А какие на вкус ноты?

You were warned Once I'm transformed Once I'm reborn You know I will rise like a phoenix But you're my flame*

11.01.2018 год 21:15        Давай засиживаться допоздна в пустой и темной школе. Давай сидеть настолько близко, насколько ты позволишь мне быть. Давай говорить обо всем. И, возможно, в итоге ты расскажешь мне о том, что трещит в твоей голове. Почему проводки отказали, почему мир перевернулся с ног на голову? Но я не настаиваю. Я подожду, пока ты будешь готов. Могу ждать целую вечность, лишь бы ты оставался в этой комнате дольше. Лишь бы ты доверял мне больше, чем всем этим тварям, мечтающим посильнее ударить тебя. Мечтающим прибрать к рукам твое безумие. Я же лишь предлагаю его разделить, чтобы справиться с ним стало легче. Чтобы дышать стало немного проще.        Придвинься ближе. Я же чувствую, как от тебя несет перегаром и дорогим парфюмом. Ты любишь выглядеть красиво. Любишь одеваться в яркие цвета, любишь привлекать внимание. Правда боишься этого, как огня. Поэтому увешиваешь руки бижутерией, надеясь спрятаться от мира за металлом колец и кожей браслетов. Это твои щиты. Желание быть собой борется с внутренними демонами. И внешними. Но тебе не нужны эти украшения, чтобы быть красивым. Оставь синяки под глазами и трещины на губах. Оставь растрепанные волосы, обнаженную душу. Оставь свой хриплый голос, иногда непроизвольно сбивающийся на истеричные ноты. Пусть люди видят, через что ты прошел, чтобы быть здесь, в этой комнате. Чтобы снова позволить себе говорить. И петь…        Совсем недавно я впервые услышал, как ты поешь… Теперь я хочу, чтобы ты никогда не замолкал. Я заплачу за это чем угодно. Я продам свою душу, тело, жизнь за твой голос.        Но ты снова молчишь в полупьяной лихорадке и закрываешь глаза, пряча от меня свой терпкий зеленый чай. Может, сегодня позволишь мне себя обнять? Я знаю, вижу, что тебе это нужно… Иначе ты просто сойдешь с ума. Или это я уже свихнулся? Или это просто до боли в кончиках пальцев нужно мне самому? ***        «Дорогие ученики Борисоглебской старшей школы Культуры и Искусств! По официальному указу Министра культуры Российской Федерации во всех старших и профессиональных учебных заведениях страны был объявлен отбор лучших музыкантов, которые далее отправятся на городские и областные отборы. Лучшие из каждого субъекта примут участие в новом музыкальном реалити-шоу «Музыкальная бойня». Хотите показать себя и стать участником одного из самых крупных телевизионных проектов? Тогда подготовьте одну песню, которая, по вашему мнению, раскрывает ваш голос во всей красе. Школьные отборы пройдут в ближайшую пятницу после занятий, и наше компетентное жюри в лице учителей вокала и теории музыки, выберет нашего представителя на городском этапе. К участию допускаются ученики классов любого профиля старше шестнадцати лет. Ждем всех в назначенное время и желаем удачи!»        Именно такое сообщение переходило от ученика к ученику в первый учебный день. До выпускного класса А оно дошло как раз на уроке Арсения. Был понедельник, школьники только вышли с каникул, поэтому Попов в тот день решил объединить две группы в единое целое и устроить что-то типа хоровой разминки, совмещенной с обычным караоке.        Информация пришла в общую беседу класса в середине одной из баллад Адель. В одно и то же время неожиданно запиликали на разные лады тридцать телефонов. Арсений в первую секунду даже испугался, но быстро пришел в себя и выключил орущую в колонках минусовку. Продолжать песню не имело смысла, потому что все, кто находился в кабинете, одновременно уткнулись в экраны, изучая пришедшее сообщение.        Парень уже знал о предстоящем отборе. Даже не просто знал, а был непосредственно в него вовлечен. Стычкина позвонила ему чуть ли не в Новый год, когда он был в гостях у родителей, и, игнорируя все правила приличия, выдала прямо в лоб:        — Готовьтесь, Арсений Сергеевич. Следующие полгода вам будет не до сна.        Попов, который и так спал просто ужасно с того самого дня, как начал работать в школе, особого восторга не испытал. Но это только поначалу. Когда директриса разъяснила, в чем, в принципе, заключается его задача, парень просто просиял от счастья. Ему предстояло курировать и готовить претендента на участие в новом реалити-шоу. Это звучало так важно и захватывающе, что просто не могло не понравится такому энтузиасту, как Арсений.        И вот, поняв, что именно заставило его прервать урок, парень с нетерпением ожидал реакции класса. Первым оживился Николя Чижиков, полный, краснощекий, низкий и громкоголосый мальчишка, говоривший басом и свято веривший в свою гениальность. На самом деле он обладал не самым лучшим музыкальным слухом и поэтому часто лажал даже в самых простых мелодиях.        — Ох, наконец-то у меня появился шанс выбраться из этой дыры, — громко протрубил Коля. Арсений тут же увидел, как после его слов у пары отличников-абсолютников на лице появилась тень презрительной насмешки. Попов корил себя за это, но, по правде говоря, он и сам мало верил в то, что Коле что-то светит. Даже если он поставит мальчишке самый высокий балл на прослушивании, другие члены комиссии вряд ли поддержат его в этом.        После Чижикова начали высказываться и другие. Большая половина класса была просто в восторге от предстоящего отбора. Кто-то тут же полез в интернет в поисках подходящей песни, кто-то, забыв о том, что урок все еще не закончился, встал со своего места и переехал поближе к друзьям, обсуждая представившийся шанс.        Арсений, понимая, что продолжать что-то преподавать детям, находящимся в состоянии полнейшего счастья, нет никакого смысла, стал молчаливо наблюдать за классом. Все были заняты, и мало кто обращал на него внимания. Попов увидел, как Алиса, которая больше не сидела с Антоном и вообще сторонилась его, агрессивно пытается что-то доказать Николе Чижикову, как девочки-близняшки, Даша и Маша Бровковы, громко обсуждают, кому петь какую песню, едва не доходя до драки. В классе стоял гвалт и суета. И во всем этом круговороте событий неизменным оставалось одно — Антон Шастун, неподвижно сидящий на своей новом месте, рядом с Ириной, и так же, как и Арсений, наблюдающий за происходящим балаганом.        Кузнецова залипала в телефоне, пытаясь, видимо, выбрать ту песню, которую она еще не исполняла. На ее лице играло предвкушение и заинтересованность. Арсений прекрасно знал, что для девушки этот отбор — еще одна вершина, которую надо покорить. Ирина любила достигать своих целей. Она привыкла быть разной, но всегда на высоте. Она не была похожа на Шастуна. Или перестала быть на него похожа.        — Как думаешь, может попробовать что-то из Уитни Хьюстон? — спросила Кузнецова, обращаясь к другу. Антон повернул к ней лицо, кажется, двинувшись впервые за весь урок.        — Не думаю, что ее песни подойдут твоему голосу, Ир, — с видом профессионала произнес он. Мальчишка все так же пренебрегал разговаривать громко, но Арсений научился его слышать даже сквозь закладывающий уши гомон толпы учеников. Антон был прав. Попов не раз пытался дать девушке песни Уитни Хьюстон, но каждый раз безуспешно. Нет, Ирина исполняла их просто великолепно, вот только что-то было не так, что-то было неправильно в том, как это выглядит и звучит со стороны. И Шастун откуда-то тоже знал это. Он сказал это с такой уверенностью, будто сам слышал, как это звучит.        — И что ты можешь мне предложить, мистер эксперт? — усмехнулась Кузнецова, довольно глядя на друга.        — Деми Ловато, Ариану Гранде, даже ту же Бритни Спирс. Если сделать хорошую аранжировку, можно создать шедевр, — мальчишка говорил это, параллельно разглядывая покрытие парты, словно оно занимало его гораздо больше, чем то, что он советовал.        — Ладно, я последую твоему совету, но… — девушка сделала драматичную паузу, перед тем как продолжить, — но если тоже будешь участвовать.        Лицо мальчишки вытянулось, и он с испугом и удивлением посмотрел на подругу.        — Ир… — только и успел выдавить он, как его наглым образом перебили.        — Не говори мне ничего, Тох. Я не поменяю своих слов. Я серьезно. Ты должен принять участие в отборе. Ты должен снова запеть, — девушка резко посерьезнела. В ее словах читались нотки мольбы.        — Ты же знаешь, что я не могу. Я уже и так много сделал, — голос Антона дрогнул и сломался, стал хриплым и неустойчивым.        — Вот именно, дорогой. Ты сделал много чего. Ты начал говорить спустя год молчания, ты начал улыбаться, пусть пока и не всегда искренне. Так перейди еще одну границу, — почти прошептала Ирина, осторожно дотронувшись до его руки. — Пожалуйста. Если что-то будет нужно, я помогу. Просто сделай это ради меня…        Арсений буквально всеми клетками тела ощущал, как борются мысли в голове Антона. Его глаза подернулись пеленой неуверенности. Шастун не знал, что ответить, что сделать. Наконец он осторожно кивнул.        — Я попробую, Ириш. Ради тебя и ради… — он сделал паузу и мотнул головой, будто стряхивая неправильные мысли. — Но мне нужна будет твоя помощь. Чтобы я просто не сошел с ума…        Девушка улыбнулась и медленно, чтобы не спугнуть, наклонилась к Шастуну и обняла его. И Антон не отстранился, не вскочил со своего места, не выбежал из класса. Лишь обнял подругу в ответ, так же медленно и неуверенно.        — Спасибо, — Арсений едва различил это слово, слетевшее шепотом с его губ. ***        Пятница наступила слишком быстро. За работой время бежало стрелой, и ученики Борисоглебской старшей школы ощутили это сполна. Всю неделю в учебном заведении творился полнейший кавардак. Дети пропускали занятия, чтобы лучше приготовиться к отбору. Приходилось отменять уроки, идя на уступки ученикам, переносить важные зачеты на другие дни.        Сам Арсений тоже был на нервах. Подслушав репетиции некоторых своих учеников, он просто не мог себе представить, как сможет выбрать из них всего одного. Попов целенаправленно отказывался давать школьникам дополнительные занятия, чтобы все было честно, а потом корил сам себя за то, что не помогает своим ученикам и не поддерживает их в достаточной степени. Но дети, казалось, понимали, почему он так поступает, поэтому после отказа лишь кивали головой и продолжали репетировать самостоятельно.        Арсений, как и все вокруг, с замиранием сердца ждал этой пятницы. Если это правда, и Антон действительно сможет заставить себя спеть, парень просто не выдержит. Попов всю неделю надеялся поймать Шастуна за репетицией в одной из пустых аудиторий, но ни его, ни, что странно, Ирины в школе не было практически всю неделю.        Когда наступила заветная пятница, вся школа была на взводе. Хоть прослушивание назначили на время после уроков, пришлось начать гораздо раньше из-за количества учеников, которые объявили свое участие.        Прослушивание проходило в актовом зале. Сцену полностью освободили от всех старых декораций, оставшихся от презентации опер, к переднему ряду стульев придвинули стол для жюри.        Кроме Арсения, которого, как будущего куратора победителя, назначили председателем жюри, в приемной комиссии было еще три человека. Первый — учитель вокала для непрофильных и младших классов Станислав Владимирович Шеминов, проболевший половину первого учебного полугодия. Это был невысокий кареглазый брюнет, с едва заметной щетиной и до смешного длинным носом, старше Попова всего лет на пять, влюбленный в свою профессию и очень ответственный. Арсений познакомился с ним совсем недавно, через пару дней после того, как ему объявили о прослушивании. Стас был своим в доску мужиком, веселым и творческим, правда не всегда следил за словами и любил влезать в разговор, который его участия не предполагал. Но добиться расположения окружающих и в том числе Арсения ему это совсем не мешало. Вторым в комиссии была Екатерина Давидовна Печенкина, преподаватель профильного актерского мастерства. Стычкина сказала, что она сможет оценить сценические способности будущих чемпионов, но Арсений очень скептически относился к ее присутствию в жюри. Это была вечно вульгарно одетая женщина преклонного возраста, которая ставила свой предмет превыше всего на свете и имела обыкновение указывать, кому и что делать.        Третий член жюри — учитель теории музыки Анатолий Данилович Некифоров, или просто «Кефир», как его называли ученики и даже некоторые учителя, включая Арсения, — был скромным на вид дедулей старой закалки, в котором частенько просыпался монстр, питающийся всеобщим отчаянием. Он любил устраивать ежедневные нотные диктанты якобы для того, чтобы «воспитать в детях абсолютный слух», давать ученикам устаревшие понятия и заводить любимчиков среди абсолютников. Это последнее его качество особенно бесило повернутую на одинаковом отношении ко всем Алевтина Александровна. Некифоров только за первое полугодие успел получить от нее четырнадцать выговоров, но все еще держался за свое место, потому что был старожилом школы, и увольнять его было жалко.        В такой компании Арсению предстояло провести весь день, и оставалось надеться, что он просто не свихнется от постоянной болтовни Анатолия и пренебрежительной гордыни Екатерины. Чтобы не сойти с ума, парень выбрал себе места с самого края ряда для жюри. С одной стороны от него было зрительское кресло, а место по другую руку занял, к огромному счастью Попова, Шеминов.        — Доброе утро, Стас, — весело поздоровался с ним парень, когда преподаватель наконец уселся максимально комфортно.        — Ох, здравствуй, Арсений, — Шеминов протянул ему свою небольшую, но удивительно крепкую ладонь, и Попов с радостью пожал ее. — Видел, сколько народу? Видимо, мы тут застрянем.        — Скорее всего, так и будет, — усмехнулся Арсений, откидываясь на спинку кресла. — Но знаешь, я не против, если дети смогут меня удивить.        — Согласен, — отозвался Стас, глядя на пустую сцену. — Слышал, ученики из непрофильных классов тоже загорелись идеей поучаствовать. Если кому-то из них удастся победить, я буду горд проделанной работой.        