Глупый ученик своего глупого учителя

      Вновь находясь на берегу восточного моря, Фан Добин вдруг думает – если бы для Ли Ляньхуа они были дороги, хоть один из них, разве бы он ушел вот так? Ветер мешает волосы с песком и солью, а может и непрошенными слезами. Ди Фэйшен только стоит позади него и долго вглядывается вдаль. Что он видит там, за горизонтом? Его взгляд не может видеть меньше, чем орлиный глаз, Фан уверен. И все-таки, почему он приходит сюда уже третью луну подряд?       Ладно он, глупый ученик своего глупого учителя, пытается найти отголоски чего-нибудь, но что ищет глава Цзыньюаня? Почему он все еще преследует призрака ранее великого мастера? У них не было совместно проведенного времени без Ляньхуа, поэтому поговорить по душам звучит все еще глупо и невыполнимо. Может быть, если бы этот лис не ушел вот так, опять, смог бы юный сыщик расположить к себе неприступного и всегда молчаливого Ди Фейшена? Или недоверчивого, но преданного А-Фэя? Или он такой только для Ли Ляньхуа? Есть ли у него вообще право назвать его А-Фэем хоть раз? Так, чтобы без презрительного взгляда или показательного фырканья, так, чтобы всю душу вложить в одно имя.       –А-Фэй… – честно, ему не будет обидно, даже если его сейчас бросят в море. Но в ответ он видит только темно-красное плечо верхнего ханьфу и темные волосы, только Ди Фэйшен, что сел рядом с ним на холодный берег моря, не переставая вглядываться куда-то далеко. – Какие еще могут быть причины, чтобы уходить? Неужели нет причин, чтобы остаться?       Вопросы Фан Добина бесконечны, в его разуме и его крови, сейчас он весь состоит из одних вопросов, на которые не найдутся ответы еще долгое время. Даже Ди Фэйшен с этим не поможет.       – Лао Ди, если бы ваш поединок все же состоялся, что бы ты делал дальше? – едва ли кто-то спрашивал об этом главу Ди, об этом наверно даже Ли Ляньхуа не спрашивал. Что в двух мужчинах очень похоже, так это их упрямство и твердолобость, со стороны виднее, они до последнего не собирались уступать друг другу.       Ди Фэйшен молчал дольше, чем они могли себе представить, ответа у него не нашлось явного. Но в его мыслях были лишь зарисовки того, что бы он делал после, даже вне зависимости от того, выиграл или проиграл бы этот бой.       Наверное, победа далась бы Ляньхуа очередной сплеванной кровью и трехдневным сном, в лучшем случае. Или может, он бы не старался вовсе, и вкладывал в удары всего ничего, чтобы не навредить самому себе. Тогда бы победа была за главой Ди, но едва ли ее можно посчитать честной. И все бы это непременно отразилось на состоянии Ли, которого потом выхаживал бы его преданный как щенок ученик, принося каждый день лекарства и кутая каждую ночь в одеяла, чтобы не мерз.       – Думаешь ты громче, чем говоришь, Лао Ди.       Что ж, ничего не поделаешь, таков был их характер. Добин эти моменты понимал как никто другой. Может быть, если открыться этому сердитому на мир, но снисходительного до них с Ляньхуа, главе, станет легче? По крайней мере, он отчего-то уверен, что даже ног сломать ему никто не пригрозит. От этой мысли хочется задать все неловкие и нелепые вопросы, так сказать, пока есть настроение.       – Он ведь не был для тебя только достойным врагом? Ведь невозможно столько лет ждать одного только поединка. С такой одержимостью, ты бы не отстал от него до конца жизни. Не смог бы отпустить, – возможно, парень был прав. Своей болтовней он не то, что не раздражал, даже наоборот, было в ней что-то успокаивающее и родное, – думаю, ты бы нашел другой предлог оставаться рядом с ним.       – Глупый мальчишка, что ты вообще знаешь.       – Расскажи мне, чего я не знаю, чего не знал Ли Ляньхуа, – небывалый энтузиазм переполнил Добина, и его глаза засверкали, он смотрел на Ди Фэйшена как на нечто, что дало бы ему все ответы мира.       – Прекрати. Забудь. Все тропы и реки уже обыскали мои люди. Три луны прошло, Ли должен быть невероятно везучим, чтобы море вышвырнуло его прежде, чем он наглотается воды.       – Да, но вдруг…       – Забудь. – Он резко перебивает его, резко встает на ноги, но не уходит. Ему самому сложно будет принять смерть Ли Ляньхуа, Ли Сянъи, кого-угодно-Ли. Тяжело вздыхает. Дает эмоциям неприкрыто отразиться на лице, дает Фан Добину увидеть их.       Тот смотрит своими большими и грустными глазами снизу вверх, и его хочется потрепать по голове, как ту же Хулицзин. Хотя собаку он и не гладит подобным образом. А Добина бы погладил. Настолько глупы его глаза от безнадежной веры. «А вдруг объявится, а вдруг найдется, ведь это же Ли Ляньхуа, их старый хитрый лис, очнется на берегу какой-то глухой и нищей деревни, у которой названия-то толком нет, возьмет себе новое имя, и будет ловить рыбу на берегу моря, как бурчал себе под нос»       Фан Добин все бы отдал, чтобы узнать, что его учитель жив, здоров и садит редис где-то в глуши. Бесконечное «бы» и «если» не дают понять, когда и каким образом рука Ди Фэйшена опустилась на его голову, растрепывая его волосы и нить от заколки.       Рука большая и увесистая, и совсем не хочется, чтобы она пропадала. Но именно в этот момент тепло и тяжесть исчезают, и Добин открывает непонятно когда прикрытые глаза. Он поднимается на ноги и хватает за руку мужчину, будто нет ничего важнее сейчас. Он думал, что глава Ди скажет ему что-то, поэтому и сам готовился ответить, но получилось лишь открыть и закрыть рот. Молчаливый такой диалог вышел. Неловкий. И смущенный Фан Добин, потому что все еще держится за крепкую руку Ди Фэйшена. Большая. Почти огромная. Он никогда бы не обратил на это внимание, ведь какая необходимость? А тут…       А рука Ляньхуа была бы еще меньше? На фоне Ди Фэйшена все и всё кажутся меньше. Едва ли Ляньхуа был бы исключением. Именно по внешним параметрам. Он никогда не усомнится в его когда-то огромной силе, благодаря которой тот стал главой клана, первым клинком цзянху и достойным соперником Ди Фэйшена.       Добин в ту же секунду невольно припоминает ночь, когда Ли пришлось надеть свадебное платье. Которое его, правда, чуть не убило, но все же. Непонятно, было ли это воздействие луны и неразгаданной тайны, или уже тогда в его сердце начало прорастать это теплое, непозволительное к огласке чувство. Но что бы то ни было, они с Лао Ди почувствовали это одновременно, когда переглянулись на секунду. Несмотря на огромную корону, множество нитей серебра и украшений, Ляньхуа казался меньше, чем есть. Выглядел хрупким. Выглядел как самая настоящая невеста, которую хочется либо убить, либо охранять и защищать всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что глупый Го Кунь повелся. (Будь на его место Фан Добин, он бы повелся тоже).       – Не смотри так на меня, я не Ли Сянъи, – но ни слова про отпустить. Эти странные секунды не дают младшему отступить даже на шаг, не разрешают ослабить хватку, все еще держась двумя руками за ладонь Ди. Почему он все еще позволяет.       Мысли его снова возвращаются к Ли Ляньхуа в платье, и думается, а как бы они смотрелись вместе – его учитель и глава Ди? Ох, Фан Добин приказал бы сшить платье в сто раз лучше, сделать украшения удобнее, и скрыть лицо красной вуалью. Что до образа Ди Фэйшена, Фан Добин не успевает придумать, ибо его притягивают ближе, обнимают крепко, и совсем не до платья новобрачных.       – Это я-то громко думаю, – Ди Фэйшен усмехается куда-то в шею младшего, а тот и делать не знает что. Совсем не представляет. Знает только, что отстраняться не хочет. Невероятные открытия происходят сегодня. – Даже под другим именем, он не переставал быть Ли Сянъи, он сказал себе похоронить прошлого себя для всех, но не сумел сделать этого для себя. В нем все та же гордость и упорство. И упертость. Только успокоился немного и поумнел на каплю. Я более чем уверен, что его покорность и сдержанность – это характер яда в его венах, а не новая личность.       Фан Добин все еще неловко держался за верхнюю часть одежд, которую, скорее всего, придется поправлять, и вполуха слушал огромную для Лао Ди речь. «Ли Ляньхуа простил всех, но не Ли Сянъи», – слышит он. Додумывает сам, что же все-таки заставило уйти. От него, от них, от всего мира. Как старый кот уходит из дома, чтобы хозяева не видели смерти.       