
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Продолжение детективного романа Фред Варгас "Холодное время".
Все персонажи, упомянутые в "Холодном времени", принадлежат Фред Варгас, не упомянутые - автору, Неподкупный - Истории, правда - всем и никому.
Заметки на полях: "Une femme dans la Révolution"
10 июля 2024, 01:46
"Корнелий Столяров 4 июля 2024 г. в 18:30
Но вот ещё весьма интересный *образ* Робеспьера - Алекс Лутц в фильме Une femme dans la Révolution, 2013 (С русскими субтитрами - Революционерка)..."
Вынесу из комментариев - это отдельно интересно и к тому же имеет прямое отношение к "Талой воде", хотя на первый взгляд и не скажешь.
(Вообще, наверное, Фикбук не лучшая площадка для этого - но, с другой стороны, и не худшая; мало ли - вдруг кому-то еще когда-то пригодится).
Так вот, "Une femme dans la Révolution".
Прежде всего, большое спасибо за фильм и отдельное - за версию с субтитрами, они кардинально упростили задачу (хотя я все равно по максимуму "выслушиваю" оригинал - и зачем, например, надо было переводить "croisade pour la liberte" как "битва за свободу", чем не устроил "крестовый поход"? - не понимаю; но это мелочи). Заодно - крик души в адрес костюмеров: где они нашли этот ужасный парик? там же, где потеряли очки? - но это, в сущности, тоже мелочи.
Фильм в целом - неплох: я и не думала, конечно, что вы стали бы рекомендовать тратить время на некое подобие "Алого первоцвета", но опасалась более развесистой клюквы. Да, несообразностей хватает (Барер предельно странный, про Сен-Жюста помолчим, Марат и Эбер вообще исчезли, Робеспьер до расстрела на Марсовом поле у Дюпле не жил, опять "восьмодевятое термидора" en plein jour etc, etc) - но именно взятый в целом, этот фильм кажется мне до некоторой степени предвестником шоллеровского: попытка показать частную жизнь внутри больших событий как неотъемлемую часть этих больших событий. Я даже верю в историю Манон (кроме, разве что, финала - уехать жить в Вандею с незаконнорожденным ребенком смешанной крови в те времена - очень так себе идея); и по всему видно, что старались; но до "Народа и короля" фильм все же не дотягивает, и был бы средненькой костюмной мелодрамой по ВФР на один раз - если бы не Алекс Лютц (посмотрев несколько его интервью и выступлений, я уже не могу не написать фамилию так, как она звучит).
Скриншоты выглядели многообещающе, но такого я не ожидала.
Чтобы как-то структурировать впечатления, попробую пойти "снизу вверх" - от физического к духовному.
Если говорить о внешности - это, пожалуй, самое близкое к прототипу из всех виденных мной (адекватных) киновоплощений Робеспьера. Анджей Северин - очень хороший актер, но, простите, у него рост 180 см как минимум, и это особенно сильно заметно - и мешает, мне лично мешает - в сценах с Клаусом Марией Брандауэром (Дантоном); как ни "ужимается" для роли Робеспьера Пьер Ванек (опять-таки - замечательный актер) - все равно мы видим перед собой крепкого, физически сильного человека; такая же ситуация и с Войцехом Пшоняком, и - в еще большей степени - с Луи Гаррелем, который, впрочем, играет "оживший принцип", тут внешность третьестепенна. Та телесная хрупкость, которая - по всей вероятности - была присуща Робеспьеру и составляла важную часть общего впечатления, производимого им, отчасти присутствует у Жана Негрони, но проявляется у него скорее в форме нервного изящества, нежели очевидной уязвимости.