Они помолчали некоторое время, а потом возобновили разговор, только уже на отвлеченные, далекие от отбора темы. Стас рассказал про свою жену, с которой они обвенчались совсем недавно, на зимних каникулах. Арсений поделился историям из университета, вызвав у мужчины приступ неконтролируемого и заразительного смеха, а у только-только подошедшей Екатерины Давидовны — неодобрительный кашель.        Так они проболтали ни о чем и обо всем сразу до самого начала мероприятия. Арсений даже не заметил, что зал под завязку наполнился учениками с номерными бейджиками, которые специально для них приготовила директриса. Парню захотелось подняться со своего места и оглядеть всех присутствующих, выудить из толпы чайные глаза Шастуна и светлые волосы Ирины, которых он не видел целых четыре дня, но Попов прекрасно понимал, что это действие будет выглядеть как минимум странно.        Свет в зале выключился, и на сцену вышла Алевтина Александровна, одетая в розовое платье. В голубом свете софитов она напоминала Долорес Амбридж, вот только более худую и не так сильно похожую на лягушку.        — Добрый день всем присутствующим. Мы начинаем наш школьный отбор на новое реалити-шоу «Музыкальная бойня». Сегодня здесь, в этом зале находятся восемьдесят три участника, которым предоставляется шанс исполнить песню длинной не больше четырех минут. Наше уважаемое жюри, которое вы прекрасно знаете, сможет посовещаться, и уже на следующей неделе вы узнаете, кто пройдет в следующий этап. Удачи всем присутствующим. И помните, это соревнование!        Алевтина Александровна закончила говорить, махнула рукой кому-то за кулисами и ушла со сцены. А ее место тут же занял первый участник — мальчишка из класса художников, которого Арсений не раз видел на дополнительных занятиях по теории музыки, которые любил проводить Кефир.        Следующие пять часов превратились для Попова в настоящий Ад. И дело было даже не в конкурсантах, большинство из которых смогли произвести на него просто отличное впечатление, а в его «коллегах», которые мешали нормально работать. Екатерина Давыдова постоянно говорила вслух, комментируя все, что происходит на сцене.        — Ну кто же так держит руки? — громко вопрошала она своим прокуренным голосом, напоминающим собачий лай, прямо посередине выступления, сбивая стоящего на сцене ребенка и доводя его до слез. — Он как будто улететь пытается. Расправил крылья, черт возьми!        Кефир не отставал от Печенкиной, тоже вечно влезая в чужие песни со своими неуместными поправками. Стас сидел, закрыв глаза руками, и всеми силами пытался вслушаться в то, что происходит на сцене, но не мог. Арсений видел, как по его лицу одна за другой проходят волны негодования. Он и сам не мог больше терпеть. Только за первые пятьдесят выступлений Попову приходилось выходить на сцену и успокаивать учеников, которые из-за «закадычной парочки», как их прозвал Шеминов, не могли даже закончить песню. В какой-то момент, уже практически к концу мероприятия, следившая за всем этим балаганом Алевтина Александровна не выдержала и обрушила на Екатерину и Анатолия свой праведный гнев. Они наконец-то притихли, хоть и продолжали переговариваться между собой, без остановки критикуя выступающих. Но, хотя бы, в разы тише.        Конкурсанты подходили к концу, но ни Ирина, ни Антон так и не вышли на сцену. То, что Шастуна не было в зале, пусть и расстраивало Арсения, но не сильно удивляло. А вот где Кузнецова, он не мог понять никак. Девушка никогда не пропускала подобные мероприятия. Ей нравилось показывать то, что она умеет, делиться с людьми своим искусством, своей музыкой. Но вот уже последний, восемьдесят третий человек заканчивает свое выступление, а ее все нет.        Алевтина Александровна уже хотела выходить на сцену для финального слова, но тут входная дверь резко распахнулась, впуская внутрь лучи солнца вперемешку с морозом, и в зал буквально ввалилась запыхавшаяся Ирина.        — Извините за опоздание, — прокричала она со входа, быстрыми шагами двигаясь к опешившей директрисе.        — Ир, что-то случилось? — спросила женщина, нервно поправляя складки своего розового платья.        — Непредвиденные обстоятельства, извините, — выдала запыхавшаяся Кузнецова. — У вас найдется время для еще одного участника?        — Для Вас у нас всегда найдется время, дорогая, но… — Стычкина хотела что-то сказать, но ее тут же перебили.        — Нет, нет, не для меня, — отозвалась Ирина, упиваясь удивлением, заплескавшимся в глазах женщины. В зале возникла абсолютная тишина. Кажется, никто не позволял себе вдохнуть. Даже «сладкая парочка» замолчала в изумлении.        — Но если не Вы, кто же тогда? — недоуменно спросила директриса, все еще не переставая таращиться на девушку.        — Мой друг, — тихо произнесла Ирина. И из-за кулис на сцену медленно вышел Антон.        