Жемчужина

      Хонджун устало потирает глаза и в очередной раз бросает взгляд на наручные часы. Время всего семь, субботний вечер в самом разгаре, а его тянет спать. Он в Париже уже добрые шесть дней, а всё никак не привыкнет к восьмичасовой разнице во времени. Дома, в Сеуле, уже глубокая ночь. Неудивительно, что организм просится в кровать. Но если сегодня их встреча отменится, то его четвертуют на площади Отель-де-Виль, невзирая на законы. Поэтому остаётся лишь ждать, попивать свой уже давно остывший кофе и думать о том, что кофеин перестал ему помогать ещё пару лет назад.       Вообще-то он ехал сюда для того, чтобы отдохнуть. Он с друзьями планировал этот совместный отдых целые полгода! И Хонджун искренне хотел просто быть тем самым туристом с постоянно включённой камерой. Ему хотелось переплачивать за горький кофе в популярных местах, стоять в очередях в музеи ради азарта, а по вечерам прожигать все заработанные за год деньги в дорогих ресторанах и барах. Он не был в таком отпуске много-много лет. Но как обычно бывает — всё сорвалось в самый последний момент. Его музыкальная компания получила проект века, упустить который было бы просто непростительно. Такой же непростительной оказалась новость о том, что в Париж он едет работать и курировать проект из штаб-квартиры заказчика. Хотя это был даже не такой плохой вариант, учитывая, что они все равно будут рядом.       — Как так можно? Как так можно, а? — возмущался Уён всю дорогу, пока они ехали из аэропорта до квартиры Минги и Ёсана, которые живут здесь уже почти пять лет. — Мы планировали это полгода! Сраных шесть месяцев. А ты мне говоришь, что будешь целыми днями пропадать в офисе? Знаешь, трудоголикам полагается отдельный котёл в Аду, где они будут лежать и ничего не делать, чтобы мучиться даже после смерти!       Хонджун тогда с трудом сдерживал смех и всё смотрел в сторону Сана с мольбой в глазах. Но тот только покачивал головой. Он это несколько дней выслушивает.       Но к счастью чужое недовольство стихло к третьему дню. Днём он получал по сотне сообщений с фотографиями, голосовыми и видео из музеев, кафе и выставок, а вечером выслушивал об этом на совместных встречах. Такой формат его вполне устраивал, потому что после дня работы в студии говорить совсем не хотелось. Конечно, перед этим он выслушивал лекцию от Уёна, но обычно через полчаса все забывались за ужином. И сегодняшний вечер ничем не должен был отличаться от других, разве что Хонджун позволил бы себе вина. Однако Ёсану перепали билеты в одно из кабаре столицы. Отказы не принимались, особенно от Хонджуна, поэтому выбора особого не было.       — А это точно лучшее кабаре Парижа? — скептически спрашивает Хонджун, когда они спустя час всё же собираются у входа. Из них пятерых сегодня работает только он один, но почему-то единственный не опоздал.       — Я не говорил, что оно лучшее. Но точно одно из них, — фыркает Ёсан, шагая впереди, как главный держатель билетов. — Однако на мой вкус оно действительно лучшее. Это не приевшийся всем Мулен Руж.       — Уважай классику, — доносится из-за спины голос Сана и в компании звучит тихий смех.       Но как бы Ёсан не расхваливал это место, изнутри оно выглядит... обычным. Точнее обычным настолько, насколько позволяют себе быть заведения такого толка. Красные стены, украшенные карнавальными масками, сценическими веерами и элементами костюмов. А ещё зеркала, много зеркал. В основном зале ситуация не лучше, но и не хуже. Тусклое освещение скрывает приевшийся красный цвет стен, хрустальные подвески на не функционирующих люстрах красиво отражают свет от уже включённых прожекторов. Хонджун успевает даже удивиться, когда понимает, что на первом ярусе, за столиками возле сцены, все места занятые. Да и столы на втором ярусе заполнены почти полностью, хотя люди до сих пор приходят.       Неужели шоу действительно хорошее?       Начинается всё классически. Общий танец, общая песня, несколько слов от хозяйки заведения. Только после этого официанты разносят еду и напитки, в том числе и алкогольные. Своё вино Хонджун сегодня всё же выпивает. И после двух бокалов представление на сцене кажется чуточку интереснее. Они даже начинают обсуждать его между собой. Ёсану и Уёну больше понравился дуэт двух милых девушек, которые между танцами успевали даже петь. Хонджун и Сан сошлись во мнении, что номер с чтением стихов и похабных анекдотов вполне себе хорош. Минги же пока что по достоинству оценил только виски и костюмы, в которых дамы выходили на сцену.       — Это комплимент шоу или мастеру, которые делает эти костюмы? — с усмешкой спрашивает Уён, хитро поглядывая то на Минги, то на Ёсана.       Только сейчас в голове у Хонджуна складываются пазлы. Пять свободных билетов на лучшие места, отличное обслуживание, шутки парней про работу Ёсана. Да, он знал, что тот работает в своей швейной мастерской, но только сейчас становится понятно, что именно они там делают. Неудивительно, что он называет это шоу лучшим. В конце концов, нельзя считать по-другому, когда все выступают в твоих костюмах.       После двух часов шоу всё равно становится тяжело. Хонджун уже почти и не смотрит на сцену. Девушки прекрасны, их голоса льются по залу, но глазу уже всё одно. Наверное, он даже не останется на полночное шоу, о котором говорил Ёсан. Завтра у него единственный выходной и сокращать ночь ему не хочется. Остался всего один номер, после которого можно будет вызвать такси.       Когда свет гаснет полностью, Хонджун удивлённо дёргается. До этого слабое освещение оставалось на протяжении всего шоу, позволяло ориентироваться в зале. Но сейчас он с трудом разбирает то, где на столе его стакан, а где стакан Ёсана, что сидит с ним рядом. Он шаркает по столу, но друг шлёпает по рукам, заставляя обернуться к сцене, над которой уже зажглись прожектора. Виден лишь один силуэт. Высокий, тонкий и... мужской?       Это уже заставляет смотреть на сцену, не отрываясь. Как минимум, потому что такого сегодня ещё не было. Вместе с ним на сцене ещё белый рояль под цвет костюма и музыкант — одна из девочек, что танцевала до этого. Сначала звучит только лёгкая музыка, юноша не разворачивается, продолжая держать на плечах меховую накидку, которая скрывает его костюм почти полностью. Видны только красивые белые чулки и такого же цвета обувь на невысоком каблуке. Когда музыка становится быстрее, ярче, он всё же разворачивается к публике лицом под их ликование.       В этот момент Хонджуну кажется, что сердце у него разбивается и сваливается осколками вниз, к тазовым костям. Эта белоснежная кожа, блестящие тёмные волосы, хитрый взгляд и пухлые губы, которые изогнуты в лёгкой улыбке. Настоящее совершенство.       Но всё меркнет, когда он начинает петь. Кажется, весь зал забывает о том, как дышать. Это не что-то похабное или весёлое, в духе тридцатых годов. Это похоже скорее на грустную любовную балладу, в конце которой все умерли. Он поёт, прикрыв лисьи глаза, но не забывает двигаться. Одно движение и вот одна белая перчатка слетает вниз, другое движение и нет второй. Когда глаза открываются и снова глядят в темноту зала двумя огнями, слетает и накидка с красивых плеч. На мгновение Хонджун практически задыхается, крепче хватаясь пальцами за свой полупустой бокал. Костюм в основном представляет собой соединение жемчужин. Они закрывают плечи, длинную шею, свисают по светлому корсету, который прикрывает от любопытных глаз грудь и талию. Бёдра закрыты светлой тканью и это придаёт костюму особый шарм.       — Я делал его так долго, — вдруг шепчет рядом Ёсан. Хонджун оборачивается на друга, глядя в глаза. Тот выглядит довольным. — Но это того стоило.       Не согласиться с этим сложно.       Ближе к кульминации номера с бёдер спадает и полупрозрачная ткань. Теперь на красивом теле остаётся только жемчужины, корсет, который затянут как будто бы до невозможности туго, и нижняя шёлковая часть в виде шорт, которые тоже украшены жемчужинами. Хочется спросить у Ёсана о том, где он столько их нашёл и правда ли эта талия такая тонкая. Но Хонджун лишь молчит. Молча дослушивает песню, молча поднимается с аплодисментами, молча уезжает в апартаменты после этого, чувствуя, что это был его личный конец.       А ночью он снова видит во снах это красивое лицо, тонкую талию, длинные ноги. Он слышит этот голос и просыпается мокрым. Во всех смыслах.       Это как наваждение. Работа уходит на второй план. Хонджун продолжает что-то делать, даёт поручения, подписывает бумаги, но в голове только этот светлый образ. Его хочется уловить, поймать, рассмотреть поближе. Но каждый раз он ускользает из мыслей и снов. От отчаяния пришлось даже лезть в интернет. Но там мало информации. Ни настоящего имени, ни контактов, ни фотографий. Съёмка в кабаре запрещена, все телефоны они сдавали на входе. Единственное, что там есть — сценическое прозвище и даты выступлений.       