И тут приходит Алекс Лютц и показывает, как это должно было выглядеть в реальности. Небольшой рост и астеническое телосложение - не заслуга актера, просто индивидуальная особенность, но в данном случае она "играет" уже сама по себе, создавая контраст, который сразу бросается в глаза: благодаря своей подчеркнутой субтильности, персонаж Лютца не теряется - а, наоборот, выделяется среди всех остальных. Стоит отметить еще один момент: Алекс Лютц - ровесник своего героя, на момент съемок ему тридцать пять лет. Кроме него и Луи Гарреля (которому в "Народе и короле" тоже тридцать пять), остальные известные исполнители этой роли старше: Войцеху Пшоняку в "Дантоне" - сорок лет, Анджею Северину во "Французской Революции" - сорок два года, Жану Негрони в "Терроре и добродетели" - сорок четыре (как и Пьеру Ванеку в "Силе обстоятельств").
Алексу Лютцу тридцать пять - и выглядит он, как и прототип его персонажа, на свои или чуть моложе: благодаря мягким чертам лица (как и должно быть) и низкоконтрастному цветотипу. Я, правда, не понимаю, зачем гримеры превратили и без того "светленького" Лютца чуть ли не в альбиноса - наоборот, контраст надо было немного поднять; но в результате получилось нечто... почти по-детски невинное. С большими, ясными, полупрозрачными (тоже - как и должно быть) глазами. Конечно, о стопроцентном внешнем сходстве (и даже о "девяностодевятипроцентном":)) речь не идет - но чисто физически, фактура очень своеобразная и действительно очень близкая к прототипу.
Однако это в любом случае всего лишь заготовка, из которой можно сделать разное. Что делает Алекс Лютц (актер, надо сказать, весьма разноплановый, с большим театральным опытом и в первую очередь - великолепный комик, виртуозно владеющий такими жанрами, как скетч и стенд-ап)? Что за образ он создает - осознанно и последовательно, случайно-интуитивного попадания тут быть не может - на уровне личности, характера?
Персонаж Лютца - это, прежде всего, человек, очень уверенный в себе. В том, кто он и какой он, в том, что он говорит и делает. Эта глубокая уверенность сохраняется в нем почти до самого конца сюжета (скомканного и страшного) и представляет собой статичную основу характера, его устойчивый фундамент. А вот поведение и манеры оного персонажа производят впечатление двойственное - переливчато-мерцающее, как его неизменный на протяжении почти пяти лет сюжетного времени сюртук из зеленовато-золотистой тафты (который, к слову, тоже заметно выделяется на фоне одежды окружающих).
Откровенный и сдержанный (то самое "franchise" и "réserve" из письма к Демулену), приветливый и надменный, естественный и высокопарный - сложно представить более точное воплощение роллановских ремарок про "искренний и вместе с тем пафосный тон", чем речь (или, скорее, тост - "...soyons à la hauteur des vertueuses tâches qui nous attendent désormais") лютцевского Робеспьера в кафе, после избрания в Конвент - он, помимо прочего, то почти красив, то почти уродлив: все решает свет, ракурс, выражение лица. Практически никогда не выражая сильных эмоций, это лицо отнюдь не является и застывшей бесстрастной маской: у Лютца тонко нюансированная мимика (оказывается, "жераровское" и "десеневское" могут образовать весьма удачный сплав), и она (вкупе с так же тонко нюансированной интонацией) хорошо передает те сложные процессы, которые происходят в душе его персонажа. Возникает эффект "быстрой воды под тонким льдом", и ломается этот лед только дважды (не считая сцены с выстрелом, где просто страшная рана и невыносимая боль): первый раз - в разговоре с Фуше ("Une société ne peut pas vivre sans aspirer à une dimension supérieure", если правильно слышу), когда эти ясные полупрозрачные глаза начинают как будто светиться изнутри, второй - в тот момент, когда Давид описывает кульминацию праздника Верховного существа, на лице Робеспьера появляется экстатически счастливая улыбка, которую ему стоит усилий сдерживать - и на пару секунд сдержать не удается.
