Подловили

Снег, вопреки всем популярным байкам про волшебство рождественских дней, хрустел под ногами донельзя неприятно. Сами ноги слишком уж часто проваливались в сугробы, а полы накинутого теплого плаща задевали ветки, которые только и рады были отвалиться, запачкав остатками коры дорогую материю. Было довольно светло, учитывая то, что в данный момент он шагал по лесу с густой кроной. Конечно, густая крона появлялась лишь весной, летом и осенью. Сейчас верхушки деревьев больше напоминали тусклые и редкие нитки на старом ковре в доме такой же старой мадам, ужасно богатой и знатной, в связи с чем кардинал и являлся иногда к ней в гости по ее же просьбе. Если забыть про успевшую надоесть за эту неделю старую мадам, то Ришелье с радостью бы погулял в этом лесу подольше. Когда будет тепло, и кроны деревьев покроются той самой предвещающей лето листвой. А сейчас… Сугробы, ещё сугробы, ветки, лёд на отдельных тропинках, и ни одной живой души. Ну, как, ни одной… Сзади, если внимательно вслушаться и не обращать внимания на собственные громкие шаги, можно было услышать тот самый топот, который не составит труда поймать в коридорах Лувра. Тех самых, где Ришелье приходилось буквально давить на душу королю о более строгом отношении к его мушкетёрам. Толку от этого было мало, так как сам капитан мушкетёров был другом Его Величества, причем настолько другом, что осмеливался встревать в ссоры со вторым человеком в государстве — Арманом де Ришелье, кардиналом всея Франции, главным посланником католичества на их бренную землю, простирающуюся от Испании до Ла-Манша, бичом гугенотов и просто умным и хитрым человеком. Хотя ладно, что уж думать об этом Тревиле, когда он и так настолько поверил в себя, что выволок Ришелье в этот лес. Наедине. Без охраны. И даже без пистолетов. Что из этого выйдет… Решено. Сразу же по возвращении во дворец немедленно попросить короля об отставке. И не его самого, а Тревиля, мотивируя просьбу тем, что тот рисковал жизнью кардинала, пойдя без оружия в лес. Вот от этого Луи точно не защитить своего мушкетёра. — Ваше преосвященство, вы уж меня подождите! — раздался позади гулкий солдатский голос. Ришелье, отвлечённый от своих мыслей, неохотно повернулся назад. Де Тревиль перепорхнул высокий сугроб, но стукнулся ногой о кочку. Еле удержав равновесие, он поднял на Армана пронзительные гасконские глаза. Под ними, на щеках и носу, был очень уж заметный морозный румянец. Ришелье, не без разочарования, про себя понял, что точно такой же непривычный для него румянец покрывает и его лицо. - Странный вы, сударь, - проговорил кардинал. - Сами позвали, а теперь пройти не можете. - Имей я такой же рост, как и у вас... - пробормотал Тревиль, подходя к кардиналу и говоря уже громче. - То ни в коем случае не отстал бы от вашего преосвященства. - Высокопреосвященства, - холодно заметил Ришелье. - Ваш дурной тон рано или поздно сведёт вас в могилу. - И где же я сказал вам что-либо дурного? - спросил Тревиль, впрочем, без особого желания узнать ответ. - Сегодня, когда вам попалась под ноги одна из моих кошек и вы назвали ее "чертов питомец дьявола". - В своей раздражительности я могу сказать что-нибудь не то, - сказал капитан, стараясь придать своему голосу ехидно-веселые нотки, однако отвернул взгляд и обогнул Ришелье, оказавшись впереди. - Можете не стараться, - заявил кардинал. - Вы со своей скоростью скоро вновь отстанете. - Скорость у меня приличная, - сказал Тревиль, повернувшись и сверкнув глазами. - А вот вам следовало бы перестать наговаривать и сомневаться в моих способностях. Ришелье лишь усмехнулся. Он сделал то, что хотел: поддел Тревиля. За кошку, которая после нашествия капитана на лестницы обзавелась синяками аж на трёх ногах. Было бы ещё лучше вызвать этого грубоватого гасконца на дуэль, но, вспомнив, что он сам, как кардинал, категорически против этих мероприятий и вообще запретил их своим подданным, Ришелье отмел фехтование в сторону. Ситуацию с милой пушистой тварью он все же озвучил потопавшему в глушь капитану. - Вы знали, сударь, что вы отдавили моей кошке три лапы, когда пнули ее и назвали сами знаете кем? - Нет, - раздался приглушённый голос капитана. Кажется, на карднинальского питомца ему было плевать. - В таком случае смею вас напомнить, что дорогие вам существа нуждаются в защите, - сказал Ришелье. - Поэтому я всегда и защищаю моих животных. Вы с ними много чем отличаетесь, в том числе, и уровнем человечности. Со стороны массивных деревьев, открывавших взору кардинала тропинку, уже истоптанную сапогами де Тревиля, в ответ на это заявление не послышалось ни звука. Тогда Ришелье, желая вывести-таки упрямого мушкетёра на ссору, чтобы уж точно рассказать королю о его неподобающем поведении, добавил: - В кошках, непутёвый вы, куда больше человечности. Тишина. Ришелье слегка нахмурил брови. Нет, не может быть, чтобы де Тревиль никак не отреагировал на это явное оскорбление. Взрывной