И помните, потомки, чья кровь питает вас

Юта отняла от груди сонного младенца, подержала его торчком и пристроила поудобней на руках. Малыш, убаюканный свежим запахом сосен и нехитрой колыбельной, уснул почти сразу. Юта ещё недолго подержала его, потом ловко вывернулась из своей накидки и одной рукой расстелила её на земле, сложив вчетверо, устроив для крохи гнездо на перине из мха. Арман пронёсся над кронами, опустился где-то чуть севернее на опушке. Вскоре его силуэт показался из-за деревьев. Юта с горечью смотрела на мужа, который, казалось, постарел от обрушившегося нежданно-негаданно несчастья. Женщина корила себя за детскую наивность, за недогадливость. Ну почему она не подумала о том, что это может случиться?! Оттого ли, что у них с Остином никак не выходило зачать ребёнка? Или оттого, что ей хотелось, чтобы то, во что так верил Арман, оказалось правдой? Это был не его ребёнок. Не дракон. Не долгожданный змеёныш, которого он безмерно любил ещё до рождения. Все его надежды, смелые мечты, всё пошло прахом. И виновата была только она. Внутри всё сжималось от стыда и отчаяния. Арман шёл, ссутулившись, тяжёло поднимая и опуская ноги. Бледные до серости щёки его исхудали, ввалились. Юта тихонько отошла от ребёнка, двинулась ему навстречу. Пока она кормила грудью, он охотился где-то неподалёку. Взгляд тёмных зелёных глаз, рассеянно смотрящих куда-то внутрь себя, потеплел. Арман подошёл и заботливо прикрыл малыша краем накидки, которую тот успел сбить ножкой во сне. На лице дракона появилась улыбка, полная горького умиления. Искренность, с которой Арман переживал своё несостоявшееся отцовство, резала Юту острее, чем нож. Арман много занимался с малышом, и тот очень привязался к нему. Женщина безропотно брала на себя весь уход за младенцем, но он настойчиво отбирал у неё ребёнка, много носил на руках, купал, укачивал перед сном, а когда тот засыпал, подолгу сидел возле него, уставившись немигающим взглядом на пухлое личико. Вся нежность, приготовленная для новорождённого дракона, водопадом излилась на чужого ребёнка. Арман обернулся к Юте, сделал пару шагов и взял её за локти. Прижал к себе, и они вместе опустились на густой лесной мох. Где-то в вышине трескуче пели лесные птицы. Юта рассеянно провела рукой по его плечу, опустила глаза. У неё больше не было слов. Она что-то говорила в минуты отчаяния, каялась и просила прощения, рыдала на полу у его ног, но это не приносило ей облегчения. Арман без выражения стирал слёзы с её щёк, поднимал с колен и сотни раз говорил, что в произошедшем нет её вины. И истово верил в свои слова. Нет вины… Да кто же виноват если не она?! Она заставила его поверить, полюбить, понадеяться… И потом разбила все его мечты. Так-то спасённая жертва отплатила своему освободителю. Они не были близки с тех пор, как Юта рассказала Арману о своей беременности. После родов уже прошёл положенный обычаями срок, но Арман не прикасался к жене, и она не намекала. Юта стала тихой, как мышка. Произошедшее поставило её в бо́льшую зависимость от дракона, чем тогда, когда она была его пленницей. Теперь от его милости зависела не только её жизнь, но и жизнь крошечного существа, младенца. Стоило Арману появиться рядом, вся кровь Юты восставала против него, вся её суть требовала подхватить ребёнка и бежать без оглядки. Он мог убить её дитя, но невиданным усилием воли удержался, пошёл наперекор предкам и наступил себе на горло. Это было ещё хуже, чем проваленная попытка исполнить Ритуал. Сам Арман считал, что это и есть обещанное пророчеством горе. Он верил, что могло быть хуже, ведь судьба могла бы отнять у него и Юту. Но и в том, что над ним нависло проклятие, виновата опять же она! Только она! Мысли Юты прервало прикосновение прохладной ладони к талии. Арман вытянулся рядом на спине, глядя измученными глазами на далёкие облака. Юта повернулась и накрыла его руку своей. — Тебе больно? — спросил он, кивнув на полную молока грудь. Юта отрицательно покачала головой и вдруг заметила, что взгляд