Добин уткнулся в плечо, все-таки позволяя слезам потеряться в шелковой ткани. Было нетрудно сдерживаться, когда прошел только один день, один месяц, когда он всех поднял на уши, лишь бы найти. Теперь же, когда поиски зашли в тупик, когда он, бывший сыщик из Байчуань, даже на пару с главой Цзыньюаня, не нашли никого после третьей луны, трудно было поверить в какой-либо успех. Он верил, но с каждым днем это становилось сложнее. Сложнее и остановить немые слезы, когда позади завывает море. Только рука на его спине не позволяет рассыпаться совсем. Хотя, кто знает, может ему кажется. С чего Ди Фэйшену проявлять такую заботу. Это было бы странно и совсем не в его духе.       Но возможно, это могло быть в духе А-Фэя? Никто, кроме Ли Ляньхуа и самого А-Фэя этого не знали, и видят боги, в эту самую секунду он завидовал Ли настолько сильно, насколько мог его уставший разум.       – Могу ли я называть тебя А-Фэем? – совсем тихо, уже хрипло и все еще не отстраняясь от мужчины.       – Ты уже звал меня так, для чего теперь тебе мое разрешение? – в его голосе слышна ухмылка, но теперь какая-то добрая и совсем незлая.       – Да, но… – Добин не смог закончить мысль, он не знал, как объяснить непонятное даже ему желание, чтобы это обращение стало чем-то новым между ними, чем-то, что будет теперь только для двоих. Может быть, он видел смятение в мыслях и сердце Ди Фэйшена насчет пропажи Ли Сянъи, хотел бы занять место его учителя, чтобы не было так больно. Нет, не занять, но разделить их боль пополам. Чтобы она стала их общей, рассеивалась в разговорах на пляже, в новых неловких прикосновениях (если младшему позволят), чтобы в случае обнаружения их пропажи, они не развалились от скорби раньше. Мысли у Добина путаются, – я…       – Пойдем.       Ди Фэйшен странный, особенно когда дело доходит до вещей, которые ему нужны. Или людей. Поэтому, не отпуская руку Добина, они неспешно шли до ближайшего трактира и молчали. Но в этом молчании Фан Добин успел поволноваться, успокоиться и снова подумать о том, что скажут люди, если они даже на порог так явятся. Если бы старший его привязал к себе, это выглядело бы логичнее. О чем он тут же и сказал вслух.       – Оставь при себе свои шальные мысли. – Фан Добина настолько охватило негодование, что он остановился и вместе с остатками воздуха в груди выпалил, – с чего бы это они мои?!       Но эти громкие возмущения лишь заставляли усмехаться старшего и вновь тянуть вперед. В трактире они уже не соприкасались ни единой частичкой кожи, но стояли очень близко, ближе, чем когда-либо, и это не могло не согревать обветренные щеки молодого господина. Они заказали для себя небольшой обед и два кувшина вина, но вежливо отказались от комнат.       С Ди Фэйшеном все ощущается иначе, нежели с Ли Ляньхуа – он грубее, но прямолинейнее. Если уходит, то делает это показательно, за что, если честно, Фан Добин его сердечно благодарит.       Если бы Ли Ляньхуа был влюблен, хоть в одного из них, разве он ушел бы вот так, почти не попрощавшись? Если бы кто-то из них успел бы прийти к этой осознанной мысли, а главное – сказать об этом вслух, принял бы Ли противоядие, что достал из-под земли Ди Фэйшен? Принял бы он просто любую помощь, которую они с Фан Добином могли ему дать, скажи только об этом? Они не смеют осуждать выбор их родственной души, что не смогла найти умиротворение здесь. Но это не значит, что они не надеются на его возвращения.       В общем и целом, Ди Фэйшен вновь был готов уйти в заточение на долгие годы, если бы не Фан Добин, который в очередной (сотый) раз неловко берет его за руку. Уже не боится переплести пальцы, но побаивается, что на этот раз рука отдернется. И улыбается так глупо. Глупый ученик своего глупого учителя. Ди Фэйшен все еще не знает названия своим ощущениям, но они похожи на желание убить любого, кто причинит боль и страдания этому мальчишке.       