Эти моменты и следует, по-видимому, считать ключевыми для понимания персонажа Алекса Лютца. Та внутренняя сила, которая компенсирует столь явную внешнюю слабость - нечто гораздо большее, чем уверенность в себе: это вера в Бога. Буквально: вера. В Бога. Не зря в самой первой (анахронистичной) сцене у Дюпле разговор идет именно о религии; собственно, главное сказано уже тогда - демуленовским "clairvoyant". Вот кого играет Лютц: не тирана и диктатора, не одержимого убийствами психопата (хотя легкое сожаление о печальной необходимости, звучащее в словах "la Convention a décrétée la destruction totale de la Vendée", поражает, может быть, сильнее, чем буйная кровожадность Каррье), не резонера-догматика - но визионера, провидца, пророка; и в этом смысле он создает, насколько мне известно, уникальное воплощение образа.
В столь явном виде этого нет ни у кого из предшественников Лютца (реплика Анджея Северина "человек не должен жить без веры" и последняя сцена "Террора и добродетели" - все же не совсем то, а герои Пьера Ванека и Войцеха Пшоняка - вообще в первую очередь прагматичные политики); и ни за кем из них Лютц не следует. Можно было бы сказать, что он играет роллановского Робеспьера - но и это не совсем так, хотя общее определенно есть; однако - возьму на себя смелость предположить (в порядке сугубо личного мнения, безусловно), что в рамках сценария "Une femme dans la Révolution" Лютц делает одновременно и меньше, и больше, чем мог бы сделать в пьесах Ромена Роллана. Меньше - потому что фактический объем роли невелик (хотя не так уж и мал, чистого экранного времени у Лютца примерно двадцать минут); больше - потому что высокая плотность и однозначность роллановского текста почти не оставляют актеру пространства для маневра, а здесь оно есть. В результате, у персонажа фильма - при всей, казалось бы, примитивности сценария - и среднее измерение (личностное), и высшее (сущностное, духовное) оказались прописанными четче, чем у Роллана. Именно в таком виде этого высшего измерения, "dimension supérieure", у Роллана нет: он не дошел до него всего полшага и - остановился.
Но реальный Робеспьер идет дальше.
И персонаж Алекса Лютца идет дальше.
Почти все, кто говорит о Робеспьере - на любом уровне, в любой форме - недооценивают, упускают из виду, намеренно игнорируют, а то и прямо дезавуируют тот факт, что Максимильен Робеспьер был человеком верующим. Совершенно не религиозным, и при этом - по-настоящему верующим: так бывает, в некоторых случаях - только так и бывает. Время от времени все же находятся люди, которые заявляют об этом всерьез, внятно и честно; Ромен Роллан был одним из них. Однако он подошел к вопросу одновременно и очень верно, и очень неверно: "Сен-Жюст и Робеспьер глубоко, истово веровали в Бога" - применительно к Робеспьеру это так, насчет Сен-Жюста разговор отдельный; "в Бога Жан-Жака Руссо, вовсе не того, что у церковников, но тем не менее в самого настоящего Бога" - уже заметное отклонение; "в существование Идей, стоящих выше людей, и единственно существующих по-настоящему" - а вот здесь критическая ошибка. Между "идеей Бога" и верой в Бога - предельно личной, идущей из самой глубины сердца - пропасть, "разрыв функции"; Роллан то ли не способен так верить сам, то ли не верит, что Робеспьер - способен, но подлинной, живой взаимосвязи с "dimension supérieure" в его персонаже нет. Зато ее убедительно описывает (впрочем, ему опять-таки не верят) другой человек, очень много сделавший для восстановления доброго имени Неподкупного: Анри Гийемен.
И если в принципе допустимо так ставить вопрос, то можно сказать, что персонаж, сыгранный Алексом Лютцем - это даже не роллановский, а скорее уж гийеменовский Робеспьер, тот самый "политик и мистик". Поэтому вовсе не удивительно, что Антони Паскаль, автор очень интересного рисованного фильма о Робеспьере, который в большом и тоже очень интересном интервью (https://www.etudesrobespierristes.com/2016/04/18/mettre-la-vie-de-robespierre-en-images/) называет выступления Анри Гийемена одним из главных своих источников вдохновения - из всех киновоплощений Робеспьера особо и отдельно отмечает именно актерскую работу Алекса Лютца.