Жемчужина.       Жемчужина, которая выступает только по субботам. Наверное, из-за этого в этот день в зале яблоку негде упасть.       Но в отличие от других, у Хонджуна есть человек, который видел и трогал эту Жемчужинку лично. Правда что-то подсказывает ему, что ответы на свои вопросы он не получит.       — Прости, но я не могу, — с долей грусти говорит ему Ёсан, когда они поднимают эту тему, оставшись наедине в пятничный вечер. — Я подписал контракт и не имею право разглашать личную информацию об участниках шоу.       — Но... ты его знаешь? — аккуратно спрашивает Хонджун.       — Да, знаю. И я совершенно не удивлён, что он тебе так понравился. Он нравится всем.       — Я не все.       Ёсан на это только смеётся тихо, поправляя длинные передние пряди волос.       — Это я помню, — кивает он. В глазах как будто лёгкая тоска по прошлому. — Это у тебя ещё со школы. Если моё, то моё, а если не моё, то ничьё, да?       Хонджун усмехается на это, слегка пожимает плечами. В школе он был максималистом, но с годами и тяжестью дел это исчезло. Но внутри зудит как раньше. Странное чувство.       — Ну, если он тебе так понравился, то можем завтра ещё раз сходить. Только на этот раз придётся остаться на второе шоу.       — А что за второе шоу?       — Шоу после двенадцати более... открытое, — в глазах Ёсана загорается игривый огонь. — Обнажённого тела больше и возможностей больше. Там выступает другая труппа. И часто девочек с этого шоу приглашают для приватного выступления. Конечно за отдельную плату. За очень большую плату.       — А...       — Не бойся! — перебивают тут же Хонджуна, словно успев прочитать мысли. — Твоя Жемчужина в этой шоу-программе не участвует, и взять его для приватного номера нельзя. Но... я могу поговорить с хозяйкой. Может она разрешит поговорить вам наедине. Только обещай вести себя достойно.       — Клянусь собственной честью, — Хонджун театрально склоняет голову и Ёсан только закатывает глаза в ответ на это.       На следующий день они снова идут туда, правда в неполной компании. Сан и Уён укатили куда-то за город к старым приятелям и обещались быть только к понедельнику. Но может так даже и проще, учитывая реальную причину второго посещения кабаре. В курсе только Ёсан. Хотя Минги скорей всего тоже всё прекрасно знает, но тактично молчит об этом. Только за это стоит быть благодарным другу.       Шоу практически в точности повторяет то, что было до этого. Слегка изменён порядок номеров, костюмы, добавлено чуть больше танцев. Но всё выглядит так же целостно, как и в прошлую субботу. Сейчас, на трезвую голову, Хонджун понимает это чётко и ясно. Но все его мысли стираются из головы, когда свет снова гаснет. Время тянется слишком долго и с губ слетает облегчённый вздох, когда софиты загораются над сценой. Только в тот же момент он теряет дар речи. В этот раз костюм чёрный. Чёрный жемчуг, шёлк и корсет на белоснежной коже. Вместо меховой накидки кружево. А волосы... волосы светлые. Господь, когда же он всё это успел?       Песня в этот раз обжигающая, с придыханием и взгляд скорее резкий, нежели наивно-игривый. Это заставляет Хонджуна расстегнуть пару верхних пуговиц на своей тёмной рубашке. Страшно даже моргать. Вдруг всё исчезнет, станет ещё одним сладким сном. Но ничего не исчезает, а просто заканчивается. Номер заканчивается, а Хонджун всё также молча аплодирует. Время на часах близится к одиннадцати. До второго шоу ещё целый час.       — Ты уверен, что это удобно? — тихо спрашивает Хонджун, когда Ёсан тянет его и Минги за кулисы во время перерыва.       — Если ты думаешь, что они боятся парочки мужских глаз, которые могут увидеть их голыми, то можешь не переживать. Да и к тому же нет никаких проблем, если эти глаза не интересуются женскими телами.       Минги и Хонджун переглядываются только, усмехаясь.       Кажется Ёсан работает с этим коллективом давно. Потому что пока они шли, не было ни одной девушки, которая с ним бы не поздоровалась. Некоторые так и вовсе лезут с объятьями. А хозяйка заведения тискает его как родного сына.       — Ты стал так редко к нам забегать, — недовольно выговаривает ему женщина. На вид ей не дашь больше сорока, но по рассказам Ёсана примерно столько она только в этом деле. Природа или хирургический нож — пусть каждый решает сам.       — Прости. Очень много работы в последнее время.       — Ох, как я могу злиться на свою маленькую фею? Минги! И ты здесь.       Минги улыбается ей и мягко целует руку. Женщина расцветает на глазах.       — Да вы и с новым гостем, — наконец-то её хитрый взгляд добирает и до Хонджуна. — Как тебе шоу, милый?       — Восхитительно, — честно отвечает он. — Я думал, что Ёсан обманывает насчёт лучшего кабаре Парижа. Но теперь думаю, что так оно и есть.       — Конечно же, оно лучшее! У нас только столько ярких звёздочек...       — И жемчужин.       В этот момент светлые глаза засияли ещё больше. Она точно поняла намёк и теперь ей интересно.       — Да, наша Жемчужина лучшая. И мы... им гордимся.       — Мы как раз насчёт него, — Ёсан берёт руку подруги в свою, выдыхает шумно. — Хонджун очень хочет познакомиться с ним. Если ты понимаешь, о чём я.       — Нет, мальчики. Жемчужинка не выступает в полночном шоу. Это не его уровень.       — Я знаю. Но тут вопрос скорее жизни и смерти... Ну, ты посмотри в эти грустные глаза! Ты спасёшь этому безнадёжному жизнь, если позволишь им хотя бы просто поговорить.       Хонджун поджимает губы, опускает взгляд и пытается сделать вид, что не услышал оскорбление в свой адрес. Если это поможет получить желаемое, то он будет с удовольствием выслушивать их и дальше. И, кажется, его потрёпанный вид создаёт нужное впечатление.       — Думаю, что он попросит в два раза больше, чем просят другие.       — Деньги — это не проблема.       — Люблю таких, — усмехается женщина. А после шумно выдыхает, похлопывая Ёсана по плечу. — Отведи его в одну из комнат. Может что-нибудь и получится.       Закрытый этаж на вид кажется не таким отвратительным, как нижний. Красный цвет стен не такой яркий, не такой кричащий, красиво сочетающийся с неоновым оформлением. Здесь всего шесть дверей и, наверное, комнаты однотипные со сценой, небольшим пианино, прикрученным шестом. А ещё кровать, небольшой мини-бар и пара диванчиков. Здесь проглядывает намёк на пошлость, но Хонджун старается не строить из себя дизайнерского критика. Нет красного, зеркал и на том спасибо.       Здесь время тянется по-особенному. Кажется, проходят часы, но в реальности не прошло и десяти минут. Он нервно стучит по подлокотнику диванчика, шагами измеряет комнату, даже достаёт виски из бара, наливая себе немного в стакан. Надежда внутри медленно гаснет и Хонджун даже не сразу оборачивается, когда дверь за спиной хлопает. Он уже ждёт, когда Ёсан скажет ему о том, что ничего не вышло и такси ждёт их внизу.       Но вместо голоса друга он слышит только то, как щёлкает замок. Разворачивается и на мгновение млеет.       Жемчужина стоит перед ним.       И юноша открыто теряется, когда видит человека, похожего на себя. С губ как будто даже слетает облегчённый вздох. На лице появляется мягкая улыбка. Атмосфера становится спокойнее.       — Так это вы так жаждали знакомства со мной? — тихо спрашивает парень. Он проходит дальше, усаживаясь на край кровати и закидывая ногу на ногу.       — Да, — только и говорит Хонджун. Мозг запоздало понимает, что ему не пришлось для ответа менять язык. — Вы знаете корейский? Ой, то есть…       — Я родился в Корее и прожил там почти всю свою жизнь, — улыбка становится чуть шире. — И удивительно, что мы с вами встретились именно в Париже.       — Судьба?       — Я в неё не верю.       Хонджун не смеет подойти ближе, не хочет напугать резкими движениями. Он лишь мягко присаживается на один из диванов, оставляя пространство. Ему бы не смотреть так жадно, не этому его учили родители. Но взгляд оторвать практически невозможно. Глаза жадно впитывают образ, рассматривая детали, которые издалека было практически не видно. Сейчас он видит красивые выведенные узоры на лице, подведённые глаза, мелкие детали на костюме, вышивку на чёрном корсете. У Ёсана очевидно золотые руки, раз он создал такое произведение искусства. И он явно знал, что нужно подчеркнуть. Маленький хитрец всегда видел больше остальных.       — Мне сказали, что вы хотите со мной поговорить, — голос заставляет Хонджуна вздрогнуть. — Только не просите станцевать вам. Время моей работы уже закончилось.       — Я остался вполне впечатлён сегодняшним номером.       — Тогда что вдруг? Ёсан так не сказал мне конкретную причину.       — Вы с ним разговаривали?       — Да, несколько минут назад. Он сказал, что я пожалею, если откажусь хотя бы пять минут провести с вами, — парень фыркает, опирается на кровать руками, слегка наклоняясь назад. — Сказал, что я заработаю за эти пять минут больше, чем за несколько своих выступлений.       — Звучит жалко.       — Хорошо, что мы вдвоём это понимаем.       Хонджун тихо смеётся, краснея. Кажется, Ёсан перестарался в помощи. Но хорошо, что это не оттолкнуло и не создало лишних впечатлений. Или это он просто выглядит слишком забито и устало для маньяка?       — Но вы меня заинтересовали... Давайте так! Удивите меня. И может тогда я что-нибудь для вас сделаю.       — Удивить?       — Да. Сыграйте со мной в эту игру. Только прошу, не нужно снимать штаны! — парень смеётся слегка, прикрывая рот рукой.       На несколько секунд это озадачивает. Он крутит головой, пытаясь понять, что здесь вообще можно сделать. Идея с шестом отпадает сразу, потому что это слишком нелепо. В уголочке он видит коробку с лентами и ещё чем-то, но это тоже глупо. Единственное, что остаётся — это старое пианино. Хонджун поднимается с места, открывает крышку, проверяя звук. Слегка расстроено, но не критично. В голову ничего не лезет, кроме одной песни, что уже неделю не оставляет его.       Он поёт песню, которую Жемчужина пел на прошлой неделе.       Из-за неё всё валилось из рук. В студии нужно было сводить десятки песен, но получалось всё плохо, потому что в голове играла только одна мелодия. Её найти удалось быстро, это баллада из прошлого. Теперь эта композиция у него в плей-листе и о другой музыке вспоминать даже не хотелось. Сейчас он играет с ошибками, пусть и мелкими. Голос тихий, но вполне себе можно разобрать слова. И когда песня заканчивается, то по комнате раздаются лёгкие аплодисменты. Хонджун оборачивается на них, театрально кланяется и спускается со сцены. Чужая довольная улыбка говорит о том, что всё было не так уж и плохо.       — Мне стоит беспокоиться о конкуренции?       — Не думаю, что когда-нибудь захочу попробовать себя в чём-то подобном, — усмехается Хонджун, делая ещё глоток виски. — Так что можешь не бояться.       — Расскажем друг другу рандомные факты? — парень поднимается на ноги, подходит ближе. Он тоже тянется к алкоголю. В голове всплывают слова Уёна о том, что если человек не стесняется в компании с тобой пить, то ему комфортно и безопасно. — Мне нравится розовый цвет.       — А я... Ну, у меня есть татуировки.       — У тебя отлично получается! Ничего, что я... так? Неформально.       — Ничего.       Вблизи улыбка кажется ещё большим очарованием. Хонджун понимает, что он пропадает окончательно и бесповоротно. Смотрит в эти красивые глаза и не может оторваться, хотя знает человека всего несколько минут. Мама бы сказала, что так бывает только в книгах, где всё не по-настоящему. Но как не по-настоящему, если всё внутри пылает взаправду? Дикость какая-то.       — Извини, я на самом деле до конца не понимаю, что мне делать, — с тяжёлым вздохом говорит ему парень, глядя после выпитого алкоголя чуть растерянно.       — Нет, это ты извини меня, — Хонджун ласково касается руки, но её тут же отдёргивают. Расстояние между ними снова увеличивается.       — Э, нет, красавчик. Это главное правило заведения. Я могу тебя трогать, а ты меня — нет.       Хонджун чувствует, как лёгкого чувства стыда краснеют уши. Ему становится неловко до жути. Он всего лишь на мгновение забылся, позволил себе вольность и совершенно не подумал о том, что это могло быть неприятно другому человеку.       — Не нужно так напрягаться, — чужая ладонь на плече заставляет слабо вздрогнуть. Улыбка вселяет прежнюю уверенность. — Просто продолжай.       А о чём тут продолжать? О том, что Хонджун влюбился как дурак в незнакомого человека? О том, что поверил в глупые сказки о какой-то там любви с первого взгляда? Или о том, как это сводит его с ума днём и ночью, не оставляя ни одной свободной минуты? Выпитый алкоголь вот-вот развяжет ему язык и тогда ситуация станет практически патовой. Нужно взять себя в руки! Он же не мальчишка с улицы, у него в подчинении сотни людей. Стоит просто вспомнить азы. И теперь снова становится стыдно. Потому что он даже не представился перед ним.       — Меня зовут Хонджун, — представляется Джуни. — Извини, руку не подаю, брезгую.       