Тайна фюрера или последнее приключение Растяпкина

14 марта, 23 часа 54 минуты Пока Растяпкин решал, что же делать, Бредли снова приставил меч к шее Одуванчика и начал отсчёт: —Eins!.. Zwei!.. Drei!.. Fier!.. Fünf!.. Sechs!.. Sieben!.. Acht!... Neun!.. Zehn! В последнюю секунду, когда Семён уже был готов сказать, кто их подослал, дверь резко распахнулась, и на пороге возник солдат партии. — Герр обергруппенфюрер, вас вызывают! — громко отрапортовал он. — Кто? — спросил Мартин, все так же продолжая держать меч у шеи агента. — Фюрер — ответил солдат. Бредли посмотрел недовольным взглядом сначала на Одуванчика, потом перевёл его на Растяпкина, а потом на солдата. Повисло молчание. Обергруппенфюрер решал что делать. Наконец, он отпустил Одуванчика и вложил меч в ножны. Проследовав к выходу, Мартин сказал: — Вам повезло, что меня вызывают к фюреру. Но ничего. Как только освобожусь, продолжу допрос. Я из вас всю правду выбью! А пока сидите смирно и не рыпайтесь! Поняли?! Хлопнула дверь. Воцарилась полная тишина... Одуванчик лежал не подвижно на полу. Растяпкин, не теряя ни минуты, подбежал к нему, как только ушёл Бредли. — Ты как? Живой? — осведомился Семён. — Н-н-н-н-не о-о-о-о-ч-ч-че-нь-нь-нь — заикаясь ответил Одуванчик. — Надо скорее отсюда выбираться, пока он не вернулся! — Растяпкин осмотрел комнату. Увидев окно, подошёл к нему и распахнул. Взглянув вниз подумал: «Нет, слишком высоко. Тут не то что Одуванчик, я не выживу!». Закрыв окно и обернувшись, Семён увидел, как уже сидящий Одуванчик смотрит на то, что осталось от его правой руки. На его глазах снова навернулись слезы. — Ничего, Бредли ещё получит! — попытался приободрить друга Растяпкин — Обещаю тебе, я отомщу за тебя, и... не только за тебя... короче, за всех отомщу! Это слабо помогло. Одуванчик лишь посмотрел на агента жалобными глазами, полными слез. Сердце у Растяпкина сжалось. Он не мог подумать, что все зайдёт так далеко... — Я сейчас найду бинт! — осенило Семена. Он начал рыться в ящиках стола обергруппенфюрера. Бинтов не было. «Должна же быть где-то аптечка» — думал Растяпкин. Продолжая искать, он решил отвлечь Одуванчика: — Скажи, а как ты сюда пробрался? — Я-я-я п-п-п-п-пр-пр-про-б-б-ра-лся ч-ч-ч-че-р-р-ре-з в-в-в-вен-те-те-ля-ци- ци-ю — все так же заикаясь, но уже более уверено сказал Одуванчик. — Через вентиляцию? — спросил Семён, роясь в тайнике Бредли(видимо тот, в спешке забыл закрыть). К сожалению, там бинтов тоже не оказалось; только какие-то препараты, назначение которых Растяпкин не знал. Аккуратно закрыв тайник и продолжая оглядывать комнату в поисках аптечки(глаза уже привыкли к полумраку), агент сказал: — Странно, но ведь здесь нет вентиляции, а если она и есть, то наверное слишком маленькая... — К-к-к-к-ка-ми-ми-н и-и-и-и е-е-с-ть в-в-вен-те-ля-ци-ци-я... О-он де-де-ко- ра-ти-ти-в-в-ный — объяснил Одуванчик. Семён подошёл к камину и заглянул внутрь. Действительно, как сказал Одуванчик, вместо дымохода была вентиляция. Но даже для одного она была достаточно узкой, что уж говорить про двоих. Так же она была слишком высокой, поэтому план побега через вентиляцию отметался. Когда Растяпкин закончил осматривать внутри камин, он заметил слева от него дверку, освещаемую луной. Открыв её, Семён увидел долгожданную аптечку. — Отлично! Я нашёл аптечку! Сейчас залатаем тебе рану — сказал Семён Одуванчику, доставая из него все самое необходимое. Перекись, бинты и, даже нитка с иголкой. Не смотря на то, что Бредли дал Одуванчику какое-то «кровозамедляющее», кровь из раны все равно текла. Так что зашить то, что осталось от руки, Растяпкину показалось хорошей идеей. Промыв рану, Семён начал зашивать её. Он, кроме учений, никогда таким не занимался, и поэтому для него это стало чуть-ли невыполнимо. Одуванчик тихо стонал, стараясь скрыть боль. Кое-как зашив рану, Растяпкин перебинтовал руку. После этого, он спросил: — Ну как? Лучше? Одуванчик лишь часто закивал. — Пока так. Когда доберёмся до Академии, там уже тебе помогут — сказал агент, убирая все в шкафчик. — А-а ка-ка-ки-е у на-с ва-ва-ри-а-а-н-ты по-по-бе-га? — спросил Одуванчик. — Вариантов у нас немного. Точнее один — ответил Семён — Через окно не выберемся — слишком высоко; через камин тоже — высоко лезть и узко. Остаётся только один вариант — через главный вход. — Но-но э-э-то ж-ж-же о-о-оп-а-с-с-но! — Знаю, знаю. Но другого выхода нет! Если мы хотим выбраться из партии, нам нужно пробраться через неё к выходу. Тем более, мы же не беззащитны — с этими словами Растяпкин потянулся к тому месту, где у него было спрятано оружие. Но его там не оказалось. — Хотя нет, беззащитны. Обрегруппенфюрер отобрал, кажется, у меня оружие. — В-в-в-о-зь-зь-ми м-м-мо-ё — сказал Одуванчик, указывая левой рукой туда, где лежала кисть. Ох, и трудно же было разжимать Семёну руку! Она вцепилась в самонаводящийся пистолет мертвой хваткой. Это оружие было давней разработкой Академии. По сути представляло из себя обычный пистолет с самонаводящимся дулом; так же имел несколько режимов стрельбы. Это было не бог весть какое оружие, им скорее пугали, чем задействовали против кого-то. Но это было хоть что-то против солдат партии... — Ну что же, думаю нам уже незачем здесь задерживаться — сказал Растяпкин — Пошли? — Ага — только и смог сказать юноша. Семён протянул руку Одуванчику, чтобы тот встал. Однако, как только он поднялся на ноги, тут же чуть не упал. Сказывалась огромная слабость. Хорошо, что Растяпкин вовремя поддержал друга и помог ему удержаться. Семён закинул его правую руку за свою шею, и понёс Одуванчика... Открыв дверь и выйдя наружу, им в глаза тут же ударил яркий свет. Однако пришлось быстро заскочить обратно; по коридору шёл, вычеканивая шаг, один из членов партии. Он не заметил Растяпкина с Одуванчиком и прошёл мимо, насвистывая себе под нос какой-то немецкий марш. Когда шаги удалились достаточно далеко, агенты наконец выбрались из-за своего укрытия и оглянулись. Это был не очень широкий, но высокий коридор, ярко освещаемый большой люстрой висящей на потолке, и алыми стенами. Видимо, она была только в этом месте, потому что дальше шли обычные настенные светильники. Сама же дверь в кабинет была гигантской, казалось, она занимает всю высоту коридора. На двери, на уровне человеческого роста, висела массивная табличка, на которой было написано: «Обергруппенфюрер М. Бредли». — И, в-в как-ку-ю с-с-с-сто-то-ро-ну н-н-н-нам и-д-ти? — спросил Одуванчик. Коридор тянулся в одну и другую сторону, и в конце резко заворачивал. — Не знаю. Наверное неважно — ответил Растяпкин — Давай пойдём налево... И они, с Одуванчиком, пошли в левую сторону коридора. Дойдя до поворота, им пришлось остановиться; по коридору слышались приближающиеся шаги. Показав жестами Одуванчику, чтобы тот не шумел, Семен прислонился к стенке и взвёл курок, готовясь к худшему. Но шаги внезапно остановились; послышался стук в дверь. Через некоторое время, она со скипом открылась. — Да? — произнёс хрипловатый тенор. — Вот отчёт о новобранцах — ответил ему басовитый голос. Послышалось шуршание листов. — И через сколько они прибудут? — спросил тенор. — Через полчаса. — Через сколько?! Мы же ничего не успеем! — Виноват, герр оберстгруппенфюрер! Докладываю, как есть! — Подожди минуту. Хлопнула дверь. Растяпкин немного выдохнул. Хоть и тот, кто стоял за углом к ним не собирался, но окончательно расслабляться не стоит. Кто знает, что может произойти. И тут Семён услышал тихие стоны Одуванчика. Он оглянулся и увидел, что юноша почти лежит на полу, держась своей левой рукой за рану. — Б-б-бо-ль — только и смог произнести Одуванчик, когда Семён приблизился к нему — Н-н-н-не-вы-но-но-с-с-си-ма-я... — Тише, тише — сказал агент, так чтобы их не услышали — Нас же могут услышать! Одуванчик ответил всхлипами. Растяпкин колебался. Надо было что-то скорее делать, иначе они будут раскрыты. Он взял Одуванчика за плечи, и тихо сказал: — Так. Тебе надо подняться на ноги! — Н-н-не м-м-мо-гу — внезапно замотал головой тот — М-м-мо-ё т-т-те-ло п-п-па-ра-л-л-ли-зо-в-в-ва-но... — Не говори глупостей! Ничего у тебя не парализовано. Тебе надо только полнятся на ноги. Если что, я тебе помогу! Давай! Одуванчик чуть приподнялся, и Растяпкин попытался поставить его на ноги. Но то ли у него силы кончились, то ли у Одуванчика, но тем не менее, Семён никак не мог это сделать. Кажется, тот кто стоял за углом почуял что-то неладное, и шаги начали приближаться. Растяпкин с грохотом упал на пол, отполз вместе Одуванчиком к стене и приготовился к худшему. Но, неожиданно, дверь распахнулась, и зазвучал голос оберстгруппенфюрера: — Куда это ты собрался?! — Виноват, герр оберстгруппенфюрер — ответил голос, и неизвестный зашагал в обратном направлении. И снова Растяпкин выдохнул. Беда обошла их стороной. Семён прислушался. Отчитав немного нерадивого солдата, оберстгруппенфюрер продолжил: — Значит так, герр гаупштурмфюрер. Зайдите, пожалуйста, на кухню и отдайте приказ сготовить две тысячи порций... — А зачем так много? — Мы специально делаем с запасом. Может они голодные приедут и попросят двойную порцию!.. И прошу больше не задавать лишних вопросов! — Так точно! — Дальше: зайдите к оружейнику, и скажите, чтобы тот к приезду шютце приготовил и выдал... тысяча четыреста восемьдесят восемь автоматических винтовок новейшего образца. Понял? — Так точно! — Вот памятка, чтобы ничего не забыли. Если будет что-то ещё, я сообщу. А пока на этом все. Вы свободны! И дверь с грохотом закрылась. Шаги начали удаляться, и вскоре все стихло. — Ну как ты? — спросил Растяпкин Одуванчика. Он лишь кивнул головой и тихо ответил: — В-в-вс-е н-н-но-р-р-м-м-а-ль-но. Б-б-бо-ль н-н-не-м-м-но-го ус-по-ко-и-л- л-а-сь. Они, с трудом поднявшись, медленно и тихо пошли по алому коридору, чтобы не привлечь внимания. Пройдя большую дверь с табличкой, на которой было написано: «Оберстгруппенфюрер Дж. Р. Мустанг», друзья долго ещё шагали мимо разных проходов и дверей поменьше. «Кажется это командный центр партии» — подумал Растяпкин — «Я бы никогда и не подумал, что командующие могут быть иностранцами!». Двери все шли, и шли, и шли... «Если это командный центр» — подумал Одуванчик — «То где же самый главный из них — фюрер?». Однако, никакой таблички с надписью «фюрер» не было. Только бесконечный коридор, проходы, и какие-то двери. Они очень удивились, когда наконец это все кончилось, и Растяпкин с Одуванчиком вышли к лифту. — Вот оно наше спасение! — произнёс Семён и нажал кнопку вызова. Одуванчик хотел что-то произнести, но