Обещание

«Но порой я тоже ищу

Причины первым не окунуться,

Но так не хочу,

Чтоб мой спасатель мог захлебнуться.

И смотрят в воду два идиота,

Думают, удача это или гнёт -

То, что рядом есть кто-то,

Кто за ними нырнёт»

Pavluchenko & Alexey Krivdin

      Осеннее солнце нещадно бьёт в окна будто в знак протеста окончанию лета, доказывая, что ещё не успело растерять свои полномочия. Чтобы сохранить выведенные акварелью полутени, пришлось занавесить одно из высоких окон в спальне простынёй, нелепо закрепив её прищепками за распахнутые форточки. Простынь колышется от лёгкого сквозняка, который тревожит и влажные волосы Слепого, как это часто бывает, выступающего в роли модели для рисования.       Но вместо рисования я слишком часто засматриваюсь на него, забывая о кисти в руке и о стремительно высыхающем слое акварели, неизбежно оставляющей заметные границы на рисунке. Как хорошо, что мою невнимательность не замечают ни состайники, бурно обсуждающие образовавшийся за окном улей, ни Глоссария, сосредоточенно выводящая цветом контур.       — Давайте закроем окно, — лепечет Курильшик, голос которого тонет в окружающем гомоне.       — Ещё чего! — Отвечает чудом услышавший его Табаки. — Мы же задохнёмся в этой духоте!       — Но они вот-вот залетят сюда, — боязливо говорит он и косится на раскрытое нараспашку окно у кровати.       Табаки с хитрым прищуром достаёт из-за пазухи мухобойку, всем своим видом говоря, что готов к любым поползновениям насекомых. Курильщик вздыхает и отползает на постели дальше, прячась от окна за состайниками, а Горбач со второго яруса вежливо просит Шакала не причинять осам вред.       — Знаешь, какая задача осы? — Громко спрашивает у него Табаки и тут же сам отвечает: — Никакой! Она может совершить революцию, убив высокопоставленного человека укусом, но я не позволю! Я, как коммунизм, пресекаю революции!       Я тихо усмехаюсь, пряча улыбку за вежливой учительской миной, заглядывая в лист Глоссарии, чтобы ещё больше не расстроить взволнованного Горбача. На этапе карандашного наброска я помогла своей ученице вывести правдоподобную человеческую фигуру, а как только мы взялись за кисти и краски, показала принцип работы с акварелью, щедро разбавляя на ненужном листе бумаги краску с водой и намечая основные цветовые нюансы, но основную работу должна сделать она сама.       Рисунок её кажется небрежным из-за перетекания одних оттенков в другие на не успевшей высохнуть бумаге, а густой слой краски, недостаточно разбавленной водой, наглухо закрашивает белый лист, словно гуашь. Я замечаю, как она нервничает, когда я наклоняюсь в её сторону и бережно хлопаю девочку по плечу.       — Всё хорошо, — говорю я, — ты не бойся и добавляй больше воды.       — Но они и так затекают друг в друга, — жалобно отвечает она, указывая обратным концом кисти на жёлтую краску, вылившуюся за границу рукава и затёкшую в серую тень на стене.       — Ты не бери слишком много. Чуть-чуть окунай кисть в краску, — наставляю я и выжимаю свою кисть от воды пальцами, а затем убираю ею лужицу на рисунке и вновь споласкиваю в кружке с чистой водой.       — Хорошо, — тихо отвечает она и послушно разбавляет оттенок.       Я вновь поднимаю взгляд к Слепому. Его умение бездвижно сидеть на одном месте неограниченное количество времени поражает, и я в попытке заметить хоть какое-то движение опускаю взгляд на рисунок, а затем снова смотрю на Слепого, ища отличия, но не обнаруживаю их. Вожак всё так же сутуло сидит на деревянном стуле, расслабленно положив руки на бёдра. Розовое полотенце на его голове практически не впитывает влагу из мокрых волос, из-за чего ворот кофты промокает всё сильнее, отличаясь от моего рисунка. Наверное, стоило подождать чуть дольше, а не дёргать его у выхода из ванной.       — Ты посмотришь на выставку рисунков на третьем этаже? — Спрашивает Глоссария, отвлекая моё внимание на себя.       — Конечно, — не раздумывая отвечаю я, — а когда она будет?       — На следующей неделе, — она окунает кисть в новый цвет и переносит его на палитру, — на этой мы будем рисовать натюрморт, а после работы вывесят в коридоре.       Я улыбаюсь. Вот и причина, по которой Глоссария попросила меня позаниматься с ней.       — Обязательно посмотрю, — тепло проговариваю я, наблюдая за ней.       Девочка кивает, но взгляд на меня не поднимает, сосредоточенно обводя складки одежды тёмным оттенком для создания тени. Лист под её пальцами, несмотря на свою плотность, уже весь скукожился от обилия влаги — какой это по счёту слой? Пора заканчивать, пока цвета ещё сохраняют яркость — акварель не любит больше двух-трёх слоёв.       Я опускаю взгляд на свой рисунок, на котором едва высох первый слой — из-за того, что постоянно отвлекаюсь, я значительно отстаю даже от Глоссарии, взявшейся за акварель едва ли не в первый раз.       До моего слуха доносится приглушённый трезвон коридорного звонка, уведомляющий о начале обеда. Удивляюсь скорости, с которой прошло время от завтрака, и сопротивляюсь царапающему задворки сознания желанию взглянуть на часы — так крепко эта привычка засела мне в голову. Галдёж на кровати затихает, и парни, неизвестно каким образом вообще услышавшие звонок, оборачиваются к двери, а после спешно начинают слезать с постели. Глоссария тоже поднимает голову и с удивлением глядит на меня.       — Иди, — говорю ей я, — мне нужно всё убрать, прежде чем пойти на обед, — оглядываю разложенные кюветы акварели и кружки с водой на полу.       — Я помогу тебе, — твёрдо говорит она.       — Твоя воспитательница опять будет ругаться, — я усмехаюсь, делая отмашку в сторону двери, — иди, а то не отпустят тебя ко мне в следующий раз.       Я вижу, как она насупливается от моего тона, но всё же послушно встаёт со стула с тихим вздохом — совсем как взрослая — передаёт мне в руки рисунок, закреплённый на папке с бумагой малярным скотчем, и говорит с лёгкой обидой:       — Только ты приходи обязательно, не оставайся без обеда. Если не успеешь, сходи в Кофейник.       Я тихо смеюсь от её нравоучительного тона и даю обещание пообедать чем-нибудь существенным. Она кивает и одаривает меня снисходительным взглядом, прежде чем выйти из спальни. Когда её шаги затихают в коридорном гуле, а дверь в групповую закрывается, я оборачиваюсь к Слепому.       — Всё, закончили, — говорю ему я, замечая, как он продолжает сидеть в прежней позе.       — Я понял, — отзывается он и убирает с головы полотенце, выправляя почти высохшие волосы.       Я усмехаюсь и начинаю складывать краски в коробки, краем глаза замечая, как Слепой встаёт со своего места и выходит из спальни. Подняв упаковки с акварелью, вскакиваю со стула, возмущённая, что вожак не зовёт меня на обед с собой, но не решаюсь крикнуть что-то вдогонку, а лишь поджимаю губы от досады и поднимаю с пола кружки с кистями, направляясь в ванную. По дороге отставляю коробки на тумбу, а использованные палитры ставлю сверху, не уверенная, что цвета больше не пригодятся. С листа скатывается кисть и звонко падает на пол, заляпывая старенький паркет оранжевыми кляксами.       — Блин, — шепчу я себе под нос, отставляю кружки на тумбу и нагибаюсь к кисти, но не успеваю поднять её, потому что меня опережают зрячие пальцы вожака, ловко схватившие кисть за цветной ворс.       Выпрямляюсь, недоумённо глядя на него.       — Я думал, ты пошёл в столовую, — говорю я и тянусь к кисти в его руках, запачкавшую пальцы стойким цветом.       — Мог ли я оставить тебя здесь одну? — Отвечает он и откладывает кисть на тумбу, а второй рукой берёт меня за протянутую ладонь.       Его прохладные пальцы сплетаются с моими, в мгновение превращая наши будничные отношения между состайниками в связь влюблённых. Я тихо охаю от неожиданности и рефлекторно отдёргиваю руку, бегло оглядывая спальню, но Слепой не отпускает, а я внезапно понимаю, что мы остались только вдвоём. Перевожу глаза к его лицу, чувствуя, как от накатившего волнения пересохло во рту, а сердце начало трепетать в груди, перебивая мысли в голове. Он протягивает вторую ладонь к моей щеке, нежно касаясь кожи и оставляя цветной след на скуле, и наклоняется ко мне. Я жмурюсь, ощущая, насколько сильно напрягаются мышцы во всём теле, не давая пошевелить и пальцем, но едва его губы касаются моих, как свободная рука, подчиняясь собственной воле, ложится на его плечо и сжимает в пальцах тонкую кофту.       Он мягко двигает губами, а я нелепо и неумело пытаюсь ему отвечать, цепляясь за обрывки сознания, которое стремительно покидает меня. Случайно я задеваю его нижнюю губу зубами, отчего начинаю нервничать только сильнее, чувствуя неловкость от собственной неопытности, но Слепой не отстраняется, а, напротив, выпускает мои пальцы из своих и кладёт вторую ладонь на скулу, щекоча пальцами нежную кожу под ухом и притягивая к себе сильнее. Поцелуй его становится более настойчивым и шумным, заполняющим безлюдную спальню неприличными звуками. Он так же прикусывает мои губы, но явно делает это намеренно, и я чувствую, насколько это на самом деле приятно. Волнение в груди будто воспламеняется, разнося свой обжигающий жар по всему телу и заполняя собой голову, заставляя дышать глубоко и часто, а кожу плавиться до желания стянуть с себя одежду.       Я чувствую, как начинаю задыхаться от собственных ощущений — от смущения, жгущего румянцем щёки, и от трепетного нетерпения, заставляющего желать большего. Заполняющая голову душная пустота лишает слуха и путает едва образовавшиеся мысли, кружа голову, руки не слушаются, впиваясь пальцами в плечи Слепого, а ноги становятся ватными и перестают держать тело, отчего я всерьёз пугаюсь вот-вот потерять сознание.       Я отстраняюсь, мягко отталкивая парня от себя, и он медленно выпрямляется, не выпуская моё лицо из своих ладоней. Замечаю, как сбилось его дыхание, как изменился взгляд и как порозовели губы, чувствуя детский восторг от того, что не одна я схожу с ума. Я утыкаюсь лицом в его грудь, обвивая руками шею, а он заводит ладони в мои волосы и наклоняется, чтобы поцеловать в макушку.       — Я так странно себя чувствую, — проговариваю я и не узнаю собственный голос — запыхавшийся и глубокий, будто после длительной пробежки.       Слышу его усмешку и чувствую тёплое дыхание, легко коснувшееся ушей. Он опускает одну ладонь на мои плечи и прижимает к себе крепче.       Мы встречаемся уже почти полтора месяца, но я всё ещё не могу свыкнуться с пробуждающимися внутри меня ощущениями от поцелуев и ласк Слепого, хотя его мимолётные прикосновения украдкой от состайников и невинные ночные объятия, практически не заметные окружающим, уже перестали волновать моё нутро, отзываясь лишь несдержанной улыбкой и мягкой нежностью в сердце.       Успокоившись, я отстраняюсь от него, он расставляет руки в стороны, позволяя мне покинуть его объятия, и я замечаю, что краска на его пальцах почти высохла и местами стёрлась. Громко вздыхаю, легко представляя запачканный воротник моей рубашки в тонкую полоску и яркие пятна на щеке и шее.       — Надеюсь, мы всё не заляпали, — тихо щебечу я, оттягивая воротник, чтобы взглянуть на него, но быстро вспоминаю, что в паре метров от меня висит зеркало, и разворачиваюсь, чтобы скользнуть за дверь в ванную комнату.       Пока беглый взгляд рассматривает отражение, я не теряю надежды увидеть рубашку невредимой, но цветной след от щеки к шее всё же оканчивается на аккуратном воротнике, и я с сожалением хмурюсь. Единственный вариант отстирать её — замочить прямо сейчас, пока акварель не успела въесться в ткань, поэтому я быстро расстёгиваю пуговицы и стягиваю рубашку, обнажая эластичный бинт на груди.       Рубашку бросаю в раковину и включаю воду, погружая вещь в неё целиком, а затем беру в руки мыло и натираю им запачканный воротник, пока мыльная пена не скрывает собой след от краски целиком. Заткнув слив пробкой, оставляю рубашку откисать, а сама влажной ладонью стираю краску с лица и шеи.       В ванную заходит Слепой свойственной ему беззвучной поступью, и я бы не заметила его, не стой напротив зеркала. Он подходит ко мне сзади, и я тихо говорю ему:       — Тебе бы вымыть руки, а то краска потом не отмоется из-под ногтей.       Волноваться, что он что-то испачкает, уже не стоит, но акварель сходит с кожи вокруг ногтей почти так же неохотно, как и с одежды.       Но Слепой не слушает меня. Он поднимает ладони и скользит подушечками пальцев по моим плечам к спине, вызывая приятные мурашки на коже своими прикосновениями. Я ёжусь от этих ощущений, но пальцы сами собой опускаются к краю раковины, а дыхание сбивается. Сквозь опущенные ресницы я неотрывно слежу за его отражением и вижу, как он замирает, когда пальцы натыкаются на рельеф металлической пластины на левой лопатке.       — Не болит? — Тихо спрашивает он и опускает лицо к моей спине, будто видит размашистый шрам на этом месте.       — Нет, — практически шёпотом отвечаю я.       — Прости, — говорит он, опускается к лопаткам и касается губами изувеченного места. Короткими поцелуями он обводит выпуклый рельеф, отчего я сжимаю губы, сдерживая громкие вздохи, а пальцы впиваются в холодную керамику.       Руки его скользят ниже, а губы, наоборот, поднимаются выше, целуя мою и так разгорячённую кожу. Когда он касается изгиба шеи, я не сдерживаюсь и шумно выдыхаю, вновь чувствуя, как голову заполняет бархатная пустота, подавляя разум. Пальцы Слепого почти не ощутимо поглаживают талию и живот, бережно обводят пояс джинсов и медленно поднимаются к моему дрожащему от тихих вздохов подбородку. Он поднимает моё лицо, которое я неосознанно опускала всё ниже в попытках скрыть смущение и неприличные звуки, слетающие с моих губ. Я удивлённо смотрю на него, а он неторопливо поднимает губы к моим ушам и, обдавая горячим дыханием чувствительную кожу, произносит:       — Не прячь своё лицо.       — Ты видишь? — Поражённо шепчу я. — Ты же знаешь, как опасно использовать силу Леса просто так.       — Иногда я не могу сдержаться, — жарко отвечает он и целует нежную кожу под ухом — сначала коротко и едва ощутимо, но затем более чувственно, влажно и с языком. Тихий стон пробивается сквозь моё шумное дыхание, и я поспешно закрываю рот, смущаясь своих реакций.       Я чувствую, как пальцы Слепого ловко отстёгивают металлические крепления бинта, и тот раскручивается, а после тихо падает под ноги. Открываю глаза, с лёгким возмущением наблюдая, как его руки ложатся на мою грудь, прижимая к себе плотнее, и поясницей чувствую его возбуждение.       — Мы не можем, — тихо щебечу я, — все скоро придут.       — Я закрыл дверь, — проговаривает он, и я вспоминаю, что он выходил из спальни, как я решила, чтобы пойти в столовую.       — Но они же будут ждать, — отвечаю я, будто сопротивляясь, когда мой срывающийся на стоны голос оказывается красноречивее любых слов, — я не могу так поступить с ними.       — Всё ты можешь, — говорит он, — ни о чём не волнуйся.       Он слегка прикусывает мочку уха, отчего я громко ахаю и прикрываю глаза, слишком легко сдаваясь его ласкам. Его руки сжимают грудь и поглаживают соски, вызывая трепетное нетерпение, которое щекочет нутро и медленно стекает к промежности, требуя к себе внимания и совсем скоро получая его. В то время как одна ладонь продолжает ласкать грудь, вторая неспешно скользит ниже, ловко расстёгивает пуговицу и молнию ширинки и ныряет внутрь.       Крохи сознания покидают меня, когда он начинает поглаживать самые чувствительные места, а затем концентрирует своё внимание на клиторе, обводя его пальцами, слегка надавливая и массируя. Мой голос и шумное дыхание заполняют скромное помещение ванной комнаты, глухо отражаясь от стен эхом, но я не чувствую былого стыда, потому что возбуждение заволокло собой это нелепое чувство, как и заволокло глаза, замыливая происходящее перед ними лёгкой дымкой и не давая сфокусироваться на окружающих предметах.       Способность мыслить возвращается на краткий миг, когда Слепой останавливает сводящие с ума движения, и я замечаю, что не держусь на собственных ногах, тяжело привалившись к парню и полусидя опираясь на выставленное колено.       Беру его за запястье, вынуждая вытащить ладонь из моих джинсов, и медленно разворачиваюсь. Его лицо кажется бесстрастным и безучастным, хотя взгляд выдаёт тягостное нетерпение, сквозящее в прикрытых глазах. Я кладу ладони на его скулы и проговариваю тихо, но смело, игнорируя подступающее волнение и робость:       — Можно я тоже тебя потрогаю?       Замечаю в его взгляде едва уловимое удивление, но оно быстро растворяется, когда губы трогает улыбка, а взгляд становится хитрым и любопытным.       — Можно, — отвечает он, отнимает мою руку от своего лица и целует ладонь.       Я будто завороженная наблюдаю за ним, но прихожу в себя, когда его пальцы ложатся на мою талию, притягивая ближе. Становлюсь на носочки, чтобы ненадолго сравняться в росте, и мягко целую Слепого в губы, но отстраняюсь, прежде чем он успевает ответить. Затем коротко целую его в щеку, неторопливо и неловко идя по тому же маршруту, что он каждый раз проделывает на моей коже. Чувствую, как он водит ладонями по моей спине, терпеливо ожидая продолжения, и даже успеваю слегка расстроиться, что не могу добиться от него никакой реакции, но его ладони ненадолго замирают, а с губ срывается глубокий вздох, когда я прикусываю мочку уха. Я улыбаюсь, довольная своими успехами, поднимаюсь выше, осторожно целуя и кусая хрящик, и слышу осторожное сдержанное дыхание, ощущая, как его пальцы на мгновения останавливаются или начинают давить на кожу немного сильнее, явно не подчиняясь вожаку.       Когда я спускаюсь поцелуями к шее, то медленно опускаю ладони от его плечей к ремню джинсов, но, как оказывается, вслепую расстегнуть его крайне сложно, и мне приходится ненадолго отстраниться, чтобы опустить взгляд — в секунду, когда я вижу собственными глазами, какие непотребства творю, робость накатывает мощной волной, сковывая тело сильной хваткой. Я медленно выдыхаю и прикрываю глаза, справляясь с волнением, но руки всё равно начинают дрожать, не держа ни металлическую пуговицу, ни собачку ширинки.       — Не нужно заставлять себя, если не хочешь, — слышу я тихий голос Слепого и поднимаю взгляд к его лицу.       — Я хочу, — отвечаю я слегка жалобным тоном и утыкаюсь носом в его грудь, — просто волнуюсь очень.       