На это громко смеются и становится чуточку легче. Значит не всё потерянно.       — Ёсан мне уже сказал. За пять минут, что мы с ним говорили, он, наверное, половину твоей биографии успел мне выложить, — парень наливает себе ещё, выпивая алкоголь. Его движения всё более открытые, глаза сияют. Он вообще пил когда-нибудь до этого?       — И что же он успел наговорить?       — Что тебя зовут Хонджун, ты из Сеула, здесь ты по работе, хотя вы планировали отдых. Что ты невыносимый работяга, гореть тебе за это в Аду. Но как я понял, это не его слова, — теперь смеётся Хонджун. Уён с его причитаниями преследует их даже здесь. — Что ты любишь кофе, хоть он тебе и не помогает, сам пишешь музыку и никогда раньше не влюблялся с первого взгляда.       Хонджун хлопает глазами, отводя взгляд в сторону. Господь, даже это? Серьёзно? Хотя... может это и облегчит ему жизнь. Не нужно будет тратить время на объяснение своего поступка, подбирать слова. У Ёсана сказать об этом получилось гораздо легче. Да, сейчас немного неловко. Но бывают ли моменты, когда признания в симпатии звучали адекватно? Наверное, нет.       — Прости, я не хочу приносить тебе дискомфорт, — начинает тихо Хонджун, похлопывая по карманам. Чёрт, телефон всё ещё на входе. — Ох, телефон... Ты подождёшь меня здесь? Я схожу за телефоном и переведу тебе сумму, которую ты скажешь. Или знаешь, я могу выписать чек. У Минги должны несколько штучек в бумажнике, я схожу...       Он обрывает себя на полуслове, когда чувствует прикосновения к своей ладони. Чужое дыхание обжигает открытую шею и Джуни понимает, что они стоят даже слишком близко. С такого расстояния чувствуется запах алкоголя, аромата парфюма, видны трещины на губах, алый румянец, который цветёт яркими пятнами на лице.       — Тебе правда... так понравилось? — голос звучит так тихо, чтобы услышал только один человек. Хотя здесь всё равно кроме них никого нет.       — Ты был прекрасен, — шепчет на похожий манер Хонджун. Он чувствует, как у него подрагивают пальцы от желания провести по нежной коже рукой. — Никогда не видел ничего более... идеального.       — Меня зовут Сонхва, — говорит ему юноша. — И я очень сильно хочу, чтобы ты меня коснулся.       Этого хватает, чтобы Хонджун сорвался. Проводит рукой от кончиков пальцев вверх по ладони, предплечью и плечу, оглаживая острую ключицу. Второй рукой он тянет Сонхва к себе за талию, прижимая ближе. Тонкий силуэт в руках изгибает, открывает шею, позволяя поцеловать. И Джуни как в омут с головой: касается пылающей кожи, обводя губами яремную ямку, мягко облизывая линию челюсти. Чужие руки цепляются за плечи, мягко сжимая ткань рубашки. И тяжёлое «О-о» срывается с мягких губ, когда Хонджун слабо прикусывает плечо.       Теперь наличие кровати не смущает, а скорее даже радует. Потому что опускать такое сокровище на эти узкие диваны совершенно не хочется. Будь он в трезвом состоянии, то точно подумал о чистоте покрывала и о том, сколько людей побывало здесь до них. Но сейчас все его мысли занимает только один человек. Сонхва-Сонхва-Сонхва. Даже имя звучит, как драгоценность.       Отросшие волосы раскинуты как ореол вокруг нежного лица. Хонджун нависает над ним, рассматривая эту блестящую от макияжа кожу, горящие тёмные глаза, приоткрытые губы. Они манят, как ничто другое. Он поднимает взгляд и, уловив тихое согласие, наклоняется, мягко прикасаясь к ним. Поцелуй еле уловимый, но долгожданный. Столько раз за последние дни Джуни видел его во снах, а теперь ощущает его наяву. Ничего слаще с ним в этой жизни ещё не случалось.       Со шнуровкой корсета они справляются в четыре руки, посмеиваются, сталкиваясь лбами. Сонхва под конец просто тянет и рывком рвёт шёлковые ленты. Ёсан за это убьёт его, но он подумает об этом потом. Сейчас он двигается в такт рукам Хонджуна, позволяя снять с себя элемент одежды. И Джуни не сдерживает слабого стона, когда понимает, что корсет ни черта не утягивал. На теле практически нет следов от шнуровки. Эта талия действительно такая тонкая. Он не сдерживается, наклоняется ниже, оставляя на торсе поцелуи, опуская руки на бёдра. Сонхва подмахивает слабо, его собственные пальцы скользят с плеч на голову, сжимая пряди, а потом обратно на ткань.       Становится жарко и Хонджун на мгновение отрывается от тела под собой, расстёгивая пуговицы. И он не успевает ещё даже полностью опуститься обратно, как Сонхва вдруг касается обнажённых плеч, слегка царапая светлую кожу.       — Не думаю, что я сейчас готов, — говорит Сонхва, привлекая внимание и заставляя поднять голову. — Ну… готов к чему-то большему.       — Я бы и не посмел. Сегодня в этом доме поклоняются только одному телу.       Сонхва тихо посмеивается, а после позволяет слегка изменить позу. Приходится развести бёдра в сторону, согнуть ноги в коленях. И ему самому кажется, что Хонджун между ними смотрится хорошо. Практически правильно.       Всё это похоже на наваждение. Голова идёт кругом с каждым бережным поцелуем всё больше, а играющий в организме алкоголь продлевает это ощущение. Одно мгновение и губы касаются плеч, оставляя на ключицах россыпь мелких прикосновений. Другое мгновение и поцелуи уже более влажные, остающиеся следом в районе солнечного сплетения. Третье и горячие губы мажут по низу живота, слегка отодвигая линию шорт. Хонджун поднимает взгляд, смотрит с вопросом и ему хватает одного уверенного кивка. Обнажён сейчас во всех смыслах.       Он не объяснит этого порыва ни сейчас, ни завтра, может быть никогда вообще. Здесь и усталость, и алкоголь, и искренняя заинтересованность. Хонджун был не первым, кто пожелал встречи с ним, но стал единственным, которому Сонхва позволил. Наверное, здесь свою роль сыграл и Ёсан, которому он доверяет. Не стал бы хороший приятель знакомить с каким-то маньяком, верно? Но окончательно всё свернуло не туда, когда он увидел его лично. Этот слегка растерянный взгляд, искренность в словах, чистые эмоции. Тяжело не проникнуться таким человеком. Нельзя сказать, чтобы он прям думал о том, что всё так может закончиться. Но точно может утверждать, что не пожалеет об этом.       А Хонджун над ним совершенно забывает о собственном возбуждении. Сейчас в этом мире есть только Сонхва, который перед ним так открыт. Он аккуратно целует разведённые бёдра, не оставляя никаких следов, чтобы не смущать, не провоцировать слухов. Во рту собирается слюна, когда мажет губами по влажной головке. Звонкий стон отражается от стен, почти глушит Джуни. Руки крепко, но не до боли, сжимают бедра, слегка приподнимают, позволяя двигаться свободнее. Глаза закатываются от накатывающего удовольствия, когда в волосах чувствуется ладонь.       Сонхва же не знает, чего ему хочется больше: оттолкнуть, чтобы этот испытывающий жар прекратился, или же, наоборот, толкнуться сильнее. Даже хорошо, что сейчас его придерживают, не даются сорваться и нарваться на зубы. Губы ласковы с ним, юркий язык лижет от основания до головки, оставляя всё больше мокрых следов. И с каждым движением головы тело содрогается всё сильнее, пальцы поджимаются на ногах.       — Хонджун, — хрипло зовёт Сонхва. Хватка в волосах становится жёстче. Пальцы сжимают волосы, слегка оттягивают. — Я же... Ох, Джуни!..       От такого обращения Хонджун сам теряется, сглатывает почти рефлекторно и это как начало конца. Сонхва вдруг громко стонет, мычит тут же, прикрывая рот, выгибаясь. Бёдра напрягаются, и рукам Хонджуна приходится приложить усилие, чтобы удержать их на месте. Он ждёт, несколько раз обводит член языком и только после, когда оргазм остаётся лишь мягкой истомой в теле, осторожно отстраняется, укладываясь рядом.       Он даже слово не успевает сказать, как Сонхва вдруг резко поворачивается, целуя в губы. Хонджун запоздало вспоминает о том, где только что были его губы. Но сейчас это сильно им не мешает. Потому что поцелуй получается не таким, как первый. Он острее, губы болят и между ними чуть меньше одежды. Кожа к коже. И навязчивая идея не отпускает ни одного, ни другого. Джуни сам не сдерживает слабого вздоха-оха, когда чувствует ладонь, которая ловко расстёгивает замок на тёмных брюках и пробирается под бельё. Поцелуй всё ещё не прекращается.       Получается быстро. Наверное, даже быстрее, чем хотелось бы. Но Хонджун ничего не может с собой сделать. Его самого трясёт после пережитого, хватает сил и выдержки только на несколько движений. Его потряхивает, и он жмётся ближе, отрываясь от поцелуя. Глубокий вдох и снова припадает к губам. Через несколько секунд в штанах становится мокро, а в голове пусто. Глаза закрываются, всё сужается только до ощущений. Ничего в этом мире не существует, кроме Сонхва, его поцелуев и прикосновений.       