мужа слегка задержался на ней, и из-под тоскливого налета сверкнул огонёк прежней страсти. Рука также, словно ненароком, остановилась на её бедре. — Юта, — шепнул он, — иди ко мне. Сильные руки приобняли её крепче. Юта не заметила, как оказалась под Арманом, который ласково целовал её щёку и шею. Она вздрогнула, когда горячие губы сквозь ткань коснулись груди, пахнувшей молоком. Ей стало страшно. Неужели он… Неужели он пожелает её, грязную, навсегда запятнанную своим позором и обманувшую его доверие?! Юта много раз задумывалась о смерти, но нужно было жить ради ребёнка. Жизнь, навсегда отравленная произошедшим, больше не принадлежала ей. И кровавой раной на душе саднили услышанные в родах слова «Второго не родит». … — Да?! — Да!!! Ютины глаза лучились счастьем. Она снова была беременна, и на этот раз неоспоримо от Армана. Теперь ошибки быть никак не могло. Он стоял рядом, ошарашенный, потерянный. Дрожащий от внезапно нахлынувшего страха. — Ты уверена? — Да! — она затанцевала вокруг него, смеясь и хватая его за руки. — Да!!! У них всё-таки будет ребёнок. Всё-таки… Она не смеялась больше года, и теперь хохотала до слёз. Ведь она всё-таки сможет сделать для Армана то, что ей велит долг! Теперь всё будет хорошо! Всё исправится, жизнь войдёт в правильное русло, позор и горе останутся в прошлом! — Я назову его Дор-Акр, — сказал Арман, подхватывая хохочущую жену на руки. — Неужели… Но те женщины сказали, что… — Ошиблись! — Юта завизжала, когда он закружил её. — Ошиблись! Они все ошиблись! — Я люблю тебя! — Арман кричал, шагая из стороны в сторону с любимой женщиной на руках. — Да неужели?! Неужели! Он отпустил Юту и подхватил с пола малыша, который ещё только поднимался на ноги. — У тебя брат будет! — закричал Арман, подбрасывая приёмного сына. — Брат, понимаешь? Гир-Арр навряд ли понял, но звонко рассмеялся. Арман всё подбрасывал малыша и ловил, и его мать смеялась, то и дело порываясь подхватить ребёнка. Эта беременность была совсем иной. Юта ни разу не почувствовала шевеления, словно крошечный крылатый ящер окаменел внутри её. А может, его движения были неощутимы из-за плотного кожистого яйца? Арман почувствовал разницу едва ли не сильнее Юты. Не прошло и недели с тех пор, как она объявила ему о своей беременности, когда он начал чувствовать от неё новый, волнующий, завладевающий им без остатка запах. Кровь беспокойно возилась в жилах, стоило ему потерять жену из поля зрения. Хотелось постоянно быть рядом с нею, стоять за спиной, касаясь подбородком макушки. Юта, не привыкшая к такому вниманию, поначалу пыталась улизнуть, но потом поняла, что сопротивление новым порядкам причиняет Арману почти физическое страдание. Ему было трудно противиться инстинкту, всё яснее диктовавшему свою волю. Порой он принимался облизывать ее шею и плечи, и мог подолгу с головой отдаваться этому странному занятию, извиняясь, но не имея сил прекратить. Юта смирилась и с этим. Когда пришёл срок, он наотрез отказался принимать какую-либо помощь со стороны. Инстинкт чётко говорил ему, что нужно делать, и в первую очередь Арман едва сохраняя человеческий облик прогнал всех посторонних. Потом на руках внёс жену в ритуальную комнату, не обращая внимания на её сопротивление, положил на пол, обернулся ящером и принялся широким языком облизывать мучимое схватками тело. Юта со слезами умоляла покинуть это зловещее место, но дракон был глух к её отчаянным мольбам. Он утробно урчал, обвивая её хвостом, и Юта хваталась за шипы костяного гребня, когда становилось невмоготу, стараясь не смотреть на трёхгранную иглу. Длились роды не в пример меньше и прошли легче, чем первые. Она родила яйцо, покрытое тугой плотной кожей. Арман обернулся человеком и встал над ним, загораживая своим телом от любого зла. Не дал Юте коснуться белой поверхности с красными прожилками, и сам не тронул. Напряжённое внимание обоих родителей было приковано к неподвижному яйцу, слегка испачканному кровью родильницы. Минуту, две, потом четверть часа ничего не происходило. Вдруг