характер капитана мушкетеров знали очень многие, и не один раз повстречались с его проявлениями. Грозный страж Луи Тринадцатого в лазурном плаще всегда был готов пустить свой острый язык в любой конфликт. Нет, он определенно услышал, ведь за это время можно было уйти не так далеко, особенно с осторожностью Тревиля. Услышал или не услышал - его проблемы, думал Ришелье, уже радуясь внутри тому, что удалось отделаться от попутчика и планируя пойти домой, а позже - прямиком к королю с доносом на строптивого капитана. Но его ноги почему-то понесли кардинала совсем не в сторону шумящих улиц Парижа, а туда, к начавшей пугать истоптанной тропе. Де Тревиль не двигался. Его руки и волосы, которые, в результате падения с головы шляпы, показались во всей красе, были мокрыми, как и лицо, наполовину присыпанное снегом. Губы закрыты, ресницы белые, как белая холодная форма дождя, которая на них и лежала. Тоже снег. Когда Ришелье подошёл - вернее, подбежал - к лежащему капитану, тот не подавал никаких признаков деятельности дыхательной системы. Арман де Ришелье гордился тем, что он был вежлив. Со всеми, будь то король, старая мадам, узник Бастилии или проходящий мимо кардинальских окон нищий. Всегда придавая своему голосу доверительные, но также и твердые тона, он мог вести разговоры с многими, очень многими людьми, а из словесных перепалок почти постоянно выходил победителем. Король Луи как-то обратил внимание на словесные способности кардинала и поинтересовался, употреблял ли Ришелье когда-нибудь бранные слова. Тогда кардинал сохранил лицо, но в душе развилась целая буря. А король стоял и с улыбкой ждал ответа, еще и при придворных дамах, которые уставили на него свои подхалимски-яркие глаза. Хотелось бы засадить их всех куда подальше... А он, собственно, к чему это подумал? Да к тому, что сам не заметил, как склонился над неподвижным лицом капитана и произнес: - Чёрт. Да, этот лёгкий, выпрыгивающий из самых недр сердца "чёрт". Такой же лёгкий, как и его собственная голова без волос, остриженная под монаха. Ведь только в отдаленный монастырь и нужно было отправляться учёному и воспитанному дворянину с таким странным набором слов. Как же все таки можно потерять самообладание, увидев лежащего на снегу капитана королевских мушкетеров с белыми от снега ресницами и - наконец-то! - закрытым ртом, из которого, в отличии от первой крайности, теперь даже воздуха не выходило. - Чёрт? - больно стукнуло по ушам Ришелье. А это сказал уже не он. В раскрывшиеся от удивления, выразительные и правильные глаза кардинала врезалось, словно нож, ухмыляющееся лицо де Тревиля со слегка приоткрытыми глазами, вполне себе слышимым и видимым дыханием и темной дырой между верхней и нижней губой, из которой только что вылетело это проклятое слово. - Я не ослышался? - медленно повторил Тревиль, растягивая слова и наслаждаясь выражением лица Ришелье, которое висело действительно чересчур уж близко - стоило приподняться, и они столкнуться носами. - Вы сказали "чёрт"? Идиот, прохиндей, каналья Тревиль, будь он тысячу раз проклят! Так вот почему на прогулку позвал - притвориться мертвым, воспользоваться его замешательством и подловить на том самом бранном слове, на наличие которого когда-то шутил король! Этакий подлец! Шутки такие используют двадцатилетние гвардейцы с опытом работы меньше недели, но никак не графы и капитаны. Да какой он после этого граф? Подлец он, срочно надо отстранить этого выскочку от двора! Что командир, что его мушкетёры, грубияны и показушники. Заноза всего французского королевства. Ну Тревиль... Это была лишь часть тех мыслей, которые окатили Ришелье за считанные секунды. А Тревиль все ухмылялся, его ну просто ненормальные красные потрескавшиеся губы так расплывались в улыбке, так отдавались в зрачках, так впивались в мозг, что ненависть к этому человеку увеличивалась мгновенно и в разы, а мысль о том, что в таком виде капитан даже привлекательнее, чем на смотрах и парадах, вооружалась мечом и шла на бой с ненавистью. Наверное, в тот момент глаза кардинала злодейски блестели. Ему было все равно. Оторвав окоченевшую и наверняка очень холодную руку от снега, придавленного массой двух тел, Ришелье размахнулся и со всей силы треснул Тревилю по красному и слегка покрытому испариной лицу. Капитан что-то еле простонал, пытаясь вытащить шевелюру и часть лба из снега. Ришелье быстро встал во весь свой немалый рост, и хотел было ещё раз пройтись по телу Тревиля уже ногой, но лишь скосил брови, развернулся и скрылся за деревьями. Тревиль привстал на локтях и как-то грустно улыбнулся. Грустить он мог по разным поводам, но сейчас его распинали странные чувства от осознания, что он смог вывести кардинала на целых два непристойных действия. - Эти достижения, пожалуй, покроют все мои титулы и заслуги на службе Его Величества, - проговорил капитан не сколько себе, сколько пустым деревьям, скрывшим за собой кардинала Ришелье.