Но когда становится чуть легче дышать, Хонджун ясно и чётко осознает, что Сонхва от него не убегает. Он не отстраняется, ещё лежит с ним некоторое время, уткнувшись лбом в плечо. Его дыхание уже давно ровное, а прикосновения к обнажённому животу ласковые, почти невесомые. Отдёргивает руку лишь в тот момент, когда понимает, что его поймали за этим делом.       — Ты же понимаешь, что предлагать мне деньги сейчас будет просто отвратительным поступком? — Сонхва приподнимается, глядя на Хонджуна сверху вниз.       — Что же я могу сделать?       — Скажи Ёсану, что это ты ленты на корсете порвал.       — Может лучше деньги?       Сонхва смеётся, утыкаясь лбом в плечо. Да, они оба знают Ёсана достаточно хорошо, и понимают, чем это чревато.       Стоит ли говорить говорить о том, что после всего случившегося, Хонджуна не отпустило? Он познал это всё в реальности и теперь думает об этом практически постоянно. Всё валится из рук, работа застопорилась на одной композиции, контракты горят, а его как будто это и не волнует. Какой контракт мечты, когда мечта изменилась? И если бы не нагоняй от ребят, то он бы так и не взял себя в руки. Но Джуни человек крайностей. До этого у него ничего не клеилось, зато теперь его не оторвать от ноутбука. Нет больше встреч с друзьями, нет даже малейшего отдыха. Он отключил телефон и теперь доступен только для работы. В какой-то момент всё стало настолько плохо, что даже ночевать стал на работе.       Слова про трудоголизм стали реальностью.       — Так ведь тоже нельзя! — отчитывает его Ёсан утром по телефону. Над Парижем только-только встало солнце, и из всех друзей Хонджуна проснуться успел только он. Неудивительно. У него одного тоже есть работа. А после того, как Джуни взял на себя всю вину за ленты, её значительно прибавилось. — Ты так с ума сойдешь, и мы тебя покрывать не будем. Сан с Уёном тебя первыми в дурку сдадут.       — Сегодня последний день, обещаю, — хнычет Хонджун в трубку, потирая уставшие глаза. Но следом он почти что ноет, когда видит на третьей кофейне табличку «Закрыто». — В этом городе никто не начинает работать раньше семи утра?!       — Что такое?       — Третья кофейня и третья закрыта!       — Так сходи в ту, где мы с Минги постоянно кофе берём. Она круглосуточная.       — До неё идти от моей работы минут двадцать.       — Зато ты точно будешь знать, что она открыта. Давай, давай. Заодно свои старые кости разомнёшь.       Хонджун на это только закатывает глаза и вспоминает, что разница в полгода — это не разница.       Кофейня открыта и даже вполне себе наполнена людьми. Видимо не он один страдает от нехватки хорошего кофе с утра. Небольшая очередь и американо у него в руках. После пары глотков даже жить захотелось. И он даже совершенно не злится, когда кто-то из толпы почти что сносит его. Чужая сумка с бумажками валится к ногам, благо стаканчик с кофе остаётся в руках.       — Ох, простите, — бормочет голос сверху, пока Хонджун наклоняется за сумкой. А когда поднимается, то приходится ловить уже свой собственный кофе, чтобы не потерять пару евро и не оставить лужу кофе на полу.       Потому что перед ним Сонхва. Без грима, в обычной футболке и джинсах, с убранными назад волосами. Но это он!       И судя по удивлённому взгляду, Хонджуна тоже узнали.       — Я бы пошутил про судьбу, но, кажется, причина нашей встречи носит другое имя, — улыбается Сонхва, прижимая к себе сумку и стаканчик, который ему выдали на кассе.       — Ты как здесь? — Хонджун мягко тянет на себя, уводя Сонхва от собравшихся людей. Не хватало им ещё одного столкновения.       — Мастерская Ёсана недалеко отсюда. Я приехал на мерку нового костюма. А ему резко захотелось кофе. И теперь я понимаю, почему отправили меня.       Сложить общую картинку в голове получается быстро. Джуни хохочет. Да, у их судьбы действительно другое имя.       — Может тогда мне проводить тебя? Чтобы кофе для драгоценного Ёсана не потерялось.       Сонхва отводит взгляд на несколько секунд, будто размышляя. А потом уверенно кивает, очаровательно улыбаясь. Правда они не успевают выйти из кофейни, как Ёсан пишет о том, что уже не хочет кофе и в принципе приходить больше не нужно, с костюмом и так всё хорошо. Они в шутку называют это даром от судьбы.       К слову, в этот день Хонджун так и не возвращается в студию, а Сонхва впервые за год работы берёт отгул. Кажется, они влияют друг на друга не так уж и плохо.