Наказание

      — Я убил человека.       Костя замирает. Смотрит в стену перед собой. Или сквозь нее? Надеется что ослышался. Что это просто шутка. Тупейшая шутка. От друзей нахватался. Но Боря неподвижно стоит в дверях. Смотрит. Потерянно. И сжимает пальцами цветастую куртку. Куртку Игоря. Пропавшего без вести. Лжешь, блять. Скажи, что ты лжешь. Что нашел куртку у мусорки. Или еще где. Любое оправдание. Любое. Костя проглотит его даже не задумавшись. Но Боря молчит. Дрожит. А потом вновь открывает рот.       — Игоря. И режиссера. Никуда они не пропали. На дне лежат. Оба.       В глазах темнеет. Всего на несколько мгновений. Костя молчит. Пытается собрать слова сына в голове во что-то цельное. Но они расспаются на бессмысленные наборы букв. Поднимается. Старается не шататься. Подходит к нему. Хватает за шкирку, словно провинившегося котенка и тащит на улицу. В машину. Сразу же жмет на газ. К горлу подкатывает тошнота. Отвращение. Уже ставшее столь привычным. Боря что-то говорит опять. Но в голове пусто. Какое-то странное гудение, не позволяющее услышать слова. Рявкает, затыкая мальчишку. Чтобы не мешал. Не делал хуже, чем уже есть. Хотя куда, блять, хуже.       Не шутка. Блять. Костя оседает на ступеньку машины, вытянув припасенную на черный день бутылку водки. Пьет прям из горла. Смотрит куда-то на скалы. На безмятежное море. Выдыхает. Нужно что-то сказать. Что-то сделать. А что уже сделаешь? Не воскресишь же их.       — Ты расскажешь мне все. До малейшей детали.       Заступается, сука. Опять. Берет вину на себя. Тоже блять, герой-защитник. Кого только защищает? Двух наркоманов и неженку в шарфике. Их? Нелепица какая. Но Костя вспыхивает. Как спичка. Не то из-за алкоголя в крови, не то из-за всей ситуации. А то и из-за всего сразу. Поднимается, сперва прижимает мальчишку к машине лицом, а после грубо толкает на кресло. Заламывает руки за спину. И замирает, слыша его голос.       — Пап, не надо. Пожалуйста.       Боря всхлипывает. Дергает руками, пытаясь освободиться. Тщетно. Сил, даже у пьяного Кости было заметно больше. Умоляет остановиться. Прекратить. Но Косте плевать. Он должен наказать. Выпустить пар. Выместить злость. Костя смеется. Почти маниакально. Срывает с него штаны, а после расстегивает собственные брюки и резким, до невыносимого грубым толчком врывается в тело сына. Слышит сорвавшийся с его губ болезненный крик. Как он вновь всхлипывает. Как буквально трясется, сжимаясь всем телом. Вновь умоляет. Скулит, прося остановиться. Говорит, что больно. Идиот. Неужели правда не понимает, что в этом и есть весь смысл? В наказании. Только даже сам Костя едва ли отдавал себе отчет в том, за что именно наказывает. За убийство? Или за сокрытие? Или за попытку защищать друзей, во вред себе? Хер его знает.       Впрочем, сейчас пьяный мозг Хенкина старшего напрочь отказывался думать. Он со странным удовольствием наблюдает, как сопротивление со стороны мальчишки становится все менее ощутимым. Как скоро он обмякает, упираясь головой в кожаный подлокотник, продолжая тихо, беспомощно всхлипывать.       — Пап, прошу…       Ответа не следует. Костя по-прежнему беспощадно вонзается в его тело. По-прежнему крепко держит руки. По-прежнему сам с трудом осознает что делает. И уж точно не осознает последствия. Его толчки медленные, но резкие. Сильные. Мучительные. Слишком болезненные. И даже не смотря на то, что это далеко не первая их близость, Боря не может привыкнуть. Он стонет. По его щекам непрерывно стекают слезинки. А все тело болит сильнее, чем после избиений Кисы. Во многом потому, что Киса просто вспыльчивый идиот. Он едва ли действительно ненавидит. Но отец. Его движения. Его толчки. Его шипение сквозь стиснутые зубы. Все буквально кричало о ненависти. О разочаровании. Об обиде. Потому что он видел это как предательство. Потому что Боря лгал. Так долго. Твердил, что все хорошо. А теперь на дне моря два трупа.       — Блять…       Костя останавливается. Вновь шипит сквозь зубы. Наконец отпускает его руки, а после и вовсе покидает ослабшее тело сына, так и не добившись столь необходимой разрядки. Застегивает ширинку и отходит, выуживая из кармана пачку сигарет, сразу закуривая. Заплетающимся языком приказывает собрать костюм. Он совершенно не реагирует, когда Боря, пытаясь унять дрожь, поднимается. Когда надевает штаны. Когда вытирает рукавом куртки назойливые слезы. Когда чуть прихрамывая, идет к капоту, забирая вещи и уносит их в багажник. Костя слишком пьян, чтобы испытывать сострадание. Чтобы испытывать вину. Чтобы испытать хоть что-то.       Мудак. Он мудак. Ублюдок. Гребаное животное без чувств и эмоций. Стал бы он делать то, что сделал, зная, что осознание снизойдет на него так скоро? Что уже через пару часов он будет ненавидеть самого себя. За то, что причинил ему боль. Своему крошечному, совершенно беззащитному созданию. Малышу, так отчаянно нуждающемуся в заботе. Нет. Никогда.       Он смотрит на него во время завтрака. Пристально. Виновато. Но Боря не поднимает взгляд. Смотрит во вновь нетронутую тарелку, а потом поднимается. Совершенно молча одевается и уходит. И Косте хочется броситься за ним. Утянуть в объятья и молить о прощении. Так долго, как потребуется. Но мальчишка игнорирует его слова. А когда Костя аккуратно касается его запястья, пытаясь привлечь внимание, он и вовсе испуганно вздрагивает, глядя, словно зашуганный зверек. Одергивает руку и вновь уходит.       Это не длится долго. Потому что после их разговора на базе ребят Боря возвращается домой посреди ночи. И Костя опять ждет его. Опять в непомерных количествах заливает в себя водку. Подскакивает, едва услышав щелчок дверного замка. И Боря даже не ждет, когда его позовут. Заходит сам. Избитый. Со следами подсохшей крови на лице. И сам лезет в объятья отца. Носом утыкается в его плечо и всхлипывает. Тихо. Отчаянно.       — Я такой идиот, пап. Я… Я так хотел сделать как лучше. Хотел исправить все, что мы сделали. А они теперь ненавидят меня и считают крысой, — он тихо, почти истерично смеется, сжимая пальцами футболку отца. Дрожит. И Костя нежно целует его в висок. Гладит по спине, все крепче прижимая к себе. Будто пытаясь защитить. От всего этого гребаного мира, что мог уничтожить его.       — Ты все сделал правильно.       Его слова тихие. Едва слышные. Но Боре, казалось их достаточно. Он выпрямляется, отстраняясь, а после, убирая руки, оседает на стул, совершенно никак не реагируя на отца, потянувшегося за аптечкой. Как он сперва стирает мокрым полотенцем подсохшую кровь. Как после обрабатывает перекисью. И как в конце закрепляет, аккуратно покрывая раны и ссадины слоем заживляющей мази. Однако, почувствовав его руку на щеке, легко придерживающую голову, Боря невольно ластится к ней, поднимая виноватый взгляд на отца.       И Костя склоняется к его разбитым губам. Нежно касается своими. Естественно получает ответ. Боря поднимается, обвивая его шею руками. Хочет забыть. Отпустить это все. Забыть о почти невыносимой боли в ребрах. О раскалывающейся голове. О грызущей обиде. И он отстраняется. Берет за руку и тихо тянет в свою комнату. Нельзя чтобы их увидели. А Оксана последнее время часто встает посреди ночи. Часто видит на кухне выпивающего отца, но не говорит ни слова. Делает вид, что не замечает. И Костя не то чтобы против.       