средний агент прервал его: — Я знаю, что, наверное, можно по-другому. Но сейчас, это наш единственный выход. Друг лишь кивнул. Лифт приехал, на удивление быстро, и, зайдя в него, Растяпкин нажал кнопку 1, и они поехали... Внезапно лифт остановился. «Это не наш этаж!» — промелькнуло в голове Семена. Двери открылись; перед ними возник солдат партии. Растяпкин уже хотел выстрелить в него, но какая-то сила помешала ему это сделать. «Ну все! Мы пропали!» — обреченно пронеслось у агента в голове. Внезапно солдат закричал: — Какой ужас! Что с вами случилось?! Растяпкин сначала и не понял, что произошло. Сразу же из дверей повысовывались люди. Они начали вертеть головами и спрашивать, что случилось. «С одной стороны, он все-таки не поднял тревогу» — подумал Семён — «Но с другой стороны, все равно навёл шуму». Собравшись, Растяпкин сказал достаточно громко так, чтобы слышал не только солдат, но и все остальные: — Да ничего особенного! Просто, вот... поранился. Я его и... Убедительности в его словах было мало, и уверенность как-то быстро сошла. Однако, для всех это оказалось достаточным. Люди, отвлеченные от дела, быстро скрывались в своих кабинетах. Но тот солдат перед лифтом не хотел уходить. Наоборот, он ещё больше забеспокоился: — Жесть! Я обязан вас проводить к доктору. — Так мы как раз-таки туда и идём — нашёлся Семён — Но мы, пожалуй, сами справимся. — Нет, нет, я должен помочь. Вдвоём, вы вряд ли быстро дойдёте — запротестовал солдат и вошёл в лифт. Растяпкин был польщен тем, что им помогают, но, одновременно с этим, боялся. Ведь им с Одуванчиком очень повезло, что попался такой солдат, который принял их за своих. А если он что-то заподозрит? Но пока все шло гладко. Лифт остановился, открылись двери, и они вышли. — Послушайте, мы сами справимся, правда — попытался увильнуть Семён. — Нет, и точка — твёрдо стоял на своём солдат — Мы должны помогать своим товарищам. Идём, я провожу вас. Коридор, по которому они шли, был широкий. Здесь так же было много дверей. За одной из них раздавалось пьяное пение, на корявом немецком: «Друм камераден... Орт ди пароле... Унд прагт зи ин дас юнге херц хенайн... Фертих цум шпрунг сигналь гегебен... Дас лебен вил гевонен зайн...». Когда они к ней подходили, солдат обернулся и сказал: — Слушайте, а я даже не представился. Меня звать... И тут дверь открылась и из неё вышел какой-то пьяный офицер. Оглядев своими невменяемыми глазёнками помещение, он остановил взгляд на солдате. — Ты посмотри кто, здесь... ик... — произнёс, икая, офицер — Унтершар... ик... фюрер... — Герр оберштурмфюрер, не позорьте меня перед людьми — сказал солдат. — Ничо... поймут... — отмахнулся оберштурмфюрер — Слушай... ик... зайди к нам... Посидеть... — Не могу. Не видите, человек ранен, провожаю до медпункта — унтершарфюрер указал на Семена с Одуванчиком. — Да ладно тебе... ик... чай не впервой... А без одной, я тебя не пущу... Внезапно оберштурмфюрер схватил солдата, и поволок к двери, где раздавались пьяные крики и хохот. Унтершарфюрер обреченно посмотрел на своих спутников. Растяпкин решил подбодрить его, успокоить: — Спасибо за помощь! Но мы и в правду сами справимся. Солдат кивнул, а офицер довольно крякнул. Дверь за ними захлопнулась, и Семён с Одуванчиком снова остались одни. Опять коридор с бесконечными дверями и разветвлениями, который никогда не закончится. Однако, надо идти дальше. Агенты медленно побрели по нему, еле переставляя каждую ногу. Растяпкину стало скучно так идти, и он решил