Тот уже не такой наивный, и глаза не так мерцают как у довольного пса, но сейчас его взгляд мягкий и спокойный, и, пожалуй, такой Фан Добин его раздражает меньше (и нравится больше). В какой-то момент они просто сходятся в мысли, чтобы отправиться в путешествие по всему цзянху, разоблачать призрачные убийства, посмотреть мир, да испить все его вино.       Ди Фэйшен кое-чему и сам теперь учит Фан Добина, сам же с ним сражается под луной, иногда находит силы назвать его Сяобао, как бы по-детски это не звучало. Фан Добин с каждым разом все лучше справляется с Ди Фэйшеном, улыбается смущено, когда старший делает что-то несвойственное ему (как тот глупо вставленный цветок в его прическу) и сам того не замечая, учит новым чувствам.       Прошлый Фан Добин никогда бы не подумал, что человек, с которым он две секунды спокойно находиться не мог, не подравшись, теперь будет расчесывать его волосы по вечерам, делиться ци, когда тот болен и желать спокойной ночи перед сном. Это было странно для них обоих, потому что Лао Ди никогда не отсчитывался о своих поступках, если решал, что они к месту, а у Сяобао в первый раз смелости не хватило спросить, почему. Но в любом случае, он не жаловался. Они учились вместе находить комфортной тишину и разговаривать на самые разные темы.       При дворе соврут, если скажут, что не удивились словам Сяобао, когда тот оповестил семью о своем уходе. И не просто об уходе, а о долгом странствии с некогда грозным главой Цзыньюаня. Не то, чтобы он не пугал местных слуг до сих пор, но для Сяобао это теперь самый близкий человек, который знает наверняка все и даже больше.       Не удивился бы, пожалуй, только Ли Ляньхуа. Ухмыльнулся бы непристойно на их слова, за что наверняка получил бы, и был бы счастлив спровадить двух голубков из своего терема. Если бы он находился рядом. Но ни о каком уходе не было бы и речи, будь Ли Ляньхуа еще здесь. Только терем теперь стоит на территории семьи Фана и пустует. Не надеется на возвращение хозяина, но и рука не поднимается разобрать или сжечь его. Собственно, как и все остальное, что связано с Ли Ляньхуа.       Фан Добин учился жить с мыслью, что Ли Ляньхуа скорее больше не будет в этой жизни. Что все отголоски, которые ему мерещатся в толпе незнакомых городов или в кошмарах под кроной дерева, лишь отголосками и остаются в его голове. Подскакивая по ночам от очередного сна, когда он видит учителя где-нибудь на берегу моря, но не оборачивается. Даже на имя не отзывается, а если пытается бежать к нему, то фигура Ли Ляньхуа отдаляется и растворяется в воздухе, оставляя мальчишку ни с чем.       Безвольный, он безумно скучает, хотя и пытается что-то с этим сделать. Когда Добин просыпается с мокрыми глазами, иногда он видит Ди Фэйшена уже подле себя и чувствует его ладонь где-то на плече. Он благодарен в ту же секунду, как видит хмурое, не проснувшееся лицо, хотя и жалеет его прерванный чуткий сон. Иногда не сдерживается в желании лечь рядом, тем самым разбудив старшего. Лао Ди лишь вздыхает тяжело, но сквозь сон обнимает Добина, пригревает и успокаивает. Еще пару минут смакуя остатки сна, где Фан Добин почти догнал неуловимого лиса, он обычно засыпает вновь, окруженный теплом уже другого человека.       Просыпаться рядом с Ди Фэйшеном стало так привычно, что теперь младший имеет наглость попросить одну комнату на двоих на постоялом дворе. «С двумя кроватями, пожалуйста» на случай, если у главы Ди вдруг что переклинит в голове, так хоть спать во дворе не придется. Но порой вторая кровать часто оказывается холодной на утро и пустой, в отличие от той, где теснятся два тела.       Фан Добин до сих пор не в состоянии понять, как же так быстро развиваются их молчаливые отношения. Со стороны дружеские, только сердце рядом со старшим предательски сильно колотится, но это всего лишь проблемы Фан Добина (с которыми он не собирается бороться). Им удобно ходить хоть плечом к плечу по тропам, им уютно спать совсем рядом даже в бедной снятой комнате под одним одеялом, их порой устраивают одни занятия на двоих, и совсем не скажешь, что примерно год назад каждый отдельно боролся за такое желанное внимание Ляньхуа.       – Волосы этого достопочтенного такие мягкие, совсем не под стать его статусу, – дразнится Добин в один из вечеров, когда младшему захотелось проявить немного заботы к Лао Ди и расчесать гребнем почти высохшие волосы.       – Этот достопочтенный оторвет тебе руки, если ты еще хоть один волос с моей головы выдернешь, – со стороны могло прозвучать грубо, но Фан Добин не услышал ни одной злой ноты в его голосе, лишь колкость в ответ на ребячество. По плечу постукивают, и Ди видит перед лицом протянутую руку с деревянной шпилькой, скорее всего, самодельной. – Посмотри, тебе нравится?       В вопросе слышался какой-то подвох, но старший не мог понять, какой из. Приняв украшение в свои руки, он повертел палочку, осмотрев со всех сторон, не отвечая. Он решил просто дождаться, пока Добин продолжит говорить.       – Знаешь, я вырезал ее сам, переделывал несколько раз, хотел даже подарить Ляньхуа. Честно, немного боялся, что ему не понравится, ведь он наверняка в резьбе понимает больше. Но не успел… Так что, тебе нравится? Я сначала хотел ее просто выкинуть, но тут подумал, что вдруг тебе приглянется? – с каждым словом, его язык стал все больше заплетаться, путаться, и кажется, гребень по волосам уже ходил машинально и с целью лишь успокоить руки говорящего. – Я бы… Я бы мог подарить ее тебе, если тебе по нраву такое.       Это была и правда самодельная заколка, вырезанная неловким мастером, однако же, с какой любовью? Последнее Ди Фэйшен еще несколько раз пропустил через себя, давая понять, что да, когда-то этот мальчишка действительно был влюблен в своего учителя. И что-то хранит в сердце до сих пор, раз так долго носил подарок под рукой.       Такие глупые вещи и правда существуют на фоне этой детской влюбленности? Что ж, Ди Фэйшен был рад, что не проходил через этот период сам, да только получает все эти мелочи в подарок от Фан Добина… И кто он такой, чтобы отказаться от них? Возможно, чуть попозже, если и их пути не разойдутся, старший подумает о том, чтобы разрешить плести из себя веревки.       А пока он тихонько соглашается, всей спиной чувствуя улыбку Сяобао, и сам тому не препятствуя, ухмыляется. Чувствует сомкнутые руки вокруг шеи, своей щекой чужую, Ди Фэйшен и сам не прочь забыть, как дышать. Младший так доволен и так счастлив, что это приторно. Но может за этим покушением скрывается что-то более личное и чувствительное.       – А-Фэй, я так тебе благодарен, ты не представляешь, – нет, Ди Фэйшен не представляет, в его голове только тот факт, что Фан Добин никогда так близко к нему не был, а его щеки все еще по-детски мягки. Шипение раздается на всю комнату. – Ты зачем это сделал?!       Ди Фэйшен просто укусил его за подставленную щеку, не более чем, к тому же, сделал он это самым нежным для себя образом. И остался вполне доволен. Мягкий, как и подумалось секунду назад. Фан Добин все еще расстроенно (или смущенно?) потирает лицо, уже совсем отстранившись от старшего, чем заставляет повернуться всем телом, чтобы лучше видеть. Видеть что? Видеть, как этот глупец сам поставил себя в неловкое положение, позволяя себе такую незащищенность? Или наблюдать за перепрыгивающими мыслями на краснеющем лице?       – Синяка не будет, – Лао Ди кладет свою ладонь вместо юношеской, осторожно поглаживая следы зубов, и тут же говорит, – сам виноват.       У Фан Добина так и не нашлось слов, поэтому он решил, что самым лучшим решением в этот момент будет принять грубую ласку, выпрашивая еще больше. Прикрыв глаза, он еще больше доверился Лао Ди, потираясь щекой о его руку. Расслабился настолько, что готов был простить и вовсе откушенную плоть, если старший продолжит поглаживать пальцами лицо и щекотать за ухом. И смотреть так тепло, совсем по-другому, и только на него одного.       Из освещения были лишь пара свечей на прикроватном столике да луна за окном, и непонятно что из этого заставило помутнеть разум Добина. Ему потребовалось меньше секунды, чтобы улыбка постепенно спала, и повернуться лицом в большую ладонь Ди Фэйшена. Такой можно было бы убить, не напрягаясь, но безграничное тепло подкупало, манило. Оставив легкие поцелуи посередине, Добин засмущался по-настоящему, но не отстранился, а даже сам зафиксировал руками такое положение тел.       – Сяобао, соберешь? – делая вид, что ничего сверхъестественного не происходит, Ди Фэйшен протягивает шпильку обратно парню, чтобы тот заплел его волосы. Едва ли в этом была практическая необходимость, но вновь почувствовать чужие руки в своих волосах он был не против. Сам Фан Добин медленно забрал заколку и снова смотрел в макушку старшего.       Он не стал заморачиваться, лишь собрал то, что могло лезть в глаза, аккуратно продевая шпильку сквозь маленький пучок. Неряшливо, слабо, но ему хотелось побольше посмотреть на сонного и теплого после ванны Ди Фэйшена, что не был окружен силой и величием даже в таких мелочах как украшения. Спустив руки по оставшимся волосам до плеч и сжимая ткань, он не знал, что делать дальше. Не знал, стоит ли сделать то, что очень хотелось в моменте.       – Сяобао, – сегодня особо сладко звучало собственное имя на чужих устах, и противиться этому было трудно.       – Отчего А-Фэй так нежен сегодня? – младшему и самому показались эти слова немного приукрашенными, потому что укушенная щека была бы с этим не согласна. Но все эти бесконечные прикосновения и взгляды, видят боги, Фан Добин не сдержится. Он наклонился к уху, – я принесу вина, – и правда уходит в другой угол комнаты за кувшином и чашками.       От такой близости уже кружило голову. И не то, чтобы это было что-то невозможное, но то ли луна по-другому светила, то ли звезды по-особенному сложились – все сегодня ощущалось иначе. Ди Фэйшен улыбался больше, его голова не была забита какими-то неразрешенными вопросами, отражающимися в хмурых бровях. Добин хочет, чтобы его присутствие тоже было причиной этого состояния.       Ни то вино оказалось слишком крепким, ни то его самого уже совсем разносило от интимности момента, когда они сидят на краю кровати, колено к колену. Осушают кувшин без остановки (Фан Добин) и смотрят, не переставая, друг на друга.       – А-Фэй.., – это была последняя капля трезвости в молодом человеке, потом в ход пошли руки, уже не так смущенно переплетаясь пальцами, дышать стало тяжелее, а лицо горело по-настоящему. Чашки только и успели стукнуть по столу, когда «А-Фэй» звучит вместо вдохов, и грубые пальцы перебирают костяшки и ладонь Добина. Несмотря на то, сколько поединков он прошел, его руки все еще выдавали в нем юного и богатого господина, что не знал палящего солнца или тяжелой работы.       Мягкие и гладкие, с такими осторожно надо. У Ляньхуа бы получилось лучше, тот умеет, глава Ди более чем уверен. Что ж, что-то из этого было сказано вслух. – Но у тебя тоже неплохо получается, посмотри, я все еще в безопасности, а ты аккуратно держишь мои руки.       Про Ляньхуа вспоминать тяжело, особенно приставлять к нему «если бы», тем не менее, глупо было отрицать, они совсем не забыли его. Только сейчас это теряет свой первоначальный смысл, ведь Фан Добин сам тянется вперед, почти зажмурив глаза. И дышит так сбито, кажется, это умиляет Ди Фэйшена. В последнюю секунду он притягивает младшего, чтобы не убежал, если резко передумает, одной рукой придерживает затылок, второй – талию. Вот так никуда не сбежит. Фан Добин не может поверить, что целует Ди Фэйшена и почти сидит у него на коленях.       Глава Ди не самый искусный мастер в любовных делах, потому что сам бы уже давно отстранился. Даже через минуту он уже не удерживает мальчишку также сильно, только Фан не желает заканчивать. У него по-настоящему кружится голова, колет кончики пальцев, он задыхается, потому что никогда бы не подумал, что не просто решится на такой шаг, но и захочет большего.       Подкрадывается пальцами к вороту и держится, осознавая, что сейчас это его единственная связь с реальностью. С каждым вдохом он целует настойчивее и требовательнее, ткань нижних одежд нещадно мнется в руках, и все потому, что Лао Ди отвечает, может не так страстно, но также заинтересовано.       