внутри что-то задёргалось, забилось, и кожистую оболочку вспорол острый шип. Она опала, и из прозрачной, чуть мутноватой слизи появилось крошечное, с длинными когтями, всё усеянное колючками существо. Юта смотрела, чувствуя цепенящий ужас. Арман напряжённо вглядывался, покачиваясь всем телом. Ему было откуда-то известно, что новорождённого дракона нельзя трогать, пока он не поднимет голову и не посмотрит на отца. Змеёныш вытянулся на боку, задрожал всем телом, точно забился в конвульсиях. Когти скребли по полу, оставляя борозды. Хвост метался, а крошечные, белые, словно сахарные зубки звонко клацали. Змеиные глаза медленно косились то в одну, то в другую сторону. Длинное тело изгибалось, хвост закручивался петлями. Юта почувствовала тошноту. Она вдруг ясно поняла, что родила чудовище. Змеёныш был… омерзителен. Весь покрытый мутной слизью, копошащийся когтистый клубок, над которым возвышалась трёхгранная игла, бросая на него узкую тень. Жёлтые плоские глаза крошечного существа были холодными и беспощадными. Матери стало невыносимо гадко даже смотреть на только что рождённое ею дитя. Арман не замечал состояния Юты. Он низко зарычал, приникая всем телом к каменным плитам пола. Змеёныш неуклюже подобрал под себя четыре лапы, изогнулся и вдруг с усилием поднял головку на тонкой длинной шее, распахнул крылышки, пронзительно заверещал. Кровь отхлынула от щёк Юты при этом неестественном высоком звуке, что болезненно ввинчивался в висок. Это был не крик младенца, на который отзывается сердце матери. Мерзкий, царапающий душу вопль эхом отражался от стен. Дракончик всё голосил и голосил, выгибаясь. А потом, отогнув головку назад, обвёл своих родителей спокойным внимательным взглядом. Арман, лучезарно улыбаясь, протянул к нему обе руки. Змеёныш понюхал его ладони, попытался попятиться, но не удержал равновесия и чуть не упал. Отец подхватил его. Острые шипы вонзились ему в пальцы, но Арман не повёл и бровью. Он медленно, очень осторожно, чтобы не напугать, прижал малыша к себе. Дракончик остервенело впивался зубами то в запястья, то в ладони. С локтей Армана часто закапала кровь, но он даже не пытался ничего предпринять. Юта радовалась, что он не видит её лица. В глазах Армана, неотрывно устремлённых на страшное создание в его руках, была такая нечеловеческая нежность, что омерзение Юты стало понемногу проходить. — Юта, — позвал он, не отрывая взгляд от сына, — потрогай… Какое чудо, потрогай его! Ты должна его потрогать, чтобы он признал в тебе свою маму. Ей не хотелось. Колоссальным усилием воли она протянула руку, чувствуя, как кровь отхлынула от пальцев, и робко коснулась кожистого крыла. — Погладь его, — наставлял Арман, целуя змеёныша в нос, — поцелуй, ну, скорее! Он ласкал маленькое чудовище, шептал ему что-то доброе, гладил и прижимал к себе. Юта, превозмогая ужас, провела рукой по боку змеёныша, но никак не могла решиться поцеловать его. Ей казалось, шипастый хвост ударит её по лицу, стоит только приблизиться. Тело матери колотила крупная дрожь, и всё труднее становилось сдерживать рвотные позывы. От змеёныша волнами исходил отвратительный смрад, вероятно, той самой слизи, которая заполняла кожистое яйцо. Вонь была такая, словно поблизости разлагалось гнилое мясо. Арман на мгновение взглянул на Юту и, похоже, заметил её замешательство. — Не бойся, любимая, — сказал он ободряюще, — это наш сын, посмотри, какой он красивый! Какое чудо! Змеёныш приник лбом к его щеке, потерся об отцовский подбородок, зажмурился, принимая ласку. Арман целовал его снова и снова, а Юта не могла заставить себя даже подойти поближе и старалась дышать как можно реже. Она не думала, что это будет… Так. Только страх перед тем, что Арман заметит её состояние, заставил её снова протянуть руку и погладить новорождённого по склизкой коже. На ладони осталось много смрадной липкой жижи. Юта поняла, что попросту не сможет коснуться маленькой твари губами. Она… Она упадёт в обморок, она просто не сможет! Арман ободряюще кивнул, шагнул