немного разбавить обстановку: — Хорошо, что так обошлось. Ещё бы чуть-чуть... — И т-ты бы уб-бил его — мрачно закончил Одуванчик. Семён сначала не понял, к чему это было сказано. И тут его осенило. Ярость овладела им. — Так это ты помешал мне в него выстрелить?! — средний агент, внезапно, сильно прижал к стене Одуванчика. — Он н-не жел-лал з-зла! — ответил так же тот. — Да ты понимаешь, что мог нас так раскрыть?! Тебе мало отрубленной руки? Ещё и с жизнью попрощаться захотел? — Не х-хотел я ни с-с чем п-прощ-щаться! Эт-то ты только и д-думаешь, что уб-бить кого-нибудь, ч-чтобы «б-было луч-ше»! — Да, так было бы лучше! И я думаю о том, чтобы мы выбрались из этого проклятого места. И ладно ты о себе не думаешь, так подумай обо мне. — А я и д-думаю, ч-что о нас с-с тобой. Р-разве нельз-зя обойт-тись без к- крови? — Нет нельзя! Академия, когда мы перешли в среднее звено, нас учила, что нужно иногда пренебречь милосердием. — А м-может она ош-шиблась! — Академия не может ошибаться! Из прилегающего коридора послышались шаги. Пришлось срочно прекратить спор. По коридору прошли солдаты партии, не замечая Растяпкина с Одуванчиком. — Давай оставим наши препирания на потом, хорошо? — спросил Семён, когда шаги затихли. Одуванчик ничего не ответил. Они пошли дальше, и скоро вышли к двустворчатой двери. Открыв её, агенты попали в главный зал, где несколько часов назад было выступление фюрера. Зал был полон людей. Казалось, вся партия собралась здесь. Солдаты откровенно бездельничали. Кто-то разговаривал, кто-то курил, кто-то просто стоял, прислонившись к стене, и о чем-то размышлял, а кто-то ходил из стороны в сторону. Никто и не обратил внимания на вошедших Растяпкина и Одуванчика. «Их слишком много» — подумал Семён — «Но они сейчас нас не замечают. Можно попытаться пройти к выходу». На это предложение светловолосый агент лишь кивнул. Проталкиваясь через темно-сине-серых людей, они потихоньку приближались к выходу из главного зала. И они почти были у цели, как, вдруг, зазвучал властный голос, который заставил наших героев обернутся. На трибуне, где выступал фюрер, стояла светловолосая женщина, по виду очень высокого ранга. Она обращалась к солдатам партии: — Манны и шютсе! Слушайте меня внимательно! Мне передали, что два вражеских агента сбежали. Обергруппенфюрер в ярости. Он отдал приказ усилить патруль, и не дать им сбежать. Они выглядят, как мы, но у одного рыжие волосы, а у другого отрублена рука. Оба имеют звание гауптштурмфюрера. Смотрите не спутайте с нашими! Сейчас шютсе пойдут получать оружие, по изначальному приказу оберстгруппенфюрера, а потом они выйдут на улицу. С ними пойдут ещё часть маннов. Зазвучали недовольные возгласы. Женщина стукнула по столу кулаком: — А ну молчать! Именно из-за таких, как вы, и страдает партия. Если вы действительно ей преданы, то должны беспрекословно выполнять любые приказы. Только тогда, сюда не будут проникать элементы разрушающие нас. И они все ещё находятся здесь, поэтому большинство маннов остаются в здании. Они все ещё среди нас. Мы не дадим врагу нас развалить! Слава Eisen Menschen! — Eisen Menschen слава! — откликнулся весь остальной зал. Растяпкин понял — на них начинается самая настоящая охота. Через главный выход уже не пройти, надо искать другой. И поскорее выбраться из этой толпы. К счастью, после речи поднялся шум, все расходились кто куда; никто так и не заметил Семена и Одуванчика. Спешно пробираясь сквозь серых солдат, они выбрались в очередной коридор. Он был