Интересно, а если бы Фан Добин сумел не только влюбиться сам, но и влюбить Ли Ляньхуа в ответ, какими бы были его губы? Были бы его поцелуи мягче? И кто бы поцеловал первый? Со своей юной и горячей кровью, ему так кажется, с большой вероятностью это был бы сам Добин, но кто знает, вдруг этот старый лис мог оказаться невыносимым романтиком глубоко в душе?       А если бы Ди Фэйшен опередил его, разобрался бы со своими чувствами раньше? Сказал бы он, что бой был лишь предлогом оставаться рядом? Могли бы эти двое быть такими же страстными и дикими в любви, какими были молодыми в сражениях? Если бы он только мог подглядеть за ними. Не успел Фан Добин додумать свою последнюю мысль, как его выбили из своих дум о несбыточном будущем,       – Прекрати думать о нем, пока мы в одной постели. Ты лежишь подо мной! – он и правда оказался под главой Ди, тяжело дыша.       Волосы раскиданы по простыне, а руки прижаты чужими, не больно, но крепко. Из-за такого замечания Добин покраснел по самую шею. И как только его мысли просочились наружу… В любом случае не увидев в этих темных глазах злобы, а только ревность и какую-то частичку боли, стало лучше. Он улыбнулся. К сожалению, он не мог прочитать мыслей Лао Ди, но мог тепло улыбнуться, давая понять, что мысли это только мысли, а он и правда прижат Ди Фэйшеном.       Слишком смущенный, чтобы что-то сказать, Фан Добин долго, в его понимании, просто лежал и смотрел в изучающие глаза напротив, да на то, как пряди волос спадают с плеч. Неспешно и не торопясь, они секунда за секундой открывались друг для друга. Видеть тяжело дышащего и «загнанного в угол» Фан Добина приятно, но только когда причиной тому – сам Ди Фэйшен, и ничто иное не угрожает его жизни.       Старший убирает волосы с юного лица и снова останавливается на щеке – пора признать, глава зависим от них, такие мягкие черты лица с таким крепким телом совсем не вяжутся в его сознании. И он едва сдерживает свое желание съесть Сяобао, прямо сейчас, пока тот ничего не заподозрил.       Ди кусается легонько, щеки, нос, уши, – все это не было оставлено без внимания главы, что только веселило Фан Добина. Смех с придыханием длился недолго и резко сменился таким же негромким стоном, когда зубы сомкнулись под челюстью. Это было неожиданно в эмоциональном плане, потому что Фан совсем не знал, как это ощущается. И теперь все предыдущие ощущения забывались, перекрываясь более яркими, пока Ди Фэйшен искусывал его шею вдоль и поперек.       Где-то было реально больно, но в основном – хорошо и возбуждающе. Добин уже хватается освободившейся рукой за рукава чужой рубахи и совсем не подозревает, как расцветает его шея под губами другого мужчины. Ди Фэйшен надеется, что Сяобао оценит его старания как хороший художник.       Тот чувствует себя странно, когда не нужно держать ситуацию в своих руках, следить за чем-то, ему странно отдавать контроль над собой кому-то другому, вот так безоговорочно позволять вести процесс и просто наслаждаться происходящим. Пожалуй, то, что руки младшего наполовину обездвижены, даже помогает в этой ситуации. Ему нравится.       Нравится как Ди Фэйшен сам решает, когда ему вновь вернуться к поцелуям, а когда пробраться рукой по голым плечам. Нравится, когда оттягивает за волосы, чтобы открыть покалеченную шею. Может быть, Лао Ди немного груб, но это ничего в сравнении с его бесконечными касаниями и влюбленными взглядами. Влюбленными? Если глаза напротив были такими, то как же выглядел он сам? И всегда ли они будут смотреть на него с таким чувством? Не уйдет ли,       – Сяобао, эй! Я тебя спрашиваю, – Добин не сразу понял, что с ним уже пытались поговорить два раза. Но он настолько погрузился в свои мысли о том, а не кинут ли его вновь под деревом на утро, как только кончится этот дивный сон. – Я навредил тебе?       И пока Ди Фэйшен не проходится по мокрой дорожке от слез, младший даже не понимает, к чему вопрос, – Нет! Со мной все хорошо, разве похоже, чтобы ты мне сделал больно? Только попробуй вообще…       – А чего рыдаешь как ребенок?       – Я не ребенок! Я… – оценивая, в какой интимной позе они в итоге оказались, Добин начинает заикаться. Меж его ног удобно устроился Лао Ди, а сам он только что был обездвижен, вжимаясь то в кровать, то в чужое тело; его халат раздвинут и давно не прикрывал даже грудь, на которой лежала большая теплая рука. Прямо сейчас ему совестно за то, что позволил слезам иметь место. – Я просто о чем-то задумался.       – Опять о нем?       – Не совсем. Но больше о том, не уйдешь ли и ты также, оставив меня одного.       В эту ночь для Ди Фэйшена хотелось открыть не столько тело, сколько душу. Фэйшен только смотрит в сторону с каким-то презрением или осуждением, а потом тяжело вздыхает. Разве этот глупый ребенок справится в одного? Конечно справится, только на сердце будет своя не озвученная боль и обида. Но хоть кто-то из них должен получить заслуженную заботу. Поэтому он тут же ложится рядом, притягивая к себе ближе, чтобы Фан почувствовал себя в безопасности хотя бы на эту ночь.       Чтобы отпустить Ли Ляньхуа, им потребуется еще немного времени, еще немного поцелуев в снятых комнатах и еще одна весна, когда им обоим приснился один и тот же сон. Сон, где Ли Ляньхуа оставляет для них какие-то подсказки, которые приведут их на неизвестную часть берега, чтобы встретиться в последний раз.       Он позволяет им задать вопросы, на которые сможет безмолвно ответить. Лишь кивками он говорит что да, я правда умер, что спасти его уже нельзя, слишком поздно, но зато теперь он спокоен и свободен от своих земных забот и болезней. Но он не смог объяснить, где найти его тело в таком случае, ведь душа так и может остаться между миром живых и мертвых. Но они дали слово, что обязательно найдут и предадут земле как полагается (на что Ли безмолвно мотает головой).       Каждый из них тихо говорит, что до сих пор не может отпустить, что он до сих пор дорог каждому из них, и они обязательно встретятся в следующей жизни. Ли Ляньхуа лишь покорно улыбается и кивает. Наверное, он бы сказал «сдались вы мне», будь еще живым. Но здесь нет места для лжи и капризов, тем более что времени не так много дано.       Именно поэтому Фан Добин пытается подойти ближе, чтобы хоть во сне коснуться учителя в последний раз. Но заметив слишком активные шаги в свою сторону, Ли Ляньхуа почти зло хмурится, прося остановиться его выставленной вперед рукой. Ей же он начинает его отгонять, как это он делал при жизни со словами «да, да, ступай, ты меня утомил», очень активно и указывая на что-то за ним. Этим кто-то оказывается Ди Фэйшен, что и сам шел вперед, просто не так быстро, и сам пребывает в тихом шоке.       Они смотрят друг на друга не больше секунды, чтобы развернуться и увидеть пустой берег. Глаза Добина становятся еще больше, и он неверяще поворачивается обратно в сторону Ди, но ничего не видит, кроме тьмы.       Тьмы и очередной комнаты в трактире. Его глаза сохнут и тут же намокают, понимая, что это был сон, в котором Ли Ляньхуа пришел попрощаться с ним. Прошло так много времени, а Фан Добин все еще не может отпустить учителя. Смотря тупым взглядом в потолок, он едва замечает, как кровать рядом с ним прогибается под чужим весом. Ди Фэйшен садится на край, поправляет одеяло, которое младший успел скомкать за ночь и целует в лоб, прижимается к нему своим. Что на него нашло?       – Он тебе тоже сказал о смерти? – тихим голосом спрашивает Ди, поглаживая младшего по плечу, у него у самого глаза на мокром месте, но теперь в его душе есть облегчение. Добин кивает, глотая слезы.       – Не плачь, Сяобао. Этот старый лис не отвертится от нас в следующей жизни. И ему придется терпеть нас двоих сразу, я обещаю. А пока пускай набирается сил, тренируется.       Впервые мысли о Ли Ляньхуа не причиняют ему боль, он чувствует, как будто снят камень с души, и покорное ожидание будущей встречи. Он стирает слезы и с улыбкой кивает Ди Фэйшену.       У них получится найти его тело, получится сделать самое лучшее надгробие, но главное – прожить хорошо эту жизнь вместе, ведь это лучшее, что они могли сделать для Ляньхуа, оставшись в этом мире.