Боря запирает дверь и целует его. Теперь уже сам. Тихо шипит от боли в разбитой губе. Укладывает руки на его сильные плечи, прижимаясь всем телом. Чувствует его большие горячие руки на своей талии и невольно расслабляется.       — Ты уверен? После того, что было…       Уверен? Боря тихо смеется. Он блять не уверен, доживет ли до утра. Он просто хочет. Хочет почувствовать его тепло. Его нежность. Его руки на своем теле. Просто его.       — Да.       Отстраняется. Падает на кровать. Тянет к себе за руку. Вновь поцелуй. Слишком отчаянный. Необходимый. Костя легко поддевает пальцами края его худи, пытаясь потянуть вверх. Но его останавливают. Боря шепчет тихое: «Не надо». Обхватывает его руки и опускает ниже, к штанам. Он не хочет, чтобы отец, даже в полутьме видел его тело, покрытое синяками. Не хочет в его глазах быть слабым. Жалким. Для кого угодно, но не для него.       И Костя не спорит. Склоняется к его шее, покрывая кожу мелкими поцелуями. Одновременно с этим снимает с него штаны и белье. Нежно касается пальцами худых бедер, поглаживая. Будто пытаясь оттянуть момент. Банально боясь причинить вред. Еще больший, чем он уже причинил. Но Боря просит. Сам тянется к его штанам. Но тут же чувствует на запястьях его руки. Как Костя легко убирает его пальцы от своих штанов. Видит, как он снимает их, высвобождая уже твердый член. Боря замирает. Прикусывает губу и кивает. Неуверенно.       — Просто будь тише, мой хороший, — шепчет Костя медленным и аккуратным движением входя в его напряженное тело. Не полностью, всего на пару сантиметров, но и этого хватает, чтобы Боря задрожал. Чтобы крепко закрыл рот ладонью. Чтобы из его глаз хлынули слезы. Но едва Костя хочет остановиться, прекратить причинять боль своему мальчику, как он крепко вцепляется в его футболку пальцами и притягивает к себе выдыхая в губы.       — Не останавливайся, пап, прошу.       А после целует. Жадно, требовательно. Обвивает его талию ногами. И Костя слушается. Столь же медленно он входит все глубже, чувствуя как скоро руки сына пробираются под футболку. Как поднимаются к спине и впиваются ногтями в кожу. Неприятно, но Костя молчит, углубляя поцелуй и начиная все с той же медлительностью двигаться.       Но слишком скоро им обоим становится мало. И тогда Костя позволяет себе увеличить скорость. Не силу, все еще боясь сделать больно. Боря выгибается, тихо стонет в его горячие губы, все сильнее расцарапывая спину. И с каждым мгновением. С каждым тихим нуждающимся стоном сына, Костя двигается все быстрее. Все глубже. Со временем даже в его голове рамки и ограничения беспощадно рушатся и толчки становятся заметно сильнее. Губы мужчины уверенно скользят ниже, к его тонкой шее, оставляя на ней влажные дорожки из поцелуев. Чуть прикусывает кожу зубами, но так, чтобы не оставить следов. А хотелось. Безумно хотелось. Оставить метки на его нежной коже. Присвоить. Но нельзя. Уж точно не Косте.       Оргазм волной накатывает на них почти одновременно. Чувствуя разрядку, они вновь целуются. Вновь страстно. Безумно возбуждающе. Но Костя слишком быстро отстраняется. Нежно целует мальчишку в лоб и поднимается, одеваясь.       — Побудь со мной немного.       Боря подползает к краю кровати, нежно касаясь его руки. В полутьме смотрит в его столь же голубые глаза и тянет за руку к себе. Ближе. Совсем немного.       — Я не могу. Рассвет скоро. А твоя мать та еще ранняя пташка, сам знаешь. Ложись спать.       Вновь склонившись, Костя нежно чмокает его в губы. Коротко. Всего мгновение. Треплет по волосам. И сразу же уходит. Уходит в свою спальню. К женщине, которую уже давно не любит. В постель, в которой уже давно не может спать. Чтобы и дальше жить жизнь, с которой он уже давно не справляется.       А может было бы и вправду лучше.       Если бы раз. И все. И нету.