к ней и поцеловал её в висок. Его губы, перепачканые зловонной слизью, оставили влажный отпечаток на коже и волосах. Мать передёрнуло. В глазах Юты всё качалось, ей больше всего хотелось убежать как можно дальше от того, кого она родила. — Ну, не бойся, — терпеливо настаивал Арман, не замечая или не желая замечать её страха, — он тебя не оби… Змеёныш резко прянул головой на длинной шее. Сахарные зубки впились в переносицу Армана. Удар был нанесён так стремительно, что новоиспечённый отец вскрикнул, и Юта закричала, отскочила на несколько шагов. Придерживая свирепо клацающего зубами отпрыска за шею, Арман укоризненно на него воззрился и грозно зашипел. Малыш разом присмирел и сник, приняв самый покладистый вид, но всё же не удержался и ещё раз грозно клацнул миниатюрной челюстью. — Зачем он… Тебя?! — прошептала Юта, потрясённая этим выпадом. Арман рассмеялся, снова принимаясь миловаться с тварью. — Характер боевой. Погоди немного, не подходи тогда, — снова глянув на Юту, Арман спросил обеспокоенно, — как ты? Ты… Прости, я был груб с тобой, я очень волновался и не знал, как сделать лучше. Тебе больно? Юта посмотрела на костяные шипы на хребте маленького дракона, и представила, что было бы с её нутром, прорвись кожистое яйцо раньше срока. Снова подступила дурнота. Чувствовала она себя не так уж плохо. Кровь уже не шла, и Юта легко нашла в себе силы устоять на ногах. Роды прошли быстро и на удивление безболезненно, особенно на фоне тех, первых. — Мне гораздо легче, чем в прошлый раз, — честно сказала она, пытаясь не выдать охватившего её мерзкого чувства. Память подсунула лицо её первенца, человека. О, как ей хотелось ласкать его, целовать, быть рядом. Каждая его чёрточка стрелой разила сердце и душу, хотелось держать его на руках, хотелось… От него исходил замечательный сладкий запах мокрой кожицы и тонких волосиков, и… Тварь на руках у Армана выгнулась назад, а потом вдруг свернулась клубком и принялась меняться. Он заволновался, пытаясь найти способ правильно держать своё дитя. Но, так и не найдя, торопливо положил змеёныша на пол. Метаморфоза продолжалась несколько минут и далась существу с видимым трудом. Когда она, наконец, завершилась, перед глазами родителей оказался младенец. Вопреки робкой Ютиной надежде, её испуг и омерзение не только не прошли, но и усилились. Юта смотрела на крошечного мальчика, и в её сознании медленно появилось слово: подделка. Подделка, маска. Обман. Создание не было новорождённым младенцем. Не было чуть вытянутого лба, синевы на коже, ладошки не сжимались в кулачки. Пальцы были не пальцы вовсе, а изогнутые когти, принявшие облик детских пальчиков. Он не моргал, прекрасно держал головку и спину. Вероятно, тварь обманула бы её своим человеческим обликом, не будь у Юты первого ребёнка. Но она уже знала, как выглядят дети, как они беспомощны и слабы в первые месяцы жизни. Человеческие черты были лишь маской, за которой пряталось чудовище. Юта всмотрелась, и ясно увидела змея, притворившегося младенцем. От этой пока еще неумелой маскировки он показался ей ещё отвратительнее. Бывшая принцесса сцепила пальцы обеих рук, закусила губу, изо всех сил стараясь не заплакать, подавляя тошноту. Создание надрывно взревело почти человеческим голосом. Арман торопливо снял с себя рубашку и завернул в неё ребёнка. Голый по пояс, взял его на руки и обернулся к Юте. — Он кушать хочет, — сказал Арман и протянул Юте малыша. Она не поняла, что именно от неё требуется, и ему пришлось пояснить. — Молока хочет. До Юты постепенно начало доходить, что сейчас ей придется дать этому существу грудь. Оно хотело грудного молока. Те немногие капли молозива, приготовленные природой для новорождённого, отхлынули куда-то вглубь тела. Малыш оглянулся на неё, протянул обе ручонки, и его мать снова содрогнулась. Арман подошёл и дал ей свёрток. Бледное личико с немигающими глазами наискось пересекала тень трёхгранной иглы. Юта заставила себя коснуться губами макушки, позволила сжать свой палец в кулачок. Арман