Пальцы Слепого медленно поднимаются с талии, скользя по голой коже, и останавливаются на скулах, а затем заставляют меня поднять голову. Он наклоняется ближе и касается своими губами моих в спокойном, но чувственном поцелуе. Слепой отнимает одну ладонь от моего лица, второй перемещаясь к подбородку, и я слышу, как расстёгивается молния ширинки и с тихим позвякиванием сдаётся пуговица, а затем он берёт мою кисть в свою и кладёт поверх белья на свой член. Я громко вздыхаю от удивления и чувствую, как смущение подкатывает к лицу, обжигая щеки. Затем он слегка отстраняется, касаясь моего лба своим, и проговаривает мягким шёпотом:       — Ничего не бойся.       Я поражённо смотрю на него, чувствуя, как он убирает вторую ладонь от моего лица и вновь возвращает обе руки на талию.       — Хочешь, я тоже буду трогать тебя, чтобы ты так не волновалась? — Спрашивает он, обводя пальцами пояс моих джинсов у поясницы.       Чуткость его слов растворяет цепкую хватку робости, и я легко улыбаюсь, позволяя себе опустить взгляд к своей ладони, всё ещё лежащей на заметно отвердевшем достоинстве Слепого. Я поджимаю губы и тихо угукаю, отвечая на его вопрос, а после подаюсь вперёд и целую его.       Я чувствую, как его ладонь скользит под резинку белья и ложится на ягодицу, слегка сжимая её. В ответ я начинаю несмело гладить его рукой, осторожно двигая пальцами по длине члена, и, будто откликаясь на эти движения, он прикусывает мою нижнюю губу и крепче сжимает ягодицу, привлекая ближе. Я сопротивляюсь, оставаясь на своём месте, и плотно обхватываю его достоинство ладонью, продолжая медленные движения, а он скользит пальцами ниже, обводит подушечками преддверие влагалища и вводит внутрь два пальца. Не выдержав, я прерываю поцелуй и утыкаюсь лицом в его плечо, шумно дыша и не пытаясь скрыть тихие стоны от его движений внутри. Осмелев из-за накатившего удушающей волной возбуждения, я в ответ забираюсь пальцами под резинку его трусов и обхватываю горячий член ладонью, чтобы затем начать нетерпеливо двигаться. Я слышу, как сбивается его дыхание, чувствую, как ладонь на талии крепче сжимает кожу, а пальцы внутри начинают двигаться глубже и резче. Он наклоняется к моей шее и целует, почти кусая, ладонь поднимается с талии к груди и обводит большим пальцем сосок, надавливая на чувствительную кожу. Я замечаю, как пальцы свободной руки впиваются в спину Слепого, красноречивее всего показывая моё возбуждение.       Неожиданно он хватает моё запястье, прерывая движения, и отнимает от своего члена, чтобы положить себе на плечо. После он вытаскивает из меня пальцы, выныривает из трусиков и стягивает вниз джинсы вместе с бельём, которые тут же опадают вниз, и я переступаю через них, оставаясь в одних носках. Я, не желая оставаться обнажённой одной, опускаю ладони к его кофте и поднимаю вверх, снимая и на короткое мгновение заставляя Слепого отпрянуть от моего тела, а после отбрасываю одежду в сторону.       Когда он опускает руки, то вновь целует в губы горячо и страстно и шагает вперёд, вынуждая меня пятиться к стене. Шум нашего дыхания становится единственным, что окружает нас в ставшем душным воздухе, и я вспоминаю о существовании чего-то вокруг, только когда касаюсь спиной холодного кафеля, пробуждающего сознание на короткий миг. Я чувствую, как Слепой отнимает руки от моего тела, и слышу, как шуршит фантик презерватива.       — Мы… будем прямо здесь? — С придыханием спрашиваю я, едва отстраняясь от вожака и ощущая кожей, как вместо губ он начинает осыпать поцелуями мои плечи и шею.       — Ты против? — Шепчет он на ухо, испепеляя дыханием ослабший разум.       — Не знаю, — тихо отвечаю я, отворачиваясь от его горячих губ, — думаешь, здесь получится?       — Конечно, — практически шёпотом говорит он, и я слышу в его голосе улыбку.       