К тебе, издалека

      Наступил шестьдесят четвертый год. Январь в Сен-Жан-д’Анжели радовал хорошим солнцем и безветренной погодой — рождественский антураж потихоньку сменялся на предвесенние, романтичные мотивы на скромных улицах французской глубинки. Где-то еще мало-мальски висели остатки праздничных украшений, старательно подобранные хозяевами различных заведений. Каникулы подошли к концу; на шестой день нового месяца лицей Вольтера вновь открыл ворота для своих учеников, что уже стягивались в привычном дворике незадолго до начала занятий.       Стали показываться знакомые макушки; вот идет неразлучный дуэт Маньян и Палладино. Их Жозеф старательно игнорирует — вместо этого он сосредотачивается на гиперактивном с самого утра Жане. Ребята в этом году решили не мелочиться, а учинить новую забаву сразу в первый же день. Добытый заранее Дюпеном журнал с иллюстрациями весьма недетского содержания, их неизменная троица собиралась неплохо поживиться на неудачливых в любовных делах студентах лицея. Продавать одноклассникам минуты «уединения» в школьном туалете наедине с интимными женскими фотографиями — что может быть лучше? Такая забава вызывала у надменного Декампа смех; не столько крошечный заработок привлекал его — он, все-таки, в этих деньгах не нуждался, — сколько веселое предчувствие нелепых событий, которые последуют за этими мелкими попытками предпринимательства.       — Займем вон тот, с улицы — Жан кивает на нужную дверь мужской уборной. — Туда на переменах больше всего ходят. И учителя там не бывают.       Друзья согласно «угукают» на предложение брюнета. Шарль Вергу, как самый дружелюбный, был послан по всем знакомым лицам, рассказывать про деловое предложение. Дюпен и Декамп тем временем уже заняли уборную, и внушительными фигурами принялись караулить двери от нежелательных лиц. Весть об интересном чтиве в мужском туалете за приличные десять сантимов разлеталась среди школьников быстрее, чем любая другая новость. Шарль со своей рекламой был переборчив — предложение делалось только парням из их класса и нескольким другим ребятам, которые точно не растреплют все учителям. Но утреннего свободного времени едва хватает для большого количества «клиентов» — вот-вот начнется первое занятие.       Стоит сказать, что сейчас их авантюра срабатывает. Желающие просто воспользоваться туалетом — как, например, не авантюрный по природе своей Фельбек — тут же отправляются восвояси под грозным взглядом единственного глаза Декампа. Пиратская повязка и высоченный рост создавали парню угрожающий внешний вид в свои всего-то шестнадцать лет, и все же это помогало отпугивать от себя некоторых людей, так раздражающих его своей бесхребетностью.       Вдалеке орет Ламазьер: на всех порах юноша несется к туалету со своими монетами, готовый расстаться с ними ради сиюминутного сомнительного удовольствия. Но даже не успевает переступить порог уборной, как дребезжит звонок, что означало одно — начался учебный день.

***

      Первый урок французской литературы проходит, как обычно; после успешного октябрьского эксперимента, проведенным месье Марселином, было решено оставить студентов сидеть парами, которые он сформировал для совместных проектов. Потому Пишон теперь сидел на первой парте с Сабиани, Дюпен с Фельбеком параллельно им, а Беликова с Декампом на третьей, предпоследней парте. Жозеф скучающе развлекался тем, что крутил собственную ручку длинными пальцами, совершая какие-то удивительные трюки. Соседки по парте все еще не было на уроке — должно быть, она задерживается по причине собственной хромоты. Алину он не видел целый месяц: девушка, заранее сдав промежуточные экзамены, в сопровождении бабушки уехала в Париж. Об этом ходило мало информации среди класса, но известно было лишь то, что вопрос касался ее здоровья — вероятно, в столице она проходила курс лечения. И все-таки, по словам мадам Жиро, классной руководительницы, Беликова должна вернуться в школу сразу после каникул.       Пока Декамп сверлил взглядом пустующий справа от себя стул, на двух партах спереди Жан о чем-то переговаривался с Шарлем. Попытки в тихую беседу не увенчались успехом: месье Марселин, которому четкое жужжание двух мужских голосов под ухом хорошо было слышно, отвлекся от своего рассказа о литературных салонах:       — Дюпен, — громко обратился он на первую парту. Жан с растерянным видом обернулся на учителя. — Ты, судя по всему, хорошо разбираешься в этих салонах. Может, тебе есть что рассказать?       — Салоны… — брюнет, неловко поднявшись с места, сбивчиво пытался рассказать о теме, название которой он, должно быть, на деле первый раз слышит. Теперь его невнимательность сыграла против него, — это хорошие места. Просторные.       — Превосходно, — играючи с провинившимся учеником, подбодрил его мужчина. — Продолжай!       Жан, совсем растерявшись, ляпнул первое, что пришло ему в голову: — Н-ну… Они больше, чем кухня.       Смех прокатился волной по классу; даже Марселин не остался без ответной реакции — на лице мужчины растянулась веселая улыбка. Оставалось только надеяться, что неудавшийся знаток литературных клубов усвоит хоть какой-то урок после того, как его застали врасплох. Дидье Фельбек, что вынужденно теперь был его соседом, презрительно фыркнул на необразованность шкодливого одноклассника. Сразу за тем, как учитель посадил ответчика обратно, за дверью раздался сдержанный стук. В классе показалась последняя ученица, чье появление ожидало, по меньшей мере, пятеро одноклассников.       — Извините за опоздание, месье Марселин, — слегка запыхавшись, произносит девушка. — Эта лестница…       — Ничего страшного, мадемуазель Беликова. Проходите.       Алина Беликова своим появлением не оставила одноклассников без внимательных, удивленных, а где-то даже восхищенных взглядов, направленных на нее. Поездка в Париж едва ли изменила ее внешне: по тонким плечам все также свисали две густые косы, плавно огибающие фигуру в светло-коричневом приталенном платье-свитере; со спины свисал неизменный кожаный ранец, а на розовой нежной коже не было ни грамма косметики. Однако, одно важное отличие от прежней Алины, что запомнилась классу с начала сентября, заставляло каждого одноклассника разглядывать ее в изумлении. Девушка больше не опиралась на уже ставшую окружающим привычной трость, и хромота ее теперь была едва ли заметна невнимательному взгляду.       Жозеф внимательно следил за тем, как Беликова неспеша проходит к их парте. Возникшая за месяц без соседства с девушкой тоска теперь приобрела новые краски, стоило женской фигуре опуститься рядом с ним. Знакомый запах пряностей разбавился нежным лиловым ароматом — пребывание в столице оставило на иностранке свой след. Парню пришлось бы сильно повернуть голову к ней, чтобы рассмотреть поближе ее лицо — ведь, как на зло, она сидела с его слепой стороны. Поэтому, ограниченное периферийное зрение позволило лишь редко бросать взгляд на Алинины руки, что сразу же принялись усердно записывать новую тему в тетрадь.       Зато обзор на класс справа Декампу виднелся четко; от его внимания не ушел любопытный, восторженный взгляд Ива Ламазьера, направленный на Беликову. Щенячьи глаза светловолосого юноши едва ли скрывали наивные чувства, что для многих в классе были неожиданным открытием. Мало кто ожидал, что у Беликовой, одной из самых невзрачных — по мнению стереотипно-думающей толпы — девочек среди дюжины других, будет свой воздыхатель. За предыдущий месяц над блондином из-за этого появилось много насмешек. Жозеф в раздражении нахмурился, проследив за взглядом одноклассника.       С тех пор, как они с Беликовой защитили свою презентацию в октябре, общение как-то сошло на нет. Больше не было у них никаких точек пересечения, которые могли бы поддерживать их периодические столкновения друг с другом. Жозеф продолжал разгильдяйствовать со своими приятелями, в то время как Алина проводила время с подругами — то были либо презренные парнем Мишель с Симон, либо Анник. Даже соседство на уроке литературы или в одном районе мало способствовали их общению; казалось, они оба дистанцировались друг от друга, стоило им только приоткрыть друг другу немного того, что болело у них на теле и в душе. Алина больше не делилась ни с кем ни подробностями своего выздоровления, ни переживаниями по поводу родителей, хоть она и обзавелась друзьями за полгода пребывания в Сен-Жан-д’Анжели. Последние дни перед отъездом в Париж она создавала впечатления человека, что никогда не был один, но всегда был одинок.       — С наступившим. Как Париж? — Декамп, слегка покосившись в сторону девушки, едва слышно прошептал.       — Взаимно, — спокойно ответила Алина, не отрываясь от конспекта. — Замечательный город.       — Тебе понравился?       Темные глаза многозначительно поднялись на вопрошающего. Декамп, повернув наконец голову к ней, встретил ее взгляд. Девичья рука остановилась от рукописи лишь на мгновение — затем Алина вновь сфокусировалась на уроке, оставив Жозефа без ответа. Его собственная ладонь потянулась к воротнику рубашки, спрятанной под зеленым вязаным свитером — отчего-то горлу становилось тесно. Огорчился ли он, что соседка проигнорировала его интерес, или в целом ее присутствие заставляло его чувствовать себя некомфортно?

