his pray

Чонхо стоит посреди огромного зала церкви с закрытыми глазами. По периметру стоят зажженные свечи, чьи огни слабо трясутся от местами пробивающегося ветра. Второй источник света — яркие лучи луны, что проходили через цветное стекло и падали прямо на лицо молодого пастора. Он крепко сжимает руки, жмурится и шепчет одно и тоже уже который раз. «Господи Всевышний, Иисус Христос, Сыну Божий, огради меня раба Божьего своими святыми Ангелами и молитвами Всепречистой Владычицы Небесной нашей пресвятой Богородицы, Силою Честного и Животворящего Креста, святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, великомученика Киприана и мученицы Иустиньи, Святого Николая Чудотворца и других Святых Твоих и Угодников Твоих. Услышь мою просьбу о помощи и помоги мне грешному и недостойному. Молю Тебя, Всевышний, избавить меня от чар колдовских, оградить от колдовства и лукавых людей. Спаси меня и не позволь им причинить мне какого-либо зла. Господи Всемилостивый, сохрани душу мою и наполни ее своим Божественным светом. Защити меня и утром, и днем, и на сон грядущий. Отдали от меня всякие нечестия, дай мне сил устоять перед дьявольскими искушениями. Верни силой своею все зло в преисподнюю. Аминь». Холодный воздух выдыхает и открывает глаза. Сердце колотится как сумасшедшее. Он чувствует его присутствие. Чонхо знает, что он за ним наблюдает. Осознает прекрасно, что вероятно, никакая молитва ему не поможет, но он продолжает повторять одни и те же слова. Чонхо замечает, как маленькие огни свечей вновь начинают колыхаться. В один момент все они резко гаснут, погружая церковь почти в полную темноту. Если бы не луна и огромное окно перед пастором, он бы не смог увидеть что-либо. Его ладони дрожат, как и он весь. Чонхо склоняет голову и зажмуривает глаза. «Святой Ангел Божий, хранитель и покровитель души моей! Пребудь всегда со мной, утром, вечером, днём и ночью, направляй меня на путь заповедей Божиих и удали от меня все искушения зла. Аминь.» Молодой человек осознает прекрасно, что он в ловушке. Никакие слова и никакие молитвы ему более не помогут. Каждое первое воскресенье месяца за ним приходят, не оставляя ни единого шанса сбежать. И что самое ужасное — в глубине души Чонхо понимает, что сбегать не хочет. Желает поддаться искушению, почувствовать устами запретный плод без капли сожаления. Но не может. Не положено. Это грех. Холод пробегает по всему телу, по спине Чонхо сквозь черную ткань кто-то проводит пальцами, пока до середины не доводит. Пламенное дыхание обжигает шею пастора, от чего он слабо на ногах покачивается и со страхом открывает глаза. — О каких дьявольских искушениях вы читаете, Отец? — Раздается над ухом низкий голос, а чужая рука поднимается выше, к плечу. — Вы делаете то, что хотите. Так глупо пытаетесь оправдаться перед Богом, замолить свои грехи. Ваши мысли давно погрязли в похоти, не так ли? Так какое прощение и защиту вы пытаетесь выпросить у Всевышнего? Глупый, глупый Отец. — Замолкни… — Шипит Чонхо, но даже отходить не смеет, стоит на месте и принимает чужие касания, — почему ты на оставляешь меня в покое? Почему я? — Я не оставляю вас, потому что ВЫ этого не хотите, Отец. — Нет, нет, я не хочу тебя видеть. Ты должен быть в своем месте, гореть в адском пламени, оставить меня в покое. Я никогда не желал своего присутствия. — Разве самообман не считается грехом? — Словно змея шепчет он и наконец обходит Чонхо, в глаза темные заглядывает и улыбается, — вы ведь желаете поддаться искушению, Отец. И уже не раз это делали. Перестаньте сковывать себя цепями собственных сомнений, позвольте себе скинуть их груз. Позовите меня по имени. — Ни за что, — шепотом произносит Чонхо, чувствуя, как горячие пальцы касаются его шеи. — Давай же, Чонхо, — сменяет тон суккуб, — скажи. Демон оказывается непозволительно близко к чужому лицу, а пастор двинуться не может, не в силах противостоять власти адского создания. — Ёсан… — Сдаётся он. Улыбка на лице суккуба растягивается мгновенно, он хватает Чонхо за волосы на затылке и к себе притягивает, грубо впивается своими губами в его, беспощадно их кусает и не дает возможности от себя отстраниться. Чонхо чувствует эту силу и понимает, что противостоять ей не может. Колени от осознания этого подгибаются, но руки суккуба его поддерживают и не позволяют упасть. — Видишь, Чонхо? — Ёсан давит своей энергией, заставляет пастора делать маленькие шаги назад и в конечном итоге упереться в лавочку для посетителей церкви. Чонхо уверен, что секундой