И она того действительно стоит. Браво, мсье Лютц.
Спасибо, мсье Лютц.
Вот вам и "средненькая костюмная мелодрама по ВФР". С другой стороны - а куда еще можно было бы вписать такое?..
----
Это было серьезно, дальше будет забавно.
Внимательно смотрим на персонажа Алекса Лютца. Первым делом мысленно подбираем ему приличный парик (а это безобразие - с удовольствием сжигаем:) тоже мысленно, конечно:)) Уменьшаем немного рост и вес - где-то на 3-5 см\3-5 кг. Доводим до ста процентов внешнее сходство c Робеспьером: "ставим на место" черты лица (ох уж этот нос!), повышаем контрастность (у прототипа волосы все же скорее темно-русые\светло-каштановые, а не "пшеничный блонд", как у Лютца), возвращаем исходный цвет глаз - не просто серый, а отчетливо серо-зеленый, это важно; без оспинок, так уж и быть, обойдемся. Манеру держаться можно в целом оставить - к ней есть, что добавить (чуть-чуть внутреннего напряжения и резкости пластики), а вот убирать я, наверное, ничего и не стала бы. Голос и интонации тоже оставляем (на трибуне нам персонажа так и не покажут, хотя экстраполировать примерно можно - но на "камерном" уровне эти интонации работают еще как: от одного "Maintenant sors", сказанного Демулену, поплохеть может).
Еще раз внимательно смотрим на результат.
И кого мы перед собой видим? Ага. Именно.
Франсуа Шато.
Не знаю, смотрела ли Фред Варгас "Une femme dans la Révolution" - в принципе, могла, фильм вышел на два года раньше "Холодного времени" - но лучшего "визуального референса" для Шато, пожалуй, не найти и даже искать не стоит. Вот так он должен выглядеть, вот такое впечатление должен производить - с учетом вышеупомянутых поправок. То обаятельный, то почти отталкивающий; уязвимый и опасный; искренне радушный - и при этом настолько высокомерный, что скулы сводит; чуть скованный, но очень изящный - и очень уверенный - в каждом движении... в общем, комиссару Адамбергу было отчего напиться.
Но что поделаешь, если Шато - который никакой, конечно, не Шато - вот такой и есть. Что уж тут поделаешь:)
И вишенка на торте: видео по ссылке - https://www.youtube.com/watch?v=hjdvTu-MqzM - открытие Каннского кинофестиваля в 2017 году. Открывают его Моника Беллуччи и Алекс Лютц - и здесь это именно Лютц собственной персоной, актер, а не персонаж (какой бы то ни было); но!
В этой сцене - а это, разумеется, не экспромт, это заранее подготовленная и хорошо сыгранная сцена - есть несколько моментов... грубоватых, на грани вульгарности; с одной стороны, они мешают, с другой - без них, возможно, зрители, и так примерзшие к стульям, под эти стулья бы сползли. Потому что если их оттуда убрать, вся сцена будет представлять собой просто фейерверк чистой чувственности - с женщиной в качестве существа высшей природы, да.
Шато с Эггрун танцует, конечно, совсем не так, упаси Боже:) И вместе с Ретанкур они выглядят не так. Однако это тоже отчасти "визуальный референс". Хотя бы в том смысле, что - кто не боится выглядеть смешным (Лютц-то совершенно точно не боится, это его искусство и его хлеб), тот и не выглядит; и насколько внутреннее важнее внешнего...
...а когда они еще и образуют такое гармоничное сочетание - то...
...чтобы противостоять подобному воздействию, бреннивин - недостаточно сильное средство:)