***

      Алина за месяц отдыха от учебы успела отвыкнуть от активного темпа лицея. Поездка в Париж расслабила ее хотя бы тем, что заставила отвлечься от практически беспрестанной учебы. Конечно, ее труды на протяжении всей осени окупились с лихвой — она не только догнала всю местную учебную программу, но и опередила большинство своих одноклассников, стабильно держась в пятерке лучших студентов.       Но действительно ли Алина так переживала по поводу оценок? Томилось ли ее сердце от ожидания высшего балла, или учеба была лишь отвлечением девушки от всех проблем, что настигали ее с каждым ночным кошмаром, преследующим ее в течение всех этих месяцев? Беликова уже не знала, зачем она вообще изо дня в день так старается над домашним заданием. Вероятно, так ей было проще — коротать вечера в собственной комнате, изредка гуляя с подругами после школы. Однако, с каждым наступлением ночи, в самые мрачные минуты перед тем, как Алина погрузится в сон, ее мысли возвращаются в лето. В родную Алма-Ату. К родителям, что так и не написали ей ни строчки с тех пор, как ей пришлось покинуть дом. А ведь у нее даже не было никаких фотографий с ними — все осталось за тысячи километров от нее, вместе со всеми ее вещами, друзьями, любимыми хобби.       Чем дольше проходило время вдали от родины, тем грустнее делалось девушке, чьи мысли были лишь о том, как там ее мама и папа. В порядке ли они? Почему не пишут? Почему не заберут единственную и любимую дочь или, на крайний случай, приедут к ней сами? Как долго им придется прожить на разных краях материка, без встреч и связи? Алина сама не заметила, как ментальное состояние постепенно меняется местами с физическим: даже несмотря на то, что ее нога быстро восстанавливается, во многом благодаря доктору Фрэнсису Пелетье — известному столичному неврологу-терапевту, — глубоко в душе осевшие груз прошлого, тоска по родителям и разлука с домом, становятся все тяжелее. Алина не привыкла навязывать окружающим негатив; потому никто в классе не догадывался — на это она надеялась — о ее душевных метаниях. Всегда вежливая и милая, усердная ученица и добрая подруга, хорошая, прилежная девочка. Так было удобно. Так было проще.       Вот и сейчас, отсиживая урок истории с мадам Жиро, Алина не теряла самообладания, внимательно слушая лекцию учительницы. Рядом сидела Сабиани — пожалуй, с ней девушка созванивалась чаще всего, будучи в Париже, и именно по ней с остальными девочками она больше всего скучала в своем трехдекадном отъезде. Урок истории перед большой переменой ощущался, как каторга — особенно для некоторых мальчишек в классе. Стоило освобождающему от оков нудной учительницы звонку прозвучать в коридоре, ученики тут же стали собирать свои вещи. Отличился необычно-энергичный сегодня Ламазьер; парень, уже готовый к концу урока, подорвался со своего места, чем неизбежно привлек особое внимание «Синей бороды».       — Ты спешишь, Ламазьер? — строгий голос мадам Жиро тут же остановил парнишку от спешки.       — О, он очень спешит, — посмеялся над ним Декамп, чем вызвал несколько хохотков среди класса. Алина не поняла, что такого забавного сказал одноклассник, и лишь с любопытством покосилась на Ива.       — Собирайтесь и спокойно выходите. Ламазьер, — обратилась к нему Жиро, — ты последний.       Алина хотела было уже обратиться к Анник с предложением почитать вместе что-нибудь на перемене, но брюнетку перехватили другие одноклассницы и потащили за собой. Беликова такому исходу расстроилась — ей очень нравилась компания Мишель и Симон, ровно так же, как и беседы с Анник; и тем не менее, всем четверым одноклассницам не удавалось общаться всем вместе — постоянно Алине приходилось выбирать, с кем на этот раз провести время. Причины, по которым Сабиани не спешила дружить с девочками, девушке уже была давно ясна: Маньян и Палладино не казались ей достаточно зрелыми, и на фоне серьезной Анник выглядели, как дети. Беликова иногда поражалась, как ей самой удавалось держаться на тонкой грани между двумя противоположными сторонами среди женского коллектива класса.       