Сердце Арсения сделало кульбит и замерло. Тишина в зале, казалось, сгустилась еще больше, стала еще плотнее. Люди перестали дышать. Воздух им был больше не нужен.        — Всем добрый день, — тихо произнес Шастун, потупив глаза в пол. — Извините, что опоздал.        Он был одет не так, как обычно. Не было ярких футболок, старых протертых джинсов. Не было растрепанных кудрявых волос и рук, увешанных кольцами и браслетами. Зато была синяя толстовка оверсайз, в которой худощавый парень буквально тонул, джинсы-клеш на подтяжках и черно-фиолетовые кеды на такой платформе, что Арсений не мог понять, как Шастун еще не переломал себе ноги. Он был звездой этой тишины, этой серой массы. На него смотрели сотни глаз, и пусть он не смотрел им в ответ, все знали, он их чувствует. От прежнего незаметного мальчишки остались только синяки по всем оголенным участкам кожи, которые он впервые не спрятал за тоналкой.        — Можешь начинать, Антон, — в этой мертвой тишине Попов не узнал свой голос. Ему даже сначала показалось, что эти слова сказал вовсе не он, а кто-то беспредельно далекий, кто-то из другой вселенной.        Мальчишка кивнул, то ли залу, то ли Арсению, то ли Ирине, а может вообще кому-то за кулисами, и взял в руки микрофон. Парень видел, как дрожат его пальцы, как прыгают в волнении плечи. Но когда Антон поднял глаза на людей, во взгляде плескалось железное спокойствие. Попов знал, что его главное правило — не показывать эмоции, но не мог поверить, что даже сейчас, в такой страшный для него момент, зелёный чай в радужках остается остывшим.        Первые аккорды песни ударили по ушам. Вступления не было, Антон начал петь сразу.        Вы когда-нибудь слышали абсолютную тишину? Такую, которая бывает в космосе, за пределами шумной Земли, за пределами человеческого общества. Именно такая тишина воцарилась в зале, когда Шастун открыл рот. Она достигла абсолюта, максимума, пика. Сотня глаз в одну точку… Laisse le vent qui frôle Sa main sur mon épaule Le vide dans ma tête Pas la moindre cachette**        «Некуда спрятаться». Едва выдыхая эту строчку, глазами стреляя куда-то поверх чужих голов. Во взгляде поднимается буря, в сердце, и Арсений это улавливает каким-то шестым чувством, подрываются петарды. В этом же четырехкамерном органе когда-то закипела такая боль, от которой чайник треснул, а его надрывный звон, оповещающий об окончании процесса, вылился в немоту. Больше тебе не надо прятаться, Антон. Ты прятался целых полтора года. Прятал в себе ту мощь, которая сейчас выходит наружу и разрывается фейерверком в чужих головах. Этот голос. Слегка рычащий, хрипловатый, ударяющийся о стены зала ударной волной, но вместе с тем до странного высокий, пронзительный даже, уверенный, сильный, не сочетающийся с твоим худощавым искалеченным телом, с этими розами синяков на бледной коже, с картинкой, которую видят глаза. Он проникает внутрь, разливается жидким наркотиком по венам. Почему ты говорил, что не умеешь петь? Если бы Арсений знал раньше, он оставлял бы Антона после уроков каждый день. И слушал бы, слушал бесконечно долго, потому что знает, никогда не надоест. Потому что поет не человек, а что-то куда более мощное, поют внутренние бесы, уставшие от тишины. Поет маленькая исстрадавшаяся душа… C'est l'aube qui décline Derrière un champ de ruine Le moment de grandir Ne pas te retenir Je vois derrière nous des morceaux de toi Et ce que la douleur a fait de moi        Он будто поет это для себя. «Настало время двигаться дальше. Не сдерживай себя!» И о ком-то другом, по ту сторону времени, в маленькой коробочке в голове. О том, кто принес боль, чьи осколки все еще иногда впиваются в сердце. Антон закрывает глаза, полностью растворяясь в мелодии и в себе. Здесь больше никого нет: только эта музыка, микрофон и он, расправивший руки, словно крылья. Он снова научится летать. Вся боль лишь временна, она уйдет, и он снова будет в небе.        Он с легкостью берет все высокие ноты, будто это в порядке вещей. Его голос, рвущий грудную клетку и горло, летит наружу пронзительным рычащим тенором. Ему плевать на технику, на теорию, он уже слился с песней, они — единое целое. Налажать теперь физически невозможно. Поэтому остается только петь идеально. И он поет… А Арсений смотрит на него долго и неотрывно, и почему-то вспоминаются слова, накарябанные аккуратным почерком на клочке бумаги. «Я хочу попробовать ноты на вкус». Теперь Попов знает, каково это — ловить губами аккорды и чувствовать на кончике языка гамму ягод и пепла от горящего тела. У мальчика на сцене внутри сейчас рушатся Помпеи, а он заново отстраивает их своим собственным голосом. Лишь бы успевать за падающими кирпичиками… Que deviendront nos souffles S'ils restent sur le