Walked Through Hell

Кевин понял, что он влюблен в Жана Моро, когда ему было шестнадцать. Год спустя он впервые поцеловал его. За два месяца до двадцатого дня рождения Кевина Жан спас ему жизнь. Несколько месяцев спустя Кевин разбил ему сердце. Не каким-то конкретным действием или фразой, нет. Это было постепенно, началось с того, что Кевин стал отклонять телефонные звонки Жана, потом — отдалять от себя всё связанное с Гнездом, и сразу после этого — притворяться, что Жан был просто одним из его бывших сокомандников. Не человеком, который его спас. Не человеком, который ради него рисковал собственной жизнью. Не человеком, которого он любил. Он разбил сердце Жана — и своё собственное тоже, и в последующие годы он твердил себе, что заслуживает быть несчастным. Он не заслуживал получить Жана обратно после того, как поступил с ним. Но потом Жану хватило наглости простить его, и Кевину больше всего на свете хотелось найти путь к его сердцу. И каким-то образом, вопреки всему, ему это удалось. У него был экси, был Жан и их уютная квартирка. Он обрел мир, и его сердце наконец билось сильно и счастливо, и Жан был в его объятиях каждую ночь. Но Нил однажды сказал ему, что люди становятся беспечны, как только начинают чувствовать себя слишком комфортно. Как только становятся счастливы. Как только жизнь становилась лучше, люди не замечали угроз, нависающих над их головами. И Кевин упустил из вида знаки.