Три девушки теперь спускались на первый этаж, привычным путем идя на улицу. Алина по-прежнему была с лестницей не в ладах: пускай она и откинула трость, остаточная слабость в ноге все еще преследовала юную девушку. Потому они шли не спеша.       — Думаю, что я иду смотреть, как Лабрак будет участвовать в уличных гонках, — признается неожиданно Мишель, краснея в лице и светясь в своей очаровательной улыбке. Алине и Симон давно было известно о симпатии подруги к Алану Лабраку, но теперь, похоже, их отношения вполне могли выйти за рамки мечтаний Маньян. Алина улыбнулась поддерживающе — несмотря на местные стереотипы о сиротских детях, Алан создавал впечатление вежливого, доброго парня. Он хорошо подходил по характеру нежной, романтичной натуре Мишель.       — Думаешь, гонки — хорошее место для того, чтобы получше узнать друг друга? — смеется по-доброму Алина.       — Девочки, это проще, чем математика! — Симон казалась удивительно решительной в своих доводах, будто бы она была экспертом в отношениях.       — Такая уверенная, — хитро лыбится блондинка. — У тебя кто-то есть?       — Нет… — медленно тянет Палладино, после чего останавливается на месте. Девочки встают следом за ней, удивленные такой рассеянной паузе. — Ладно, да, я встречаюсь с одним парнем…       — Серьезно? — восторженная в детской искренности Мишель тянет девочек за локти в сторону от лестничного пролета; вслед за восхищением блондинки Алина едва успевает закрыть себе рот руками, чтобы не привлечь лишнее внимание своей эмоциональной реакцией. — Чего ж ты молчала, рассказывай!       — Ну… он друг моей кузины, — Симон выглядит неловко, озирается по сторонам. Алина с Мишель слушают с интересом: — Такой высокий, темноволосый… И глаза у него, как изумруды зеленые! Очень красивый.       — Сколько ему лет? — Алине это описание кажется знакомым. На него похож был старший брат Мишель, Жан-Пьер. Беликовой теперь казалось логичным, почему Маньян ей так нравился — у Симон, судя по всему, был определенный вкус на парней с такой внешностью.       — Ему семнадцать, — признается Палладино. «Надо же, даже возраст одинаковый» — думается Алине. Некоторое зерно сомнения поселяется в ее голове, но она не спешит делать поспешных выводов.       Мишель, казалось, вообще не заметила никаких совпадений. Все ее лицо буквально кричало о радости за близкую подругу — и вздернутые в восхищении светлые брови, и светящиеся от интересных новостей светлые глаза, и ласковая улыбка, растянувшаяся во все тридцать два. Вот-вот она запрыгает на одном месте от восторга: — Почему ты молчала?       — Я-я не была уверена, продолжим ли мы встречаться… — оторопело отвечает Симон. — Но он такой красивый, вы бы видели!       — Как его зовут? — Алина задает вопрос, который на добрые несколько секунд тормозит подругу.       — Э-э, Эжен.       — Вы уже целовались? — с этим вопросом, брошенным Мишель, троица продолжила спускаться на улицу. Разговоры разговорами, а свежий воздух в коридоре, переполненный студентами — вещь редкая.       — Да, — в тоне Симон чувствуется увлеченность и вдохновение. Алина с улыбкой смотрит на подругу — на лице ее читалась эта сладость первой влюбленности. В такие моменты задумываешься о собственных чувствах — да был ли кто-то, в кого Алина была бы влюблена, с кем хотела бы разделить первый поцелуй?       Двор лицея Вольтера встретил мягкой зимней прохладой. Хотя Алина бы это зимой не назвала — сама она помнит дождливую, временами снежную Алма-Ату, когда жители кутались в многослойные куртки, носили прочные ледостойкие ботинки и обязательно шапку с шарфом. Здесь же, на западе Франции, зима была все равно что нежной весной в Казахской Республике — и потому поверх теплого платья было достаточно легкого плаща. Девушки расположились на ступеньках у входа, поскольку скамьи давно были заняты. Мишель принялась за перекус — красное сочное яблоко, припасенное еще с утра.       — Вы поженитесь с Эженом? — любопытствует блондинка. Алина такой наивности удивляется — Симон ведь только начала с ним встречаться. Куда им торопиться? Симон на вопрос подруги пожимает плечами. — Ты не боишься, что он захочет с тобой большего?       — Не знаю даже, — Палладино в своих ответах становится все загадочнее; улыбка ее, неловкая и задумчивая, сама по себе расползается по лицу девушки. — Что мы все обо мне, да обо мне. Сами вы чего хотите, девочки?       Алина задумалась. Чего ей хотеть в стране, культура которой ей до сих пор была не до конца понятна. Она едва ли привыкла к острому вниманию к каждой из дюжине здешних школьниц со стороны напыщенных мальчишек — еще хуже ей давалось смирение с косыми взглядами к себе. Конечно, спустя полгода все в лицее уже как-то попривыкли к такой необычной студентке из очень далекой страны, но остались еще парни, что «одаривали» Беликову бестактными оценивающими взглядами. Ей прекрасно было известно, что среди всех француженок Алина выделялась порой не в самом позитивном виде; кто посчитает хромую метиску красавицей, когда в округе есть здоровые, вписывающиеся в местные стандарты европейки?       — Латынь подтянуть, — сухо отвечает Беликова. — Не до парней мне.       — А Ламазьеру ты нравишься, — Маньян лукаво улыбается. — Он так смотрит на тебя всегда, а сегодня чуть подбородок на стол не уронил, когда ты вошла без трости.       Алина задумалась. Она, конечно, замечала особое внимание Ива к своей персоне, но ей было сложно представить, чтобы он был прямо влюблен в нее. С другой стороны, Ламазьер — один из немногих людей в школе, кто никогда не шутил или высказывался оскорбительно по отношению к разным национальностям в присутствии Алины. Его лучшим другом с детства был Ахмед Белкасем — выходец из Марокко, так что ему мешало, допустим, относиться к Беликовой с тем же дружелюбием? А то, как он нервничал всякий раз, когда решался заговорить с ней при редких столкновениях в школе… Так, надоело об этом думать, решает Алина.       — Я хочу выйти замуж как можно скорее, — решительно произносит Мишель, когда от Алины так и не поступил ответ насчет Ламазьера. Беликова такому настроению подруги забавляется, пока не слышит следующее: — Съеду от родителей и буду жить самостоятельно.       Алине хотелось бы сказать подруге, что жить без родителей не так уж и хорошо, да вовремя одумалась: она помнит из далеких рассказов Мишель, что в семье ее не очень-то и ценят. На фоне успешного, ответственного и умного Жан-Пьера, дочь кажется лишь неудачным «проектом» в семье Маньян, владеющих отличной мясной лавкой и имеющих безупречную репутацию среди соседей. Беликовой стало грустно — рядом с Мишель есть мама и папа, которые ее не любят, когда у самой девушки любящие родители непонятно где и как себя чувствуют.       С девочками Беликова распрощалась до следующего урока — пока еще есть время, она решает прогуляться по внутреннему двору и все-таки найти Анник, чтобы поболтать с ней тоже. По пути ей встречаются и упомянутый ранее Ламазьер, что-то энергично рассказывающий своему лучшему другу. Но, стоило ей пройти мимо, разговор их тут же прервался, и боковым взглядом Беликова замечает, как Белкасем пихает засмотревшегося Ива в плечо и насмешливо хихикает над ним. Такое внимание Алину смущает; она уже привыкла быть серой мышкой здесь, и неожиданная юношеская симпатия к ней сбивает девушку с толку.       На свободной скамье почти в центре двора показывается Сабиани: девушка, отложив свое чтиво, с осуждением глядела куда-то впереди себя. Алина невольно проследила за ее взглядом, пока направлялась к ней, и увидела дверь в мужскую уборную, оккупированную Декампом, Дюпеном и Вергу. Поочередно к троице, караулившей вход, подходили мальчишки, в основном из их класса; они протягивали монеты Декампу и чуть ли не вбегали в туалет в сопровождении Вергу. Выглядела эта картина весьма подозрительно — юноши озирались по сторонам, словно боясь попасться на своих странных финансовых махинациях. Вот и Декамп, чей глаз в очередной раз пробежался по всему двору, наткнулся на Беликову. Издалека можно было легко ошибиться, но Алине показалось, что один уголок его губ изогнулся в привычной хитрой ухмылке, адресованной ей лично. Она отвернулась, почему-то растерявшись.       — Они что, деньги за пользование туалетом берут? — спрашивает Беликова у Анник, приземлившись на скамью рядом с ней.       — Если бы так, — усмехается Сабиани. — Идиоты принесли журналы с полуголыми моделями и продают минуты уединения в кабинках с этими картинками.       — Уединения? — недоуменно спрашивает Алина. — Это…       — Парни дрочат на эти картинки.       — А что это такое? — Алина спрашивает совсем тихо, пристыженная незнанием этого слова. Судя по тому, с какой раздраженной интонацией Анник произнесла это слово, то это явно значило что-то нехорошее.       — Светлой души человек ты, Алина, — снисходительно улыбается ей одноклассница. — Прости, но я не хочу быть тем человеком, что испортит твое представление об этом мире.       Алина ничего не успевает на это отвечать — раздается звонок на урок. Троица хулиганов спешно скрывается за дверьми туалета, а те, кто ждал своей очереди в уборную, удрученно повздыхали и направились в здание школы. Беликова с Сабиани поторопились — конечно, в пределах Алининого темпа — на урок английского. Хоть что-то приятное будет в этот день для Алины, что так любила занятия с мадемуазель Кюре.       — Ну ты все-таки скажи, что это значит? — просит брюнетка, пока они поднимаются в кабинет. Ей было любопытно, и загадочное уклонение от вопроса лишь разогрело интерес внутри нее. Укол негодования ощущался особенно четко, когда Анник отмахнулась от Алины так, будто бы она — маленький ребенок. Что такого в этом слове, значение которого она не знает?       — Не обижайся, но я не буду рушить твое детство, — Сабиани будто бы забавляется искренним незнанием подруги; щеки Беликовой предательски покрылись розовым цветом, но то было не стеснение, а банальный стыд. Неужели она кажется своей однокласснице недостаточно взрослой, чтобы объяснить ей значение одного слова?       В класс английского девушки добираются не самыми последними; заняв свое место на второй парте крайнего к двери ряда, девушки прекратили свой разговор. Алина молча наблюдает, как в кабинет резво заходят мальчишки: Ламазьер с Белкасемом, Декамп со своими дружками, и все, как один — чем-то довольные, будто бы все вместе были задействованы в общей шалости. На их счастье, учительница еще не пришла и не видела их хитрые лица.       — А Аппельбаум где? — вспоминает про отсутствующего одноклассника Ахмед, обращается к Жозефу. Тот вместе с Жаном спешно располагается на парте позади девочек.       — Ему будет грозить растяжение, если задержится еще на пару минут, — со злорадством отвечает одноглазый. Алина совершает полуоборот, косится на шатена — что он имел в виду?       — Пускай не оглохнет тогда, — после замечания Ламазьера среди мальчишек расходится издевательское улюлюканье.       Алина в продолжающемся неведении странно озирается на них, и даже на мгновение пересекается взглядами с веселым Декампом, но оба ничего не успевают сказать друг другу — урок начался с вошедшей в кабинет мадемуазель Кюре. Студенты поднимаются в формальном приветствии. Беликова с едва скрываемым восторгом обращает все свое внимание на любимую учительницу, когда она обменивается с классом приветствием на английском языке и разрешает сесть за свои места. Тут же в класс заходит опоздавший Даниэль Аппельбаум — парень выглядит каким-то заторможенным, и стоило ему сесть за свое место, сзади сидевший Ламазьер подтрунивает одноклассника над его «глухотой». Алина сзади себя слышит мальчишеское хихиканье.       — {Сегодня у нас шестое января}, — мадемазуазель Кюре, воодушевленная собственным уроком настолько, что не замечает странные шепотки между парнями, выводит дату на доске. — Кто-нибудь из вас знает «Битлз»?       — Это британская рок-группа, — быстрее всех сориентировался Анри Пишон, будучи, пожалуй, одним из немногих осведомленных в данной теме студентом.       — Верно! Посмотрим, узнаете ли вы эти имена, — молодая учительница вновь отвернулась к доске, взяв в руки мел.       Мальчики, тем временем, вообще никак не могли угомониться — Беликова вновь отвлеклась на шорох и голос позади и справа от себя. Дюпен и Декамп подались на свой стол вперед, зазывая к себе Аппельбаума. Алина, что сидела аккурат спереди Жозефа, чувствовала, как он непреднамеренно задевал своим плечом ее свисающие со спины волосы, затянутые в высокий хвост.       — Слышь, — Жан нетерпеливо обратился к Даниэлю, — журнал-то верни.       — Страницы не слиплись там? — вставляет свой глупый вопрос Декамп. Алина, что невольно была свидетельницей этих скрытных переговоров, недоуменно сводит брови. «Что там вообще должно слипнуться? О чем они все говорят?» — проносится в ее мыслях. Сбоку от нее и Анник сидящие Ив с Ахмедом едва не заходятся в беззвучном смехе.       — Заткнись, а то услышит, — возмущается Аппельбаум. Он убедился, что мадемуазель Кюре отвлечена на доску, и полез в свой портфель. Издалека Алина чуть-чуть разглядела обложку многострадального журнала — действительно, на ней красовалась какая-то женщина, прикрытая одним лишь нижним бельем. Блондин протянул руку с глянцевым «чтивом» Дюпену; но, не успел Жан забрать свой журнал, как тут же его перехватила ловкая Сабиани. Алина, как и вовлеченные в эту ситуацию мальчики на соседних партах, не сразу поняли, что произошло, а Анник уже спрятала иллюстрированные бумаги себе под стол. Моментально сзади подтянулись мальчики — Дюпен и Декамп с обеих сторон от блондинки попытались вырвать у нее из рук свой журнал.       На возникшую возню обернулась учительница; все парты тут же выпрямились, создавая достаточно убедительный вид полной сосредоточенности на уроке, чтобы мадемуазель Кюре вновь вернулась к выведению иностранных имен на доске. Стоило ей это сделать, как парни вновь потянулись ко второй парте. Анник быстро вырвала один листок, Беликова даже не успела понять, что там было — как тут же он оказался у нее в ногах. Дюпен, сидящий спереди Сабиани, все пытался выдрать журнал, а Декамп переключился на брюнетку; своими длинными руками обвивая Алину сзади, он потянулся к вырванному листку. Неожиданно она дала отпор, отбивая его ладони от желанной бумажки, и в завершении их краткой молчаливой стычки Алина и вовсе умудрилась запихнуть листок в свой ранец, подальше от загребущих мужских рук. На своем плече она ощутила несильное сжатие чужой ладони. Для чего бы Алина это не сделала — а раз подруга специально вырвала конкретную страницу, значит стоило ее сохранить, — Жозефу такое сопротивление не понравилось.       Анник, тем временем, кинула журнал обратно Аппельбауму. Тот от неожиданности едва не поперхнулся воздухом, и с лихорадочным возгласом он взмахнул глянцем куда-то назад, откидывая его от себя, словно ошпаренный. Бумаги с характерным шелестом перелетают через половину кабинета; за траекторией такого грациозного полета машинально наблюдает весь класс. Приземляется журнал аккуратно на парту к Маньян и Палладино — их реакция не заставляет себя ждать. Широко открытые от шока две пары девичьих глаз, что чуть ли не впервые видят подобные иллюстрации, замечает уже и Кюре, еще раз привлеченная возникшим шумом на партах.       Взгляд учительницы ничего хорошего не предвещал. Парни вокруг — и Аппельбаум, и троица Декампа, Дюпена и Вергу, что и устроили весь этот балаган с журналами — уныло скукожились на собственных стульях. Глаза Беликовой метнулись на стоящий у ноги ранец — что бы там не было изображено, важно было безопасно передать это Анник. Она немного сдвинула ранец здоровой ногой вперед, чтобы сзади не дотянулся вдруг Декамп.       «Кажется, теперь у кого-то будут проблемы», — думается Алине.