всё разговаривал с новорождённым драконом, показывал на Юту и называл её мамой. — Юта, — услышала женщина его настойчивый голос, — посмотри, у него твои глаза! Она посмотрела. Нутро сводило от ощущения противоестественности произошедшего. У новорождённого должны быть глаза синего цвета, но тварь, притворившаяся младенцем, взирала на мир карими, с тонкими тёмными ободками. Юта до боли сжала челюсти и призвала на помощь всё своё мужество. Это её долг. Она вырастит и выкормит этого ребёнка, не позволит ни одной живой душе узнать, какие чувства завладели ей при виде новорождённого змеёныша. Может быть, однажды она полюбит это создание, ведь… Горгулья! Она ведь его мама! Да неужели же она не сможет полюбить это… Этого… Змеёныш, обернувшийся человеком, обнюхивал её грудь и требовательно тёрся об неё личиком, хищно изгибая шею. … Первые две недели оказались самыми тяжёлыми. Вечно голодный змеёныш перевернул замок с ног на голову. Когда спустя неделю он выдохнул из глотки огонь, сгорело буквально всё, что могло гореть. Юта почти не оставалась одна и не могла дать волю слезам. Хотелось плакать, завывая, навсегда расставаясь с мечтой о том малыше, которого рисовало ей воображение. Вместо беспомощного и милого карапуза у неё родился вполне самостоятельный гадёныш, в глазах которого не было самомалейшей человеческой искры. От него по-прежнему сильно смердело — купать его Арман отказался наотрез и категорически запретил Юте. Мать сомневалась, что молоко потечёт из груди, но змеёныш был настойчив. Ведомый инстинктом, он сосал и сосал почти сутки напролёт, пока не добился своего. Юта кормила, молча превозмогая боль и стараясь не смотреть на младенца. Арман как мог берег её, чтобы дать оправиться от родов, немного выспаться. Он часто брал на себя обоих малышей, таких разных, и всё же братьев. Отец изо всех сил старался отгородить их мать от нелицеприятных картин, но всё же она однажды видела, как он обернулся драконом и срыгнул на пол перед маленьким ящером гору кровавых кусков мяса вперемешку с костями. Когда малыш набросился на угощение, её всё-таки вырвало. Гадёныш был постоянно голоден. При виде матери он разражался писком, оборачивался человеком и жадно высасывал молоко из обеих грудей, хныкая и рыча, когда поток иссякал. Он также ел и мясо, но, не имея жевательных зубов, подолгу терзал и проглатывал кровавые куски. Маленький дракон обжирался так, что набивал чешуйчатое брюшко до отказа, срыгивал избыток пищи и снова требовал есть. Вечерами Арман, устроившись в кресле у камина, надрезал запястье и поил змеёныша своей кровью. Это, пожалуй, были самые спокойные часы в круговерти родительских забот. … Двухлетний Гир-Арр — единоутробный брат новорождённого дракона — неожиданно обрадовался змеёнышу гораздо больше матери. Он, вероятно, принял крошечного ящера за игрушку и сразу же стал с ним неразлучен. Больше всего малышу нравилось приносить младшему брату веточки, щепки, охапки тополиного пуха и сухие листья, которые тот охотно поджигал, и оба могли подолгу забавляться таким образом. Детский смех и неестественный писк часто раздавались вместе. Игра «горит — не горит» стала любимой забавой обоих малышей. Гир-Арр уже мог подтянуться и достать дрова из ящика около камина. Разжившись очередным поленом, сорванцы на всей доступной им скорости удирали с добычей. Спустя короткое время мать начала иногда замечать на лице своего первенца оскал. Гир-Арр покачивал головой и поводил плечами точь-в-точь как его единоутробный брат. Он даже начал рычать и кусаться, если что-то приходилось ему не по душе. Дор-Акр же перенял от старшего брата привычку хлопать в ладоши, когда видел что-то забавное или просто интересное. А ещё именно Гир-Арр в своё время научил его ковырять в носу и жевать потом сопли, от чего после пришлось очень долго отучать. Также Арман, прежде никогда не интересовавшийся делами крестьян, обложил хлепопашцев дополнительным налогом в виде живой птицы: маленькое чудовище с огромным удовольствием гонялось за