Мурчащая Талигойя

— Тони… — Эгмонт не знал, как начать столь деликатный разговор, хвост нервно подрагивал. Они с Энтони Давенпортом были давними друзьями, и Эгмонт привык полагаться на него во всем. И тот ни разу не подводил. А лезть в дела семейные — вовсе не дело маршала Севера… Однако, оставить все, как есть, он не мог. Не зря же Лионель кое-что рассказал перед отъездом. Очевидно, хотел бы, чтобы Эгмонт попросил друга умерить беспокойство и не доставлять проблем в гвардии… И вот теперь, приняв отчеты и не сомневаясь, что в его отсутствие в армии воцарился еще более полный порядок, чем при нем (все-таки Давенпорт на уставе был, как шутили солдаты, женат), Эгмонт не знал, как спросить друга о чем-то настолько… личном. Что ж… Повелитель Скал никогда не умел ходить вокруг да около. — Тони, зачем тебе письма твоего сына? Энтони Давенпорт удивленно повел ушами. Он и предположить не мог, что давний друг задаст когда-нибудь этот вопрос. Он сделал все, чтобы Чарльз не пересекался с ним, излишне теплым, способным согреть ребенка, от которого сплошные беды с самого рождения. Уши снова дернулись, но усилием воли он совладал с собой. — Чтобы убедиться, что он не позорит семью. Как оказалось, я беспокоился не зря, — в голосе Энтони прозвучало рычание. Сдержаться было выше его сил, стоило вспомнить о письмах соберано Кэналлоа, адресованных мальчишке. Уши уже прижались к голове от сдерживаемых эмоций. С Чарльзом он говорил несколько раз, когда бывал в столице. И в последний раз Энтони от души вцепился когтями в плечо мальчишки, в красках объясняя, что ему не дозволено. Мальчишка прижимал уши и тихо подмяукивал, распаляя и раздражая Энтони еще больше. Как же хотелось не просто впиться когтями в плечо, а от души приложить… но он сдержался. Наследник, чтоб ему провалиться в пропасть. — Он пожаловался тебе? — сузил глаза старший Давенпорт, мысленно ставя пометку — провести с сыном беседу. О, как бы он хотел отречься от него и не вспоминать, но за неимением других котят это было невозможно. — Лионель Савиньяк пожаловался мне, что ты провоцируешь смуту в рядах его гвардии, — прищурился Эгмонт. Он видел, что друг злится, но не понимал этого. — И я согласен с его мнением. К тому же, я не вижу в поведении Чарли ничего предосудительного, — Эгмонт тяжело вздохнул. — Прости, что мне пришлось затеять этот разговор. Но я не понимаю, что происходит. Объясни мне? Как другу, раз уж мы ведем беседу неофициально. — А, вот оно в чем дело, — Энтони снова дернул ушами, плотно сжав губы. Хотелось фыркнуть, что смутьян из Чарльза, как из него бабочка, но он сдержался. И без того эмоций было столько, что старший Давенпорт не знал, с чего начать, чтобы не приложить когтями о что-нибудь. А начать было надо. Эгмонт искренне беспокоился, и он не отстанет, пока не узнает правду. А она была у Энтони неприглядная. Он всем сердцем ненавидел собственного сына, отобравшего у него свою мать. Энтони глухо зашипел, прикрыв глаза на миг. Амалия была слишком хрупкой и болезненной. В своей семье она считалась негодной, поскольку лекари напрямую говорили — ей нельзя рожать котят, не выдержит. И когда подвернулся влюбленный в это изящное создание Тони, они убеждали его выбрать в жены другую дочь. Он настоял на своем и не жалел об этом три счастливых года, пока не случилась… та самая беременность, Лит бы ее побрал. Он тогда был в войсках и, когда получил письмо, пришел в ужас. Пока разбирался с отпуском, пока примчался домой, все сроки для уничтожения убийцы уже прошли. — Знал бы ты, Эгмонт, как я ненавижу Чарльза, — прошипел, наконец, Энтони. — И дня не проходило, чтобы я не жалел, что не успел тогда вовремя. Эгмонт слегка прижал уши. Он не понимал этого… Не понимал ненависти к собственному котенку. Он сам и детей Арно и Летты любил, как своих. — Тони, он ведь не виноват, — тихо мурлыкнул Эгмонт. — Тебе не обязательно его любить, но и лишать весточек от друзей и бывшего сеньора тоже не обязательно… — Я хотел, чтобы он расплатился за содеянное: одиночеством, пониманием собственного положения — убийцы. Он не должен был появляться на свет, до сих пор не понимаю, как я позволил этому случиться, — ровно откликнулся старший Давенпорт, попытавшись взять себя в руки. — Мало того, что его взяли в оруженосцы