Слепой короткими поцелуями спускается к груди, и я чувствую, как он касается её языком, вбирает в рот сосок и покусывает его. Невольно я обнимаю его за шею, притягивая ещё ближе, мои пальцы путаются в его волосах, а с губ то и дело срываются короткие стоны в ответ на его ласки. Ладони Слепого сжимают мою талию, удерживая на месте, и я чувствую их лёгкое давление, ёрзая от невыносимо приятных ощущений. Я прячу лицо в его волосах, пряча и шумное дыхание, и непослушный голос, при каждом вдохе чувствуя сладкий запах его шампуня.       Вскоре он отстраняется и поднимает голову к моему лицу, сравниваясь со мной в росте; мягко кладёт ладонь на мою скулу, поглаживая большим пальцем щёку, и смотрит так, что у меня не остаётся сомнений в том, что он видит. Он коротко целует меня в лоб, а затем в нос и в уголок рта, и я улыбаюсь от нежной чуткости, сквозящей в его касаниях. Затем Слепой вновь возвращает руки на мою талию и слегка тянет на себя, заставляя отстраниться от стены. Я послушно делаю к нему шаг и с недоумением гляжу в глаза.       — Тебе нужно развернуться, — тихо говорит он.       Полсекунды я в замешательстве смотрю на него, но после медленно поворачиваюсь спиной, чувствуя, как его пальцы щекочут бока и живот, лишь слегка отстранившись от талии. Он скользит ладонями вверх по моему телу, а затем обводит руки от плечей до кистей, чтобы нежно обхватить своими пальцами мои и положить их на керамическую плитку. Я с трепетом наблюдаю за его движениями, чувствуя холод плитки под пальцами. Он отнимает свои ладони от моих и кладёт на бёдра, притягивая ещё ближе, а когда я делаю новый шаг назад, то поднимает руки к пояснице и слегка надавливает, заставляя прогнуться в спине.       На меня накатывает неловкость от неприличия позы, в которой я оказалась, и, будто чувствуя моё волнение, Слепой наклоняется к моей шее и влажно целует, выгоняя любые мысли из головы. Внизу я чувствую, как он приставляет член к влагалищу и медленно входит, сжимая мои бёдра ладонями. Это странное приятное чувство, когда он оказывается внутри, отзывается щекочущим нетерпением внизу живота и распространяется по телу, делая ноги ватными и вытягивая из горла стон. Я впиваюсь пальцами в плитку, цепляясь за шершавые швы, и опускаю голову, чувствуя, как он начинает неторопливо двигаться, прерывисто дыша мне на ухо.       Его губы вновь опускаются к моим плечам, напористо целуют и кусают нежную кожу, а руки поднимаются к груди и с силой сжимают её. Постепенно он начинает ускоряться, входить глубже и резче, а после практически полностью выходить. Его движения сбивают моё и без того неспокойное дыхание, но вместе с этим разносят по телу обжигающее тепло, заставляющее до онемения напрягать мышцы в конечностях и выгибаться в спине сильнее, подставляясь ему. Я чувствую, как напряжение всё больше концентрируется в промежности, не позволяя отвлечься на что-то ещё, невольно я вторю ритму Слепого и запрокидываю голову, чувствуя, как всё ближе подбирается ослепляющее наслаждение. Он начинает сбиваться с ритма, сжимать моё тело в ладонях крепче, и близость его разрядки как-то цепляет моё естество, приближая собственный пик удовольствия в невольной попытке слиться в экстазе одновременно.       Его шумное дыхание прерывается тихими стонами, и я чувствую, как его член вздрагивает внутри меня, пока он с силой входит, с громким шлепком ударяясь бёдрами о мои ягодицы. Удовольствие накрывает меня мощной волной, на мгновение оглушая и ослепляя, а когда чувства вновь возвращаются, я слышу собственный протяжный стон и чувствую, как Слепой замирает, обвивая руками моё тело и прижимая к себе, а его торс и руки пробивает лёгкая дрожь.       