bord? Cet amour qui nous tord        Антон впервые говорит о любви. Не прямо. Через песню. Но Арсений понимает. Ощущает то умирающее чувство, которое живет в костяной клетке, где-то у самого сердца. Он не знает причину бури внутри Антона, но почему-то догадывается: все, что сейчас слетает с губ мальчишки, каждое чертово слово, каждый звук — повторение прожитого, прошлое, у которого было имя и черты лица. Арсений почему-то уверен — Антон сейчас признается в чем-то на целый зал, кается во грехе, который остался где-то на задворках жизни, но все еще взывает к евхаристии. Но никто не слышит, никто не понимает… Шастун загоняет свой голос под кожу слушателям, а себя загоняет в ловушку эмоций.        Попов снова видит кристаллики слез на его щеках. Отрывает свой взгляд всего на секунду, чтобы посмотреть на Ирину. Девушка сидит, не двигаясь. Она плачет, но на ее губах застыла улыбка набекрень. Она знает больше Арсения, она чувствует то, о чем поет Антон, сильнее. Поэтому не может сдержать себя.        Мир остановился, чтобы послушать историю о мертвой любви и мальчике, который потерял в нее веру. Tout l'univers Nos deux cœurs sous la terre Au milieu des failles où tout éclate Se trouver au point d'impact Sans toi        Он снова поет припев, теряя по крупицам самообладание, не в силах справиться с эмоциями. «Я в самом центре событий. Без тебя».        Его голос уходит почти на нет на этом «без тебя», будто в этих двух словах заключается весь смысл блядской человеческой жизни, полной разочарований и горя. Раз, два, три… глубокий вдох.        А потом он взрывается на миллионы частей. Берет все выше и выше, и голос наконец прорезает небо. Незаконная нота, стереотипно высокая, но он держит ее, как привык держать эмоции. Это его крик о помощи, это безысходность. И в то же время… крылья уже расправлены. Еще одна секунда, и он взлетит. И больше никто не скажет ему, что он не достоин этого. Даже он сам. Au milieu des failles et des ressacs Nous nous retrouvons au point d'impact Comment soigner nos coeurs qui éclatent? Tout l'univers        И последняя вселенная уходит на нет. Его голос растворятся в воздухе, будто его и не было никогда. Будто Антон все также молчит, не давая себе право сиять ярче гребаных звезд.        Зал погружается в тишину всего на пару мгновений, а потом разрывается аплодисментами. Екатерина Давыдовна и Кефир сидят с восковыми лицами, все еще пребывая в шоке, Стас улыбается, как идиот, Ирина плачет.        А Антон обводит всех долгим взглядом, в котором плещется ужас, а потом вдруг спрыгивает со сцены и убегает прочь. Попов было подрывается со своего места, чтобы остановить его, выразить свое восхищение, наговорить сотню комплиментов. Но потом вдруг натыкается на предостерегающий взгляд Иры. Девушка качает головой, будто говоря: «Не надо, Арсений Сергеевич. Его лучше оставить в покое сейчас». И он слушается, потому что не может противиться тяжелому взгляду ее заплаканных глаз.        Люди начинают постепенно рассасываться, члены приемной комиссии о чем-то переговариваются. Но Арсению плевать. Он уже выбрал себе победителя. И он прекрасно знает, что при другом раскладе откажется быть ментором.        Ему нужен только Шастун. И больше никто. Потому что Антон — единственный, кто способен выиграть эти идиотские соревнования. Антон — единственный, кто смог выиграть его сердце, пусть об этом никому и не стоит знать… ***        — Ты серьезно, Попов? — Анатолий Данилович имел обыкновение обращаться ко всем именно так, на ты и по фамилии. Еще одна причина, почему Алевтина Александровна его просто не переваривала. Они сидели в просторной учительской, где до этого момента Арсений почти не бывал. Кроме преподавателя теории музыки и Попова в комнате находились так же Стас, Екатерина Давыдовна и директриса. Велось обсуждение победителя.        — Абсолютно, Анатолий Данилович, — Арсений посмотрел прямо в глаза своего собеседника. Он привык держать зрительный контакт с оппонентом. Это помогало показать, что он не боится спора и, даже наоборот, ищет. — Я считаю, что Антон достоин представить нашу школу на городском этапе отбора. Более того, я готов курировать только его.        Парень был непреклонен в своем решении. Он долго думал об этом накануне, сразу после кастинга, и решил, абсолютно точно и бесповоротно, что если не Шастун будет под его руководством, то никто. Пусть ищут замену, заморачиваются, кричат друг на друга и на самих себя. Арсению будет плевать. Он уже выбрал себе сторону.        — Вы хотите сказать, что откажетесь от менторства, если Ваш Шастун не пройдет дальше? — презрительно переспросила Печенкина, накручивая на палец свои огненно-рыжие волосы.        — Во-первых, Екатерина Давыдовна, — Арсений по-кошачьи улыбнулся, — он не мой. А во-вторых, да, именно это я и хочу сказать. Не знаю, как вы, но я не выявил для себя ни одного человека, который мог бы посоревноваться с ним за это место.        Кефир в сердцах сплюнул прямо на пол, чем вызвал на лице молчавшей директрисы волну возмущения.        — Да та же Кузнецова лучше этого… — Анатолий Данилович сделал паузу, остановив себя на слове «Вашего», — этого Шастуна. Серьезно, почему мы не можем отправить ее? Ты же с ней тоже неплохо общаешься, Попов, а? А если нет, то я сам возьму кураторство.        — Ирина официально отказалась от участия в этом мероприятии, сэр, — твердо выдал Арсений, едва не передернувшись от мысли, что этот старый хрыч будет «курировать» девушку. Это была правда. Сразу после пятничного мероприятия преподаватель обсуждал с Ириной, почему она не выступила на отборе. Она призналась, что устала от всех этих мероприятий, и, что самое важное, она прекрасно знала, что если придет, ее выберут, игнорируя других. А девушке хотелось позволить Антону быть услышанным.        — К тому же, — добавил Арсений, оглядывая всех присутствующих пронзительным и тяжелым взглядом, — Кузнецовой не было на кастинге. Вы не находите, что будет странно, если мы вдруг объявим ее победителем?        Все задумчиво замолчали. Приведенный парнем довод звучал максимально логично. Но Некифоров не хотел сдаваться.        — Но как ты не понимаешь, Попов, он же странный! — чуть ли не закричал мужчина. — А что если посередине следующего этапа он возьмет и вновь замолчит?        «Он же странный». Это слово, запретное, отвратительное, полоснуло по сердцу больнее ножа. Арсений озлобленно взглянул на Анатолия Даниловича.        — Прошу прощения, и это все ваши доводы? — буквально прошипел он, что заметно контрастировало с повышенным тоном его оппонента. — Может быть, поделитесь критикой, которая касается дела, как вам такая идея? Например, чем-нибудь из теории музыки? Вы же сами смотрели его выступление с открытым ртом и даже не комментировали, как вы обычно это делаете! Неправда ли, его выступление было практически идеальным? Или у вас все же есть, на что пожаловаться? Говорите, мы с ним поработаем над этим в будущем…        Было видно, что Кефир опешил от такой наглости. Он кинул на Арсения такой злобный, испепеляющий взгляд, что любой бы обжегся. Но не Попов. Он лишь усмехнулся и хотел было сказать что-то еще более колкое, как Стас, вовремя уловивший бесят в его глазах, встрял в спор.        — Я согласен с Арсением, — произнес он, обращаясь скорее к тихо сидящей в уголке Алевтине Александровне. — Если быть объективным, каким и должно быть жюри, Антон был самым лучшим. Самым техничным в плане вокала уж точно. В этом плане ни я, ни, тем более, Арсений вам не соврем. Насколько мне позволяет судить мой достаточно неплохой слух, он и с точки зрения теории музыки был очень и очень неплох. Хорош, я бы даже сказал. Екатерина Давыдовна, что вы скажете о его подаче?        Женщина, видимо, уже давно сдалась или изначально знала, что им с Анатолием Даниловичем не победить.        — Должна признать, он очень талантлив. Четко передает эмоции песни, — подавленно произнесла она, не поднимая глаз от скучного серого ламината.        Стычкина, будто дожидаясь именно этих слов, встала со своего места.        — Решено, — объявила она своим громким голосом. — Завтра понедельник, и мы должны объявить нашего кандидата. И им будет Антон Шастун.        Некифоров злобно ударил по стене за своей спиной, за что в очередной раз получил неодобрительный взгляд директрисы, Екатерина Давыдовна сдержанно улыбнулась, а Стас похлопал Арсения по плечу, что, должно быть, означало: «Поздравляю, парень, ты справились с этими двумя остолопами».        — Спасибо, — тихо шепнул Попов, так, чтобы его слышал только Шеминов. Это была скорее механическая благодарность, привычка быть вежливым. На самом деле в мыслях парня вертелись в тот момент слова преподавателя теории музыки. «А что если посередине следующего этапа он возьмет и вновь замолчит?» Так жестоко — напоминать об этом. Делать акцент на чужом страдании. Запрещенный прием в споре.        «Знаешь, Анатолий Данилович», — пронесся в голове запоздалый ответ, — «я помог ему начать говорить. Я не дам ему снова замолкнуть. Только не в мою смену…» ***        На следующий день объявили победителя. Вот только Антон об этом не знал. Его не было в школе. Арсений видел, как многие ребята подходили к Ирине, передавали мальчишке свои поздравления. Замечал улыбки искренней радости за одноклассника или даже друга.        