bitchboy

изначально страшно не было. были сомнения о том, что его двухмесячного стажа в качестве учителя математики мало, чтобы работать в колонии для несовершеннолетних, но зарплата всё решила за него. потом постепенно приходило осознание того, что, вообще-то, ему придётся работать с подростками, которые, возможно, однажды кого-то убили, покалечили или обокрали и без того бедную бабушку, разнеся её квартиру в щепки. даже знание того, что каждый урок он будет проводить за железными прутьями, спасающими его от учеников, не давало гарантии, что он будет цел всё время работы. шагая в компании двух крепких надзирателей, Николас шёл следом за ними в кабинет. он старался состроить максимально равнодушное лицо, чтобы весёлые мужчины за его спиной не пристали к нему с подколами, которые, возможно, сломили бы его уверенность в себе окончательно. они останавливаются у двери, и та со скрипом открывается, а Ван наконец попадает в кабинет, в котором оказывается впервые. всё именно так, как ему описывало начальство: большая доска, хороший запас мела, стол и решётка от стены до стены с маленькой щелью внизу и под самым потолком. в целом, конструкция выглядела прочно – это немного сбросило напряжение молодого учителя с плеч, позволяя свободно расположиться у доски, пряча руки за спиной. он бы никогда в жизни не согласился, если бы не гарантия на то, что на накопленные с этой работы деньги, они с Юмой смогут наконец-то отправиться в их, почти семейный, отдых, так как сидеть дома и вечно тухнуть не хотелось, а сам юноша давно грезил о чём-то более тёплом, чем постель с любимым человеком. казалось, будто они оба заслуживают долгожданного отдыха друг с другом, поэтому Николас просто не мог отказаться, да и сам Юма подстрекал его поработать там временно, подкопить денег и уехать, хотя бы на недельку забыв о том, что такое стены их квартиры и серый подъезд многоэтажки. держась за мысль о будущем отдыхе, Николас глубоко вздохнул, унимая дрожь в голосе, а после уверенно начал толкать подготовленную заранее речь. – я Ван Николас, ваш новый преподаватель по математике. надеюсь, что у меня получится доказать вам, что этот предмет не такой скучный, как вам могло казаться, – он выдавливает непринуждённую улыбку и берет обломок мела, быстрыми движениями записывая сегодняшнее число и первую тему. – попрошу всех, по возможности, записывать, так как в дальнейшем это будет важно для понимания других более трудных тем. но мы с вами начнём с более лёгкого. Николас старается не обращать внимание на то, что, вообще-то, его откровенно игнорирует доминирующая часть класса, кидая фразочки чересчур громко, иногда сбивая Вана с темпа. ему приходится постоянно прерываться, прокашливаться, кусать губы и начинать говорить заново, расписывая всю доску в формулах, уравнениях и обводя то, что нужно записать и, как бы это нереально ни звучало, выучить, хоть он и был уверен, что здесь никто в здравом уме учить это не станет. хотя, ему бы очень этого хотелось. Ван игнорирует то, что нервозность возвращается снова, когда осознание того, что эти дети – все преступники, посещает его голову вновь прямо посреди урока. ему было страшно, что они могут что-то не поделить и поругаться прямо при нём, а может, нанести себе какой-то непоправимый вред. потому Николас старался всё меньше обращать внимание на класс, дабы случайно не увидеть картину какой-то кровавой бойни. и расписав всё нужное на доске, он садится за стол, тяжело вздыхая и облизывая пересохшие губы, пожалев о том, что не взял с собой воды. впервые за все время, прошедшее от начала занятия, ему удаётся рассмотреть свой класс подробнее, хоть и он не хотел этого делать. все они были чем-то похожи, но Николаса удивлял тот факт, как же на самом деле молодо они все выглядят, хотя Вану раньше казалось, что в таком возрасте никого на полном серьёзе не садят в тюрьму. но, видимо, садят, а вот за что – Николас боялся узнавать. взглядом он натыкается на широко улыбающегося юношу за партой, которая была ближе всего к его решётке. Ван нахмурился. на первый взгляд жизнерадостный юноша не казался ему опасным. он просто был подростком, которого неизвестно как занесло в колонию, а ещё он часто и громко смеялся, что отвлекало, но ничего сказать, а тем более рявкнуть на него, Николас никак не мог, сам не знал почему. куда подевалась его уверенность в себе, Ван тоже не знал. решив не сверлить взглядом весёлого юношу, Николас выжидает какое-то неопределённое время, давая ученикам шанс на то, чтобы записать хотя бы одну цифру, а после встаёт и стирает половину, чтобы продолжить говорить и записать уже что-то новое, чувствуя, как потеют собственные ладошки. ему нужно взять себя в руки и перестать бояться безобидных детей. и закончив с новыми записями, Николас чуть повышает голос, обращая на себя внимание и рукой очерчивая полученные записи, которые должны волшебным образом перепечататься в тетради его горе учеников, которые лишь мельком обращают внимание на своего учителя и явно не считают его за человека. Ван чувствует себя дешёвым развлечением или тем самым шумящим на фоне телевизором, который существует только для того, чтобы разбавить общую атмосферу бессмысленным лепетом. Николас упирается руками в стол, выдыхая, а после садится, поправляя ворот рубашки и посильнее закатывая рукава, проходясь собственными пальцами по чистой коже. кажется, прогресса у него так и не появилось, а тетради на проверку он получит пустые, но это его не пугало – меньше работы, зато больше денег, чем в обычной среднестатической школе, где тетради сотни учеников ты проверяешь полночи, а после спишь, дай бог, полтора часа, из которых половину ворочаешься в попытке забыть всё как страшный сон. но Ван, кажется, сдался слишком рано, потому что краем глаза вдруг он замечает весьма знакомые шевеления – тот самый парень на первой парте вдруг начал что-то писать, да так шустро, что у Николаса забегали глаза от резко возникшей мотивации солнечного парня. откуда она появилась, он не знал, но определённо был доволен тому, что игнор у них не коллективный, а исключительно выборочный, и из десятка индивидов один всё-таки сдвинулся с мёртвой точки. и, сдержав гордую, за себя, улыбку, Ван наблюдал за тем, как он заканчивает писать, снова поднимая голову к своему собеседнику, который вслух минутой ранее запростестовал окончанию их увлечённого разговора. урок стремительно подходит к концу, Николас проверяет минуты по настенным часам над дверью и облегчённо выдыхает, когда мучение, преследовавшее его ввиде навязчивых мыслей, пропадает, а кабинет постепенно пустеет, оставляя при себе только того парня, который что-то писал, и его друга, который отчаянно ждёт его. Ван наблюдает с небольшим интересом за тем, как парень присаживается на корточки, а после запускает лист под щель решётки, чтобы тот оказался на стороне Николаса. вообще, он думал, что сдавать тетради они будут иначе, но такую инициативу поначалу оценил, не упуская и того, как подросток стрельнул глазками, взглянув на лежащий на полу листок, а после неоднозначно дёрнул бровями, видимо, намекая прочесть. и когда Николас остался один, он не справился с любопытством, поднимая тайное послание с пола и садясь за стол. только вот, послание не содержало ни одну математическую формулу, которую Ван писал на доске, и это расстраивало, только вот, его печальные чувства быстро забылись, когда смысл записки дошёл до его мозга, а Николас дочитал небольшое предложение до точки. "Вы так горячи. как мне сосредоточиться на математике, когда я думаю о ваших руках?" и Николас сначала хмурится, потом раскрывает глаза в удивлении, а после комкает любовную записку, закидывая её в мусорку. что это за бред?