в полумраке, и агенты могли отлично спрятаться. Однако, и партийцев тоже было сложно заметить; их форма очень хорошо сливалась тенью. Поэтому приходилось ориентироваться по звукам; чеканный шаг и, порою, пение было слышно очень хорошо. Растяпкина больше всего пугал Одуванчик. Он ничего не говорил и был бледен. Казалось ещё чуть-чуть, и его сердце остановится. Даже не смотря на то, что агент держался, на него было больно смотреть. И, чтобы Одуванчик чувствовал себя лучше, Семён ненадолго останавливался. Иногда даже разговорить пытался, но тот, как воды в рот набрал. Растяпкин не понимал из-за того ли это, что Одуванчик на него обиделся за тот поступок, то ли из- за того, что светловолосому реально было хреново, и он не мог говорить. Впрочем, проблем у них все равно хватало. Патрулей в коридорах было много. Агентам приходилось долго сидеть, не вылезая из теней, которые служили им укрытием. Иногда, партийцы останавливались, подолгу общались друг с другом, могли закурить, из-за чего коридор наполнялся дымом и сигаретным запахом. Чаще всего, они жаловались друг другу на жизнь в партии: что непонятно, как дальше будет вести себя партия после выборов, что совершенно не ясно, какие цели она на самом деле преследует, и то, что им не дают высказаться, ведь любое слово поперёк командования каралось очень серьёзно. Некоторые на все это отвечали выпадами о том, какая партия великая, какие благородные цели она преследует, и как хорошо станет городу, после её победы на выборах. «Эх, бедные люди!» — думал Семён — «Промыли им мозги, и верят теперь, всему, что скажет партия. Но мы их потом быстро исправим!». Так петляя по коридорам, Растяпкин и Одуванчик пытались найти выход, аварийный или запасной. Но, то ли им не везло, то ли заходили не в те места, но никакой двери, ведущей на улицу, так и не нашли. А патрульных становилось все больше и больше. Нужно было найти постоянное укрытие, ведь если открыть стрельбу их сразу заметят, а патронов было немного. Все двери, которые попадались Семёну с Одуванчиком, были либо закрыты, либо полны партийцев. И вот, из полумрака коридора показался маленький лунный свет, который исходил из приоткрытой дверки. Быстро заглянув внутрь, Растяпкин увидел, что никого нет. И теперь они находились в кабинете некого гауптштурмфюрера Л. Хаукай, как гласила табличка на этой двери. Убранство было такое же, как и в кабинете обергруппенфюрера. Только потолок был не такой высокий, как там. А библиотека, стол, и даже камин, в точности такие же, как и у Бредли. Только, в немного меньших размерах. Надолго здесь Семён не собирался оставаться. Вдруг прийдет этот Хаукай, и поднимет партию на уши. Значит выход, надо искать отсюда. Облазив все помещение, перед этим аккуратно прислонив Одуванчика к стене, Растяпкин открыл окно. С улицы сразу повеяло холодом. Посмотрев на высоту, агент примерно прикинул в уме план, и он был вполне нормальным. Первый этаж был намного ниже, а ещё сугроб под окном мог смягчить падение. Сообщив об этом Одуванчику, Растяпкин очень удивился его словам: — Н-нет-т, С-с-сем-м-ён. П-п-р-рос-с-ти. Я н-ни-к-ку-д-да н-не п-пой-д-ду. У н-нас с-сли-ш-шком-м б-боль-ш-шие р-раз-з-ног-г-лас-сия. Бр-р-ось м-ме-н- ня з-з-д-дес-сь, я л-лиш-шь об-б-у-з-за т-те-б-бе. Я н-ни-к-кому н-не ск-к-ажу, к-ку-д-да т-ты уш-шёл-л. П-пуск-кай он-ни м-ме-ня уб-бь-ют. М-н-не в-в-се р-рав-но оста-л-лось нем-н-н-н-но-го-го... По его щекам потекли слезы. Одуванчик понуро опустил голову, и начал ждать своей участи. Семён