Но также он видел злость на чужих лицах. Зависть, гнилую и неизлечимую. Некоторые из его учеников смотрели на него с презрением, как на врага народа. Похоже, кто-то рассказал, что это именно Арсений настаивал на выборе Шастуна. Ну и плевать. Главное, все идет так, как ему хотелось. Все идет правильно. Пусть ненавидят, пусть прожигают взглядом. Пусть строят козни, обсуждают с друзьями после школы, обзывают и мечтают отмутузить как следует, пока никто не видит. Попову плевать. Антон жил в таком же Аду последний год. И Арсений просто хочет, чтобы он наконец засиял. Главное, что есть те, кто поддержит. И таких больше, гораздо больше, чем хейтеров. Тех, кто понимает и принимает, всегда больше, чем тех, кто готов на месть…        Вот только Антона рядом не было. А хотелось увидеть, поздравить лично, сообщить, что теперь они работают командой, а не поодиночке. Просто поговорить.        — Ир, — он окликнул девушку сразу, как ее отпустила толпа. — Где он?        — Я не видела его с пятницы, Арсений Сергеевич, — грустно отозвалась Кузнецова. — С того момента, как он сбежал. Я звонила ему все выходные, но он не брал трубку…        Преподаватель увидел, как слезы снова непроизвольно бегут по ее щекам, и тут же прижал девушку к себе.        — Ты умница, — прошептал он ей на ухо. — Ты смогла заставить его спеть. Для всех. Снова.        — Это же Вы, да? — так же тихо проговорила она, поднимая глаза в черных линзах на преподавателя.        — Что? — Арсений сделал вид, что не понял, о чем идет речь.        — Выбрали его…        — Да…        — Спасибо. ***        В тот день Арсений, как обычно, задержался в школе допоздна. На часах было восемь вечера, и он уже собирался домой, как в дверь его аудитории неожиданно постучали.        Не имея ни малейшего понятия, кто может прийти к нему так поздно, да еще и в школу, парень открыл дверь и тут же поймал в объятья споткнувшегося о собственные ноги Шастуна.        — Извините, Арс…ик…ений Сергеевич, — от мальчишки несло перегаром, а его язык заплетался. — Извините, что так поздно. Я просто…        — Замолчи и пройди хотя бы внутрь, — строго проговорил Попов, выпуская мальчишку из кольца рук и впуская в класс. Антон сделал пару шагов, а потом, не удержавшись, плюхнулся задницей на ближайшую парту. Он был в стельку пьян и, казалось, едва мог связно мыслить.        — Что у тебя случилось, Антон? — спросил парень, входя обратно в аудиторию и запирая класс изнутри. В школе мог кто-то остаться, а пьяные ученики — залог не самой лучшей репутации. Тем более у Шастуна абсолютно точно что-то произошло.        — Вы случились, Арсений Сергеевич, — Антон внимательно смерил преподавателя взглядом и засмеялся, булькая и задыхаясь. — Вот и какой черт дернул Вас меня выбрать? Я еще понимаю, если бы на вашем месте была Иришка. Но Вы. Вы!        И он откинул голову назад, смеясь еще громче. Попов ничего не говорил, лишь наблюдал.        — Вы прямо как он, Арсений Сергеевич, — Шастун вдруг резко вернул голову на прежнее место и посерьезнел. — Тоже любил везде меня пропихивать. А когда нужен был, взял и кинул. Бам. Как старую игрушку…        — О ком ты? — спросил Арсений. Сердце замерло. То, что говорил сейчас Антон, было чем-то личным. Важным. Запретным. Вот только он говорил это в абсолютно пьяном состоянии, и поэтому парень не ощущал того, о чем мечтал.        — Вы точно хотите знать? — будто читая его мысли, переспросил Шастун. Его глаза были подернуты алкогольной дымкой.        — Да, но только если ты будешь трезвым. Хотя бы относительно, — отозвался Попов. — Я сейчас добегу до ближайшего магазина и куплю минералки. А ты сидишь здесь, а не бродишь по коридорам и не пугаешь запоздавших уборщиков, понял?        Антон кивнул, снова забулькав в приступе смеха. Но слов Арсения не нарушил. Когда парень вернулся через пятнадцать минут с огромной бутылкой воды, он что-то чертил на доске. Заметив возвращение преподавателя, он выхватил из его рук минералку и начал жадно пить.        — Лучше? — спросил Попов после десятка огромных глотков. Мальчишка смущенно кивнул. В его чайных глазах появилась осознанность и стыд. — Все еще хочешь со мной чем-то поделиться?        Еще один кивок, на этот раз уверенный. Увидев его, Арсений сел за первую парту и похлопал по месту рядом с собой. Антон покорно плюхнулся на предложенный стул. Пару минут он молчал, а потом резко начал говорить:        — Я долго пытался решиться на это, Арсений Сергеевич. До сих пор не очень уверен, что смогу выдержать до конца. Но я подумал, — его голос дрогнул, — что Вам стоит знать. Особенно учитывая последние события. Возможно, Ваше мнение обо мне поменяется, и Вы дадите шанс кому-нибудь другому.        У преподавателя комок застрял в горле. Стало нечем дышать. Но Антон продолжил:        — Это началось четыре года назад. Я тогда только перешел в старшую школу…