замечает как глаза демона отдают ярко красным цветом. Ёсан хватает его за плечо и поворачивает к себе спиной, грубо толкает вперед, отчего Чонхо остаётся лишь схватиться руками за спинку скамьи и упереться на нее одним коленом, чтобы не упасть. Ёсан прижимается к пастору сзади и проводит рукой по его спине. — Больше никакого самообмана, да? — Посмеивается суккуб. Чонхо не успевать ответить что-либо: Ёсан, обладающий зверской силой разрывает чужое одеяние, отрывая себе вид на гладкую спину. Суккуб жадно проводит языком по губам и скидывает остатки тканей, острыми когтями впитывается в бёдра Чонхо. От стен церкви эхом раздаётся громкий стон, а демона это лишь забавляет. Он не принадлежит себе. Он не в своей власти. Чонхо поддается искушению, совершает ужасный грех, за который будет сутками выпрашивать прощения у Господа. Хотя в глубине души понимает, что это бесполезно. Ёсан его не оставит. Пришел три раза, пришел в четвёртый, придет и в пятый, и в следующие. Суккуб берет то, что хочет, слабости Чонхо прекрасно знает и чувствует, что тот противостоять ему не может, ведь пастор также сильно Ёсана желает. Чонхо языком обводит пальцы демона в своём рту, периодически задыхаясь. Их проталкивают глубже, до самого конца, и пастор от этого закашливается и сразу же вскрикивает, чувствуя боль от когтей на своем бедре. Ёсан одной рукой держит пастора за шею, пальцами второй проникает внутрь, Чонхо совсем не жалея. Демон наслаждается его криками, попытками отдалиться, и тем, что в конечном итоге парень в спине прогибается и стонет, желает провалиться под землю, слыша от стен свой собственный голос. — Я слышу твои мысли, Чонхо, — рычит суккуб над его ухом, — даже не думай молить о прощении. Ты грешник, никакой не святой. Тебе ведь нравится всё происходящее, не так ли? Тебе доставляет удовольствие чувствовать в себе адское создание. Ты нарушаешь небесные законы с демоном, не слишком ли поздно для молитв? Отпусти себя, Чонхо. Искушение принесёт тебе лишь удовольствие. Пастор почти плачет, но от сказанных слов почти полностью теряет рассудок. Перед глазами все плывет, он не слышит ни себя, ни Ёсана, ни явное осуждение, с которым на него явно смотрят небесные создания. Колени жутко болят от долгого стояния на дереве, в кожу явно впились маленькие острые её кусочки. Но все это оказывается ничем по сравнению с тем, когда Ёсан хватает Чонхо за волосы и входит в него. Грубо, не имея к пастору ни капли жалости. Суккуб стягивает его волосы настолько, что на глазах Чонхо выступают слезы. Он горит от стыда, осознания того, что с ним происходит и своей собственной слабости. Если бы он действительно хотел, то демона похоти давно бы изгнал, но каждый месяц Чонхо ждёт его ночью в церкви, и каждый раз обещает себе, что изгонит его, не позволит к своему телу прикасаться. Ужасная ложь, достойная настоящего грешника. Ёсан двигается внутри, на ухо Чонхо ужасные вещи шепчет, заставляет чувствовать свою ничтожность и в тоже время хвалит его тело, напоминает о том, какой пастор соблазнительный и что в церкви ему не место. Но Чонхо этого почти не слышит: слишком много, слишком больно, слишком громко. Суккуб трахает пастора беспощадно, не давая времени передохнуть, и прекрасно видит, как тому больно стоять на коленях. Чонхо устал, ему хочется упасть, но также сильно ему хочется почувствовать прохладу, перестать чувствовать боль и получить то самое удовольствие, о котором ему так говорил Ёсан. Чонхо окончательно в себе пропадает, когда обхватывает ладонью давно стоящий член и двигает рукой в такт движениям демона. Он срывает голос, лбом прикладывается к спинке лавочки и глотает собственные слезы. Чонхо кончает, простонав имя суккуба и следом чувствует, как из него выходят, и внутри остаётся лишь холод. Пастор без сил ложится на скамью и тяжело дышит. Его тело истерзано ранами, синяками и укусами, все внутренности будто перекрутило. Чонхо закрывает глаза рукой, а стоящий рядом демон накрывает его порванными одеяниями и наклоняется ближе к лицу пастора: — Встретимся ровно через месяц, — шепчет суккуб, рукой поглаживая голое бедро Чонхо. В церкви пастор остаётся один на один со своей болью. Свечи вновь сами собой зажигаются, и только теперь он может увидеть каждый след, оставленный его демоном. Чонхо от себя тошно и страшно, но молиться более бесполезно. Он всё равно чарам Ёсана поддастся, отдастся ему каждой частицей своего тела. И, наверное, молиться действительно смысла нет. В любом случае, дорога в Рай ему закрыта.