Вечер

      Было в этом что-то странное: наблюдать, как Вергилий сидит рядом с ним, закутанный в мягкий плед. Как он сонно моргает и смотрит в мерцающий выкрученный почти на минимум телевизор.       Телевизор был новый, потому что старый благополучно разбился. Побольше, с более четкой картинкой, но такой же пузатый; его привез Неро, смахнув со старичка гаражную пыль — и предупредил, что если близнецы в порыве ссоры расколошматят и этот, третий придется доставать самим.       «Бесполезная вещь», хмыкал Вергилий поначалу. «Ничего интересного.»       Спустя пару недель Данте стал все чаще и чаще находить брата, внимательно смотрящего одну телеперадачу за другой.       — Малыш, это вредно, — проходя мимо как-то раз пробормотал он в чужое покрасневшее ухо. — От этого могут разболеться глаза.       Вергилий тогда огрызнулся. Напомнил о том, что у Данте были свои зависимости, и рацион, состоящий из одной пиццы, почему-то до сих пор не повредил его желудок.       Теперь, в один из вечеров, они сидели перед экраном вдвоем; их колени под пледом тесно соприкасались, теплые ладони лежали в дюйме одна от другой.       На экране монотонным голосом зачитывали сводку новостей. Заново отстроенные школы и больницы, последствия ужасающей катастрофы. Медленно, по кусочку приходящий в себя Рэдгрейв.       Данте слушал, иногда украдкой бросая взгляд на Вергилия.       На его белесые влажные от зевков ресницы. Неуложенные волосы, небрежно заправленные за уши (брат ненавидел, когда что-то мешалось перед глазами, и никогда не понимал манеры Данте закрывать отросшими прядями почти половину лица).       Подсохшее пятно на футболке, небольшое, легшее посередине груди. Данте пошутил о чем-то за ужином, Вергилий вдруг рассмеялся — живо и искренне, настоящим хохотом — и подавился, пока чай проливался через рот.       Он отмер, только когда Вергилий высвободил руку из-под пледа и со вздохом переключил канал. Диктор на экране сменился маленькими рыбками, резвившимися между водорослями.       Одна рыбка игриво толкнула вторую в бок и быстро нырнула ей под брюхо.       — Совсем как мы, — хрипло усмехнулся Данте.       Вергилий посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. Глубже зарылся в плед и сполз чуть ниже, подобрав ноги.       Данте до сих пор не верил, что это происходит. Всякие мелочи напоминали об этом, день за днем: жужжание стирки, болтыхавшей их смешанные в одну кучу вещи, две кружки, сушившиеся рядом с раковиной, заправленная на двоих постель, — наконец, запах, которым наполнилось агентство.       В прошлом Данте воспринимал это обветшалое здание как ночлежку, оно не вязалось с понятием дома, вечно прозябшее и пустое, в нем можно было только до отключки напиваться после изнурительных заданий и заедать фастфудом одинокие холодные вечера.       Теперь, среди темных коридоров и слабо освещенных комнат был он. Вергилий. В домашней растянутой одежде, чуть встрепанный и распаренный после душа. Не Вергилий-Король-Ада и не желавший всей власти в своем кулаке прежний старший брат.       Само собой, во многом он был тем же. Отчасти своенравный и горделивый. Со спрятанным внутри напуганным ребенком, брошенным в пасть демонам. Ребенком, которому так же как Данте пришлось слишком рано столкнуться с несправедливостью. Столкнуться с болью — болью, которую не каждый способен пережить.       Но он был — так странно и удивительно вдруг повернулась жизнь. С долгим задумчивым взглядом. Изломом губ, который хотелось проследить пальцем, его любовь, его вторая половина.       — Я акула, — вяло пробубнил Вергилий и, поцеловав Данте в уголок рта, уложил голову ему на плечо.       А еще сжал его руку в своей под пледом.       В телевизоре один пейзаж сменялся другим. Вода была чистой и прозрачной, сквозь нее с поверхности просачивались тонкие лучики света. Рыбки сверкали чешуей, догоняя друг дружку и сталкиваясь иногда хвостами. Чуть ниже, в темной глубине проплывала стайка морских коньков.       — Акула, так акула, — усмехнулся Данте и коснулся губами макушки Вергилия.       Вергилий уже дремал.