знал, что сейчас не время, для этого, но чтобы хоть как-то подбодрить друга, он сел с ним рядом и сказал: — Нет, Одуванчик, я тебя здесь ни за что не брошу. Ты спас меня от Бредли, теперь и я тоже тебя спасу. Ведь это правило Академии, никогда не бросать своих товарищей в беде. А насчёт спора... Ты и сам видишь, не все партийцы такие добрые. Да и тот, скорее был исключением, чем правилом. Да и разве это сейчас важно. Выше нос, агент. Все не так плохо. Ты не умрешь. Знай, я этого не допущу. Академия сделает все, что угодно, чтобы помочь тебе. Я обещаю. А теперь вперёд! Нас ждёт свобода и Академия! С этими словами Растяпкин встал и протянул руку Одуванчику, чтобы он встал. Тот лишь улыбнулся и протянул свою. И оба подошли к окну. Сначала полез Одуванчик. Семён помогал ему держать раненую руку, чтобы было не так тяжело переступать, и чтобы тот не сорвался. Однако, светловолосый не удержался и рухнул в сугроб. — Ты как? — спросил Растяпкин — Не сильно ушибся? — Нормально — ответил своим слабым голосом Одуванчик. Он смог как-то перевернутся одной рукой, и теперь полулежал на горке снега. Растяпкин кивнул, и легко спрыгнул с подоконника на улицу. Аккуратно приземлившись, чуть не поскользнулся. Под слоем снега скрывался гололёд. Семён закрыл оконные ставни, подхватил Одуванчика, и они вместе снова продолжили путь. На улице стоял сильный мороз. Тёплая одежда осталась в здании партии, а форма не была предназначена для защиты от холода. Приходилось экономить тепло. После нескольких минут на улице, Растяпкин пытался согреть свои руки тёплым дыханием рта. Одуванчику было ещё тяжелее. Холод очень сильно воздействовал на рану, и теперь она сильно отдавала болью. У раненого агента дрожало все тело, к заиканию прибавились ещё и стучащие зубы. Вскоре, и Семён начал сильно мерзнуть. Им хотелось по- скорее добраться до автомобиля Академии, но они двигались, казалось, ещё медленнее, чем в здании. Обувь проскальзывала на гололеде, и герои то и дело могли поскользнуться. А этого нельзя было допустить! На улице были патрули солдат, постоянно чеканящие шаг. Да, сугробы хорошо скрывали агентов от партийцев, но любой громкий звук, мог привлечь внимание. И поэтому Растяпкин и Одуванчик двигались очень медленно и очень тихо. Хорошо людей в темно-сине-серой форме было немного. Пока, они не вышли на площадь перед резиденцией... Казалось, на ней было больше людей, чем в здании. Они все ходили, что-то обсуждали и, иногда, поглядывали по сторонам. Так же, площадь освещалась прожекторами, от которых, казалось, никто не скроется. Стоянка находилась так же находилась на ней, прямо напротив агентов, Семёну с Одуванчиком оставалось лишь по прямой пересечь расстояние. На стоянке было много грузовиков, видимо перевозивших новоприбывших, и только в самом конце стоял абсолютно целый и невредимый автомобиль Академии. — Нам осталось совсем немного — сказал Растяпкин, и посмотрел на Одуванчика. Он, казалось, даже не услышал слова Семена. Более того, он перестал стучать зубами, и его глаза почти закрылись. Растяпкин почувствовал, что тело агента стало тяжелее, и дыхание стало нечастым. Только сейчас, Семён заметил, что от них идёт маленькая кровавая дорожка. Как показалось агенту, на обрубке руки открылась рана, и Одуванчик быстро терял кровь. — Так. Не бойся. Я спасу тебя! С тобой все будет хорошо, слышишь?! — сказал Семён после этого, быстро перебежал в тень. Теперь приходилось одновременно передвигаться скрытно и очень быстро. Растяпкину не