против моей воли. Я хотел, чтобы после Лаик он вернулся домой, без какой-либо военной карьеры. Так еще Карлос Алва, похоже, рассматривает его как подстилку для себя! — он оскалился в бессильном раздражении. — Я читал эти письма, Эгмонт, потом хотелось вымыть руки и когти от омерзения! Как бы я ни относился к Чарльзу, ему потом занимать мое место. Граф Давенпорт, подстилка Карлоса Алвы? — фыркнул он зло. — Мне рассказал сослуживец Чарльза, за что я ему благодарен. Иначе бы я так и оставался в неведении. — В такой любви нет ничего постыдного, — Эгмонт хлестнул хвостом, не сдержавшись. Он не мог поверить в такую жестокость давнего друга. В конце концов, самого Повелителя Скал Тони не осуждал за любовь к мужчине, да к тому же имеющему семью! Ах, если бы Эгмонт знал раньше! Может, сам бы взял Чарли под лапу, против него Тони ничего бы затевать не стал. Но теперь уж поздно думать. Надо позаботиться о том, чтобы Тони не выполнил свой план, от которого шерсть на ушах дыбом встает. — Но не когда тебе говорят в лицо — твоего сына взяли в гвардию только потому, что он разделял кровать со своим сеньором с самого начала службы, — зрачки Энтони стали вертикальными. — И не гвардейцы, а с сочувствием подошел кансильерррр. Получается, об этом судачили все, кому не лень? Я тогда с отчетами приезжал, думал со стыда провалюсь под землю прямо там. Повезло, что Чарльз находился не на дежурстве, подвернись он мне под лапу, я бы не сдержался, — зло шикнул он. Эгмонт при упоминании кансильера зашипел. Не зря он терпеть не мог этого вредного кота, который вечно лезет не в свое дело! — Я когда-нибудь на Штанцлере не сдержусь, — фыркнул Эгмонт, прижимая уши. — Нашел, кому жизнь портить. А ты нашел, кого послушать, Тони! — А как его было не слушать? Кансильер все-таки, — Энтони Давенпорт был далек от интриг и искренне думал, что второй человек в государстве служит исключительно во благо Талигойи. А от мыслей о собственном сыне уши к голове прижимались. Злость выплеснулась, оставив привычное холодное раздражение и усталость. Он был готов остаться без наследников, троюродные родственники бы все унаследовали в свое время. Но увы, жизнь решила иначе. — Крыса он, а не кансильер, — прошипел Эгмонт, взметнув хвостом все отчеты и больше не в силах сидеть на месте. — Не было б таких ушей, я бы подумал, что он раттон! А ты, Тони… — Эгмонт глубоко вздохнул. — Дело не мое, но, ради нашей дружбы, не мешай своему котенку. Тебе повезло, что Ли мне как семья… Я не хочу, чтобы в следующий раз кто-то официально подал жалобу на моего друга и заместителя! Ты себе только хуже сделаешь… — он с сочувствием взглянул на старого рыся. Энтони сверкнул глазами и резко выпрямился. Уши дернулись, плотно прижимаясь к голове. — Я готов подать в отставку немедленно, — ровно сообщил он. — А Чарльз ответит, — зашипел он в бессильной ярости. — Я все еще могу лишить его титула и наследования, передав все права дальним родственникам. Его такого сразу из гвардии выставят, что бы там ни думал его капитан. Я отправлю послание и документы об отречении лично ему в руки и сам буду присутствовать при его изгнании в простые солдаты. Желательно бы, конечно, в какой дикий край, — шипел Давенпорт, распушив уши и хвост. Когти от злости сверкали практически в полной длине. — Думаешь, я позволю ему быть счастливым, когда его мать много лет в могиле? Таким своего друга Эгмонт не видел еще никогда. — Тони, опомнись! Это ее не воскресит! — могучий хвост сам метнулся, чтобы обхватить Давенпорта и не дать ему двинуться. — Я не хотел, чтобы она умирала, — на глазах «ледяного генерала» заблестели слезы. — Я ведь знал, что ей нельзя… и не уследил. И виноват вместе с Чарльзом, который даже не чувствует, что живет в долг. Я же не просто так, после… всего умчался в армию, не сдержался бы еще тогда… А меня поздравляли с самым кошмарным событием в жизни, — глухо зашипел он, опуская плечи, вздрагивая всем телом. Эмоции наконец прорвались сквозь многолетнюю броню. И от этого Энтони Давенпорту было стыдно. Он не плакал тогда… много лет хранил ледяное спокойствие, а сейчас один разговор и его накрыло, словно Тони был котенком. Эгмонт осторожно, аккуратно притянул друга к себе, тихо-тихо мурлыча. Если бы он знал… что в этом нуждался не только Чарли.