Обещание

«О, если бы я только мог Хотя отчасти, Я написал бы восемь строк О свойствах страсти»

Б. Л. Пастернак, «Во всём мне хочется дойти»

      Проблемы навалились одна за другой. Слепой, Помпей — вожаки, кажется, совсем с ума посходили, или я начинаю сходить с ума по ним… Чёрт, эта мысль до сих пор не даёт мне покоя. Я не могу признаться себе, что влюбилась в такого человека, как Слепой, который очень далёк от моих представлений «идеального возлюбленного» — юношеской мечты, которая посещала каждую девушку в моём возрасте.       Слепой неопрятен, неразговорчив, мрачен и вообще малоприятен в общении, но… почему? Что-то заставляет меня стремиться к нему, что-то тянет быть с ним рядом и… Я даже не знаю, хочет ли он того же? Я бы сказала, что его я мало интересую, если бы на прошлой неделе он не разобрался с Волком, как оказалось, смутно понимая, с чем вообще имеет дело — я очень благодарна ему за это и с тех пор могу убрать вопрос с неприятным соседом на второй план.       И что же оказалось на первом плане в итоге? Конечно, Слепой! Что же ещё это могло быть… Эх… Мысли о нём не оставляют меня, и, кажется, я уже говорила, что в рассуждениях о Слепом доходила до крайностей в виде кощунства. Но, как бы я не старалась не думать о дальнейшем, один вопрос всё же продолжал терзать меня: «Что мне делать?». Пойти и признаться ему? «Знаешь, Слепой, в последние две недели ты не выходишь у меня из головы, и я думаю, что влюбилась в тебя» — так? При мысли об этом мне кажется, что я просто хочу переложить на него ответственность. Но… это не так.       Это одна из причин, по которым я откладываю момент признания (который рано или поздно всё равно настанет), ведь у него помимо меня хватает забот. Как бы он ни хотел выглядеть отстранённым и пофигистичным, но я прекрасно понимаю, что всё важные дела в Доме приходят в первую очередь через него — осмысление, одобрение или отказ — с этим он наверняка встречается ежедневно, и, не знай я его вживую, давно бы решила, что Слепой — какой-нибудь всезнающий дядька с вечной стопкой бумаг в руках, этакий местный работник офиса во всей своей красе и великолепии, но, видя его так, в буднях, таким вообразить вожака можно в последнюю очередь.       Но в любом случае, как бы я не извращалась с представлением его забот, мои проблемы были сущим пустяком по сравнению с его. Даже Глоссария, что со всей этой суматохой отошла на третий план в списке «особо важного», давно перестала быть для меня вредной девчонкой, какой виделась мне в начале, хотя, может, она сама перестала быть таковой?.. Как бы узнать? Была бы моя голова более пустой, а мысли не такими взбалмошными, я бы подумала над этим на досуге.       Даже сейчас, сидя в спальне, я думаю, как можно сладить со Слепым, попытаться сблизится, что ли… Да, во мне явно не хватает природной девичьей робости, но чего мне ожидать? От кого от кого, но от нашего дражайшего вожака чего-то ждать не приходится.       Единственное, что приходит мне в голову из разряда «что должна делать девушка, чтобы понравиться парню», так это лучше выглядеть, но… это мне не подходит, а жаль. Думай, Талант, думай! Должны же быть вразумительные идеи в твоей сообразительной голове, нужно лишь хорошенько задуматься над этим, и всё!        — Эм… Талант? — звучит обеспокоенный голос Глоссарии. — Может, ты прекратишь биться головой о стол?       Эх, а говорят, это помогает думать — враньё.        — Да, точно, — я выпрямляюсь и смотрю на неё. — Когда ты успела прийти?       Я была почти уверена, что в комнате не было никого и мои раздумья не мешали состайникам.        — Минут пять назад. Ты над чем-то задумался и не заметил.        — Точно, так зачем ты пришла?        — Я? Низачем. Просто здесь спокойней, чем у меня в группе. Ты же не против, если я здесь посижу?        — Я-то не против…       «Но моё слово здесь не последнее».        — Слушай, — неожиданно оживляюсь я, — ты же когда-нибудь влюблялась в какого-нибудь мальчика, да? Что ты делала?        — Я не влюблялась ни в какого мальчика, — недовольно отзывается она. — А ты влюблялся в мальчика?        — Нет, конечно, — бурчу я, уверенно стараясь не выходить из образа, — но я сомневаюсь, что ты влюблялась в девочку. А тебе прям совсем-совсем никто никогда не нравился?       Она заметно смутилась.        — Нравился, но должна ли я что-то делать? Ведь мальчики должны делать первый шаг.        — Очень глупая позиция для такой неглупой девочки, Глоссария. Мальчишки невнимательны, они ни в жизнь не поймут, что нравятся тебе.        — А разве это важно? — возразила она. — Если ты нравишься мальчику, то он должен сделать первый шаг, не думая о взаимной симпатии.        — Думаешь, я должен поступить, как настоящий мужчина?..        — Что?        — А, нет-нет. Это так, мысли вслух.       