курами, а потом с аппетитом пожирало их. Гир-Арр, хоть и был человеком, очень быстро приобщился к этой забаве. Более того, когда ему минуло три года, он умудрился загрызть курицу и даже укусил за руку Армана, пока тот отнимал у него добычу. Дети часто — почти непрерывно — дрались. Укусить, дернуть за хвост или даже дохнуть на брата огнём было в порядке вещей. … Юта была одинока и безутешна в своём иррациональном горе. Она последними словами ругала себя за холоднось и отчуждённость от второго ребёнка. Каждый день она мысленно обещала взять себя в руки и исправиться, и каждую же ночь, просыпаясь от голодного плача, снова содрогалась. Глядя на играющих детей, Юта не верила, что одинаково выносила их внутри себя. Сердце женщины немного согревалось, когда она видела счастье Армана. Его жизнь, наконец-то, вошла в нужное русло. Он был счастлив возиться с детьми, часами занимался со старшим, учил младшего летать и любил их обоих всей душой. Юту он обожал, почти боготворил за то, что она сделала для него. Он носил её на руках, был более чем заботливым и предупредительным, но Юта всё не могла привыкнуть к произошедшему. … Спустя три месяца Юта неожиданно осталась одна на пару часов. Накопилась стирка, а потому уединившись надолго в колодезной башне она вдруг осознала, что можно дать волю слезам. В довершение всего Арман преподнёс Юте пару широких золотых браслетов. Как выяснилось, подарок был не столько для неё, сколько для змеёныша: по словам Армана малышу пошло бы на пользу видеть драгоценный, такой волнующий для дракона металл на теле своей матери. Утирая слёзы, Юта больно поцарапала щёку застёжкой. Неизвестно, что об этих браслетах думало вечно голодное маленькое чудовище, но его отец подолгу целовал их ночью, когда у Юты не находилось сил отвечать на его ласки. Выплакавшись вволю, молодая мать вдруг осознала нечто, потрясшее её даже после всего произошедшего. Открыв рот и опустив руки, Юта стояла в полутёмном коридоре, шепотом считая вслух и выискивая ошибку в своих рассуждениях. Ошибки не было. Они продолжали делить ложе, и снова случилось неизбежное, и она снова носит под сердцем… Горгулья… Из задумчивости её вывел обеспокоенный голос Армана. Он звал обоих сыновей, расхаживая уровнем ниже, и тревога в его тоне всё нарастала. Юта опрометью бросилась к лестнице. Ей почудилась страшная картина: её первенец, растерзанный зубами несмышлёного, но хищного и опасного змеёныша. Налетев на Армана и посмотрев в его побелевшее лицо, она поняла, что и он думал о том же. Родители окликали малышей, искали их повсюду, но дети как сквозь землю провалились. Юта уже не скрывала беспокойства, но и Арман волновался не меньше. Дойдя до комнаты с камином, отец и мать вдруг замерли, поражённые и растроганные открывшейся их глазам картиной. Оба малыша, целые и невредимые, спали в потёртом кресле. Маленький дракончик положил шипастую голову на живот старшему брату, а тот прижимал к щеке стиснутый в кулачке хвост. От этой картины веяло такой щемящей сердце нежностью, что у Армана и Юты не было желания будить детей, чтобы переложить в кроватку. Родители, улыбаясь, облегчённо вздохнули, на цыпочках прокрались прочь. — Арман, — Юта говорила шёпотом, хотя они уже отошли достаточно далеко, — ты понимаешь, я… Опять. — Не может быть… Она кивнула и улыбнулась почти радостно. Трогательная картина ещё стояла у неё перед глазами. Не так уж и… Не так уж и плохо на самом деле. Лицо Армана осветилось счастьем и любовью, он с благоговением коснулся её живота, улыбаясь. — Как здорово… — он долго целовал её руки, лицо, обнимал и прижимал к себе, не умея высказать всех переполнявших его чувств. — Я так люблю тебя, Юта! Ты самая… Самая лучшая женщина на земле, ты… Арман был так искренне счастлив, так заботлив и предусмотрителен, что Юта снова почувствовала укол вины за то, что не радуется новости так, как он. И всё же что-то в её сердце сдвинулось с мёртвой точки, что-то дало робкую надежду. Она обязательно полюбит всех своих детей. Обязательно…