Я чувствую, как сжимается в судороге моё влагалище, а его член пульсирует внутри, словно в ответ. Слепой глубоко вздыхает, успокаивая сбившееся дыхание, и мягко целует моё плечо, прежде чем отстраниться и выйти из меня. С тяжёлым дыханием я опираюсь о стену, не держась на трясущихся ногах, и поворачиваю к вожаку голову, наблюдая, как он снимает презерватив и выбрасывает в урну под раковиной. Затем он подходит ко мне и обнимает, а я разворачиваюсь, чтобы обнять его в ответ.       Многолюдность коридора вводит меня в замешательство, потому что, открыв дверь, я не обнаружила ни одного состайника, беспокойно стоящего у входа в групповую — мне сложно даже предположить, сколько прошло времени. Мой живот возмущенно урчит, требуя еды, ранее разрушив трепетную нежность нашего со Слепым уединения, поэтому он с легкой усмешкой отправил меня в Кофейник, пообещав подойти чуть позже, закончив со скрытием всего произошедшего в ванной. Мне только и оставалось, что послушно уйти, коротко чмокнув вожака в губы.       Со временем Слепому удаётся всё лучше сдерживать себя, не оставляя лелеющих засосов на видимых частях тела. В этот раз обошлось только плечами, что я легко спрятала под чёрной футболкой.       Едва зайдя в Кофейник, я натыкаюсь взглядом на большой стол, составленный из парочки обычных, а за ним восседает стая практически в полном составе. Заметивший меня Табаки громко кричит:       — Какие люди! — И активно машет рукой, подзывая к себе.       Я усмехаюсь.       По пути к столу натыкаюсь на Кролика и прошу его принести два кофе, две булочки с маком и что-нибудь из горячего. Кофе он отдаёт сразу мне в руки, сняв с подноса.       — Я уж думал, придётся ночевать в коридоре, — отзывается Сфинкс, когда я сажусь рядом с Курильщиком.       — Прощу прошения, — тихо отвечаю я и отвожу взгляд, отпивая кофе из кружки.       — И как всё прошло? — С необъяснимым энтузиазмом спрашивает меня бывший Фазан, и я давлюсь сладким кофе, да так сильно, что ещё полминуты откашливаюсь, цепляясь за воротник футболки.       — Что прошло? — Спрашиваю я хриплым голосом, не веря, что состайники могли рассказать ему правду.       — Ну вы же всё это время обсуждали улей за окном, — поясняет он, — снимать его или нет. Мне Табаки так сказал.       Я вдумчиво мычу и поворачиваюсь в сторону Шакала.       — А что, разве не так? — С лисьей улыбкой мурлычет тот, устраивая подбородок в ладонях.       — Так, так, — хмуря брови, отвечаю я. — Решили оставить, всё равно скоро грянут холода.       Курильщик обречённо вздыхает.       — А что случилось с твоей рубашкой, Талант? — Тем же хитрым тоном продолжает Шакал.       — Запачкал в акварели, — с лёгким раздражением говорю я, — пришлось замочить в раковине.       — Неужели? — Он недоверчиво щурится.       Его вороватый вид с нарочито двусмысленными намёками доводит меня в отместку за запертую дверь спальни. Мне хочется уколоть его в ответ, но я рискую раскрыть правду, поэтому беспомощно поджимаю губы, недовольно глядя на Табаки. А затем вижу, как на его плечо ложится ладонь, и поднимаю взгляд к Слепому, материализовавшемуся за спиной Шакала.       — Прекращай, — твёрдо проговаривает вожак.       Табаки хитро ухмыляется и злорадно смеётся, явно довольный собой. Слепой обходит его и садится рядом со мной. Я пододвигаю к нему кофе.       Приносят еду. Передо мной появляется большое блюдо с макаронами в мясной подливке и маленькая тарелка с булочками, которую я пододвигаю ближе к Слепому, но он отказывается, и я вновь придвигаю её к себе, намереваясь съесть всё самостоятельно. Курильщик смотрит на меня с нескрываемым изумлением.       — Обычно я столько не ем, — отвечаю я на его немой вопрос, — но сейчас у меня открылись все чакры и просят есть.       Парень медленно кивает с явным непониманием в глазах.