Она нахмурилась, глядя на меня, а я пыталась сделать вид, что просто пошутила, ведь в любом случае этот вариант уже стал для меня побочным, и я успела отказаться от него. Нужно было думать о чём-то другом. Глоссария продолжала хмуриться, смотря мне прямо в глаза.       Так как Глоссария глядела мне в глаза, а мне отвести взгляд означало бы согласиться с её словами, то я тоже смотрела ей в глаза и заметила, насколько же необычен их цвет: серые, едва ли не прозрачные — это выглядело странно, будто глядишь в глаза мёртвого человека, и где-то я уже видела что-то очень похожее… Ну конечно.        — Глоссария, а ты хорошо видишь? — я не на шутку обеспокоилась.        — А? — она оторопела. — Да, хорошо.        — А никаких проблем с глазами нет?        — Нет, только астигматизм*, да и всё.        — Ну, хорошо. Может, чаю?        — Ага.       Беру рядом стоящую кружку и доливаю чая, девочка принюхивается к напитку и с видом знатока выдаёт:        — Дарджилинг**?        — Хах, — я усмехаюсь. — Ассам***. На дарджилинг мне бы в жизни не хватило денег.        — Очень хороший ассам, похожий на дарджилинг, — не отступает она.        — Может быть, — соглашаюсь я и поглядываю на часы, — тебе не пора? Скоро звонок на обед.        — Хм… А почему часы здесь только у тебя? — она задумчиво поглядывает на мои часы.        — Я люблю точность.        — Нет, в смысле, в Четвёртой вообще нет часов, а свои часы ты надеваешь так, чтобы их не было видно другим.        — Ну… У Табаки, — я прослеживаю в её глазах непонимание, — который Шакал. В общем, у него есть небольшой пунктик на этот счёт, и мы, понимающие состайники, ему подыгрываем.        — Но ты всё же носишь часы, — непонимающе отмечает Глоссария.        — Да, мне вроде бы вожак разрешил, — я пожимаю плечами, не зная, что добавить к тому ещё.        — Разрешил?..       Да, это сложно объяснить и настолько же сложно понять. Вчера Слепой по какой-то неизвестной причине решил сжалиться надо мной и вернуть мне часы, с потерей которых я уже смирилась и не слишком надеялась увидеть их снова.        — Талант, — позвал меня Слепой, когда из спальни выехал Табаки, — подойди сюда.        — А?       Он быстро перелез через кровати и добрался до тумбочки, ловко вытаскивая из неё всё содержимое. Последней была вытащена громоздкая шкатулка, и среди местных побрякушек в ней оказались мои часы. К удивлению, они ещё ходили, неужто их кто-то подводил?        — Держи, только носи их так, чтобы этого не видел Табаки.        — Хорошо! — слишком громко ответила я. — Спасибо тебе огромное, Слепой! — и кинулась обнимать его.        — Не за что, — спокойно ответил он, но не стал отталкивать меня. — Лорд уже почти проиграл их в карты.       Дождавшись, когда утихнет моя радость и я отпущу его, он встал и, прихватив с собой сигареты, устроился за столом, жестом указав мне сесть рядом.        — Лорд играл на них? — взволнованно спросила я, усаживаясь рядом.        — Да, но ему повезло, и он решил, что это его талисман на удачу.       Разговор это был очень долгий и куда приятнее всех прочих наших разговоров. В конце оказалось, что эти часы довольно дорогие (хотя я прекрасно сама знаю это), водостойкие (и это тоже), и мне оставалось только гадать, что же такое они творили с моей прелестью.        — Ну, да, как-то так, — заканчиваю я, и Глоссария возмущённо смотрит на меня, будто я чего-то недоговариваю, но дополнить мне нечем, разве что рассказать, как Лорд в виде ставки играл на мои часы.       Молчание затягивается, и я даже не знаю, на что ещё можно отвлечься, но тут звенит спасительный звонок, о котором я предупреждала ранее, и Глоссария выходит из Четвёртой, а её место быстро занимает пришедший Македонский.        — Выпьешь со мной? — предлагаю я, шарясь в здешних погребах.        — Только середина дня, а ты уже хочешь выпить? — отзывается он.        — Дружище, ты говоришь это так, будто я пью каждый день, — Македонский не отвечает, и я печально вздыхаю. — Просто столько всего навалилось… Надо чуточку отвлечься, а пить в одиночку — удел алкоголиков, так ты присоединишься ко мне?        — Да, конечно, — отвечает он, и в его голосе слышно, что дела у него в последнее время идут не ахти.        — А с тобой что? — спрашиваю.        — Тоже много всего навалилось.       Удобно устроившись на стуле, я выставила на стол бутылку чего-то мутного, что недавно мы пили всей стаей, а Македонский разлил содержимое по стаканам.       И по традиции, устоявшейся в Доме, первый тост…        — За вожака!        — Вот умудрилась же я! И что мне остаётся?        — Так ты влюбилась в Слепого — я так и думал.        — Какие все вы догадливые! — негодую я, а Македонский лишь посмеивается.        — Да это любому понятно, Талант, — продолжает смеяться он, — плохой из тебя конспиратор.        — Ой, — я опускаю голову на стол, — ещё и Глоссария чем-то похожа на него…        — Чем-то? Да ты шутишь! Она же вылитая копия Слепого, только маленькая и девочка.        — Да ну? — удивляюсь я. — Не настолько они и похожи.        — Настолько-настолько: глаза, волосы, кожа — они будто родственники, не меньше! Я думал, ты давно подметила это, Талант!       Пьяный Македонский слишком разговорчивый и открытый, и я не могу определиться, хорошо ли это, или не стоило вообще приглашать его, а попросту напиться одной. С одной стороны, я могу с ним говорить — и это прекрасно, а с другой — его усмешки потихоньку начинают доводить.        — Ой-ё… Почему я раньше не замечала этого? А если я стала с ней общаться только потому, что она так похожа на Слепого? Чёрт…        — Да ладно тебе, — отмахивается он, — это ерунда.        — Не скажи… Вот что мне сейчас делать?..        — Я не был в таких ситуациях, Талант. Но если это просто влюблённость, то, я думаю, если ты не будешь пересекаться со Слепым какое-то время, то она пройдёт.        — Серьёзно?        — Серьёзно.       Его план абсолютно противоположен плану Глоссарии, и ему мне хочется следовать куда сильнее. Всё же во мне есть чуточку робости, и я не могу так просто что-то сделать, думаю, избегать Слепого окажется попроще, чем говорить с ним. Да и гордость не позволяла мне пойти на поводу у десятилетней девочки, лучше уж последовать совету ровесника.        — Надо попробовать, — соглашаюсь я. — Что у тебя там с Волком? В последнее время вы постоянно где-то застреваете вдвоём.        — О… — он кривится и отворачивается в сторону. — Об этом даже говорить не хочется. Урод он последний, после того, что сделал.        — Он хочет, чтобы ты убрал Слепого? — почему-то это было первое, что пришло мне в голову, хотя конечно, понятно, почему.        — Как ты догадалась? — изумляется он.        — Такая же история. Но чем он может тебя компрометировать? Меня-то он на поле подловил.        — Моей «догадливостью», — изощряется Македонский после паузы.        — Ммм… «Догадливостью» — ну, как скажешь, — не хочет говорить, ну и ладно, каждый из нас имеет право на секреты. — И кто ещё, помимо него, знает о твоей «догадливости»?        — Сфинкс, — вздыхает он.        — У… — я хмурюсь, — он не поверит…        — Не поверит… — повторяет Македонский, качая головой.       Дверь в спальню распахивается и громко бьёт ручкой о стену. В спальню на полном ходу въезжает Шакал, недовольно размахивая руками.        — Так! — негодует он. — Что за пьянка? Почему меня не позвали?        — А тебя не было, — я пожимаю плечами.        — Надо было поискать! — Вздыхает он. — И долго вы тут?       Я смотрю на часы.        — Вот уже четыре часа.        — Откуда у тебя часы?! — возмущается Табаки.       Да, я совсем забыла об этом, но отступать было некуда.        — Не могу сказать.       Он подъезжает ко мне и пытается схватить за запястье, на котором надеты часы, а я встаю с места и поднимаю эту руку вверх так, что у него не выходит дотянуться. Всё-таки рост у меня ещё не настолько маленький. Меня качает, и я едва могу стоять, даже опираясь о стол свободной рукой, да ещё приходится пытаться объяснить всё Табаки, так что нужно благодарить удачу, что меня не приходится ловить близлежащим состайникам. Македонский не присутствует при всём произошедшем, так что он просто отмалчивается в сторонке.       Ещё через полчаса приходится убеждать Шакала, что эти часы у меня уже не меньше суток и до этого момента мне удавалось не подавать виду, что они у меня есть. Он не верит в первый, во второй и в третий разы, а на четвёртый ему приходится смириться. На пятый раз возвращаются Слепой и Сфинкс, и все недовольные возгласы Табаки переходят на вожака, позволив мне, наконец, прилечь на кровать.       Не знаю, сколько ещё им пришлось замаливать Табаки, но посреди ночи я проснулась от буравящего меня взгляда Шакала, и если бы у меня так сильно не болела голова, то мой крик был бы слышен во всём Доме и его окрестностях. Заметив, что я проснулась, он сказал:        — Не цените вы, — и отвернулся от меня.       Я оглянула всех лежащих, оставив обиженного Шакала без ответа и успокоившись, что всё в порядке и в наверняка ожесточённом разговоре с Табаки никто не пострадал.       А завтра я попробую осуществить догадку Македонского и попытаться не пересекаться со Слепым хотя бы денёк. Почему-то сейчас мне кажется, что это будет очень и очень сложно осуществить, хотя раньше Слепой вполне мог сам не попадаться мне на глаза до нескольких дней подряд, но нутро моё отчаянно продолжает твердить, что именно сейчас он может решить, что очень мне необходим, и будет постоянно где-то поблизости (а если верить словам Шакала, то происходит это примерно так). Чувствую, день будет сложным и… насыщенным.