давала покоя мысль о возможной гибели Одуванчика. Нет, он этого не допустит, он спасёт юношу, как он спас Семена. Рыжий агент почти нёс Одуванчика на своих плечах, из-за того, что тот уже еле передвигал ноги. Стараясь перебегать из тени в тень, Растяпкин дважды чуть не раскрыл себя. И тут, когда агент уже почти перебежал в очередную тень, он... поскользнулся и упал. Семён с Одуванчиком успели, конечно, уползти за ящик, который отбрасывал спасительную тень, но внимание уже было привлечено. На звук, сразу же начал подходить патруль, состоящий из двух солдат. — Ну все. Попались, теперь другого выхода нет — обреченно сказал Растяпкин, доставая пистолет. Нет, он не собирался убивать партийцев, он собирался лишь ранить их, чтобы отвлечь внимание. Когда Семён встал из-за укрытия, в его глаза ударил яркий свет прожекторов. Нацелившись, Растяпкин два раза выстрелил в направлении солдат. И оба раза были «в молоко». Те двое тут же закричали: — Здесь шпионы! Щелкнули предохранители. Казалось, все партийцы разом направили дула своих автоматических винтовок на агента. А тот стоял, все так же целясь в неизвестно кого. На мгновение воцарилась полная тишина. — Огонь! — этот приказ громко разлетелся по всей площади. Тут же загромыхали винтовки. Растяпкин за мгновение до этого успел спрятаться. Быстро спрятав пистолет, он подхватил Одуванчика на руки, и, стараясь не вылезать из укрытий, начал быстро пробираться к автомобилю. Поднялась тревога. Из здания партии, сразу же начали выбегать солдаты. Огонь не прекращался, ни на секунду, а становился все громче и громче. Только чудом Растяпкину удалось пробраться к машине, не покалечив себя. Быстро открыв её, Семён положил Одуванчика на заднее сидение, а сам сел за руль. Пули не могли пробить прочное стекло автомобиля Академии, и поэтому сейчас это было самое безопасное место. Теперь им остаётся только вырваться из этой цитадели зла, и быстрее, быстрее в Академию. Лихо развернувшись, Семён, с небольшой пробуксовкой, быстро выезжал с площади. Партийцы продолжали палить по машине, никак её не пробивая. Растяпкин сильнее вдавил на педаль газа. «Вырвемся, и обо всем доложу Истребителю» — думал Семён... Вдруг, когда выезд был уже близко, перед машиной возник Бредли. Он так неожиданно появился из темноты, что агент резко нажал тормоз. После остановки автомобиля, Мартин быстро подошёл к переднему окну со стороны водителя и с одного удара разбил стекло. Схватив Растяпкина, обергруппенфюрер притянул его резко к себе и сказал: — Значит так, малец. Я не дам тебе так просто уйти! Ты мне ещё понадобишься! А твой дружок, сейчас отправиться туда, откуда его прислали. Мартин попытался выдернуть Семена из машины, но тот резко вырвался и со всей силы надавил на газ. Неожидав такого, обергруппенфюрер сначала пустился за машиной, а потом, остановившись, махнул рукой, давая знак солдатам о прекращении стрельбы. — Ничего — сказал он — Все равно они не смогут нам противостоять. Академия ещё поплатится за то, что влезла в это дело!.. Растяпкин не теряя ни минуты, выехал из резиденции фюрера. Теперь он гнал по шоссе, что есть мочи, чтобы успеть в Академию. — Семён — вдруг подал слабый голос Одуванчик — п-передай... Истребителю... что... это... я... вино... ват... — Хорошо — лишь ответил Семён. — Обе... щай... что... никого... не... убьешь... — Обещаю — кивнул Растяпкин, и свернул с шоссе. Луна была уже скрыта тучами. Ночь стала тёмной, как мгла. А вскоре пошёл спокойный, но очень холодный и колючий снег.