джона.       Целует грубо, мнет чужие губы, при этом крепко держит его челюсть, пресекая любые попытки отвернуть голову. Джон недовольно мычит, вновь пытается освободить руки, но безуспешно. Поцелуй становится более размеренным, медленным, язык проходит по нижней губе, размазывая кровь, скользит внутрь и встречается с плотно сжатыми зубами. Большой палец поглаживает колючую от щетины кожу, как бы успокаивая.       Ощущение веса чужого тела на своем теперь не чувствуется, так как все внимание Джона сконцентрировано на поцелуе. Он опять пытается отвернуться, но Саймон вновь не позволяет, хотя рука теперь удерживает его с меньшей силой. Тот на миг отстраняется, они оба переводят дыхание, не сводят глаз друг с друга, затем опять встречаются губами. Джон прикрывает глаза, мнет чужие губы в ответ, кусает, не щадя, и Саймон довольно улыбается — МакТавиш чувствует, как растянулись уголки губ в легкой улыбке. Чувствует тонкую полоску шрама Саймона. Далее кто-то из них углубляет поцелуй, языки переплетаются и оба хрипло стонут, будто с облегчением, как если бы оба давно этого ждали.       Когда Саймон отстраняется, тяжелое загнанное дыхание касается влажных губ. Натянувшаяся ниточка кровавой слюны разрывается так же быстро, как и появилась. Давление на запястья Джона ни на миг не ослабевает.       — Одно твое слово, — шепчет, как будто их может кто-то услышать. — И я навсегда уйду из твоей жизни.       Джона это вводит в ступор. По телу пробегает холод, как если бы его облили холодной водой. Будто его поставили перед выбором жизни и смерти. Саймон наблюдает за ним, ждет, когда тот что-то скажет, смотрит на растерянное лицо МакТавиша.       Тот откидывает голову назад, совсем не обращает внимание, что бьется затылком об пол. Шумно, будто бы устало вздыхает. Так и не говорит ни слова. Саймон еще немного ждет, как если бы давал время передумать, а после понимающе кивает, и хватка на руках Джона пропадает.       — Прости, Джонни, — вновь шепчет он и сильно сжимает руки на его шее.       Тот выглядит удивленным, напуганным, цепляется за его одежду, царапает короткими ногтями кожу на руках, пока отсутствие кислорода не заставляет сознание покинуть его. Проваливаясь в темноту, Джон чувствует мягкое прикосновение к своим губам.       Придя в себя через небольшой промежуток времени, он открывает глаза — Саймона рядом уже нет.