4 месяца назад

Кевин заметил черный мерседес, который следовал за ним уже пять кварталов. Тонированные окна и всё в этом духе. Он свернул в переулок в тихом спальном районе, и машина свернула за ним. Растущий в груди шар тревоги достиг своего максимума, когда машина мигнула фарами позади него. Кевин съехал на обочину. На экране телефона выскочило сообщение. Господин [15:46] Присоединитесь ко мне для разговора. Кевин сжал зубы и заглушил мотор. Как только он вышел из машины, водитель мерседеса ступил на асфальт и открыл для Кевина заднюю дверь. Кевин резко втянул воздух и проскользнул в автомобиль. — Мистер Дэй, — сказал Ичиро, холодно улыбнувшись. Кевин ненавидел, когда он так к нему обращался. Как будто Кевин в его глазах не был букашкой, которую он легко мог раздавить подошвой своих дорогих ботинок. — Мой господин, — сказал Кевин. Ичиро задержал взгляд. — Вы всегда нравились мне больше остальных. Такой уважительный. — Что я могу сделать для вас, мой господин? Сердце Кевина бешено стучало в груди. — У меня есть проблема, Кевин, — начал Ичиро, не отводя взгляда от глаз Кевина. — Хотите узнать, в чём она заключается? Своему голосу Кевин не доверял. Вместо этого он кивнул. — Вы понимаете, что наша сделка работает лишь в том случае, если вы приносите нам достаточно прибыли, верно? Кевин кивнул. — Хорошо. И вы приносите. Вы очень ценны для меня, Кевин, и я бы хотел, чтобы так и продолжалось. Поэтому, когда я начинаю видеть или слышать вещи, которые могут понизить вашу значимость в моих глазах, начинаются проблемы. Кевин тяжело сглотнул, сердце подпрыгнуло, застряв в районе горла. Он не ввязывался ни в какие драмы или скандалы; его имя было чистым, как стеклышко. — Я не… — Кевин начал и тут же замолчал. Выражение лица Ичиро не изменилась, не дрогнул ни один мускул. У Кевина появилось предчувствие, что это не было связано с его репутацией. Нил еще даже не начал играть в профессиональной команде, но о нём уже была написана куча статей, потому что он не умел держать свой гребаный язык за зубами. Но Нил и Кевин не были одинаковыми в глазах Ичиро. Нил был кровью Натана Веснински — человека, который что-то значил для главной ветви семьи, для отца Ичиро. И хотя Ичиро Морияма решил перекроить империю после смерти отца, нельзя было забывать лояльных людей из прошлого. А еще был Стюарт Хэтфорд и какая бы то ни было сделка между этими двумя мужчинами. Нил особенно не говорил об этом, но у Кевина было ощущение, что Стюарт гораздо сильнее присутствует в жизни Ичиро — на более личном уровне. Поэтому — нет. В глазах Ичиро Нил и Кевин не были одинаковыми. Ичиро достал лист бумаги из кармана переднего сиденья и бросил его между ними. Кевин не сводил глаз с Ичиро. — Давайте. Взгляните на это, — сказал Ичиро. Кевин просканировал лист глазами. Это было предложение от «Ястребов» Атланты — команды Эндрю и, в скором времени, Нила. Кевин нахмурился. — Я не понимаю, мой господин. Вы предоставили нам достаточно свободы, чтобы мы могли самостоятельно принимать карьерные решения, — Кевин на мгновение задержал дыхание. Фраза вышла чересчур резкой. Взгляд Ичиро был холоднее нью-йоркских зим. — Так и есть. Наша сделка требует определенного уровня доверия, вы не находите? Кевин кивнул. — Я доверяю вам самостоятельно принимать карьерные решения, которые пойдут на пользу нам обоим. Думаете, вам это удалось? Кевин почувствовал, как его руки начинают дрожать. — Да. Я… Я знаю, что «Ястребы» предложили мне более высокую оплату, но я учитывал и другие факторы. «Кардиналы» находятся выше в дивизионе, получают в два раза больше бонусов и предлагают гораздо лучший уровень сотрудничества, что может сильно повысить изначально предполагаемую зарплату, указанную в контракте. Этот выбор был лучше в долгосрочной перспективе, мой Господин. Он непоколебимого взгляда Ичиро тело Кевина пробила леденящая дрожь. — Не могу отделаться от мысли, что у вас была иная мотивация. Кевин застыл. — Вы живете в одной квартире с Жаном Моро, верно? Кевин вцепился в край сиденья и кивнул. — Ходят слухи, мистер Дэй, — сказал Ичиро, так отчетливо выговаривая его имя, словно это могло превратить их разговор из угрозы в простую дискуссию. — Они всегда ходят, — ответил Кевин. — Я публичная личность, этого нельзя избежать. Ичиро согласно промычал. — Действительно. Впрочем, меня не беспокоит, в каких именно вы отношениях. Что меня беспокоит, так это то, какую роль ваши отношения играют в ваших карьерных решениях. Поэтому я вынужден задаваться вопросом, Кевин. Вы выбрали эту команду, потому что это был лучший вариант для вашей карьеры или потому что Жан Моро состоит в ней? Руки Кевина ощущались как два куска льда. Он сплел пальцы, чтобы скрыть дрожь, и усилием воли заставил себя понизить голос, чтобы он звучал монотонно — так, как он обычно говорил с прессой. — Я всегда принимаю карьерные решения взвешенно и с ясным умом, мой господин. Я уверяю вас, что моё будущее в этом спорте — единственное, что влияет на мои решения. — Я надеюсь, это правда. Для вашего же блага, — Ичиро дважды постучал по своему стеклу. — И для блага Моро. Кевин почувствовал, как весь мир качнулся под его ногами. Дверь открылась, и Ичиро вскинул подбородок. — Вы свободны. Я буду наблюдать за вами, мистер Дэй. Не разочаруйте меня. Кевин не знал, как добрался до своей машины. Не знал, сколько времени провел там, дрожащими пальцами сжимая руль, потеряв способность двигаться. Он долгие годы испытывал пожирающую изнутри вину за то, что оставил Жана в руках Рико, и демоны, которые пробудились после принятия этого решения, до сих пор сидели в нём тенями. И сейчас он снова поставил жизнь Жана под риск. Потому что Кевин был эгоистичным и слабым, и он хотел Жана сильнее, чем следовало. Кевин всю жизнь был эгоистом. Беспечным. И он причинил столько боли. Он не мог поступить так снова. Не с Жаном. Вечером того дня он добрался до бара и напился до беспамятства.

2 месяца назад

Объективно, Кевин понимал, что он катится вниз по наклонной. Как он мог этого не делать? Вся его жизнь теперь строилась вокруг предупреждения Ичиро. Оно нитью тянулось сквозь его траты, контракты и потенциальные сделки, которые он мог подписать. Он ограничил весь физический контакт с Жаном на публике. Никаких больше беспечных поцелуев рядом с клубами, никаких прогулок, держась за руки, никаких случайных поцелуев в плечо в супермаркетах. Кевину нужно было защищать его. Единственное, о чём он думал, — ему нужно, чтобы Жан был в безопасности. Но давление было слишком сильным. Он постоянно оглядывался через плечо. Каждый раз, когда он замечал, что за ним едет подозрительная машина, Кевин впадал в такое состояние паранойи, из которого его не могли вытащить все дыхательные упражнения мира. Единственное, что помогало, — дно бутылки с водкой. Так что — именно этим он занимался. Пил в тёмных барах, не спал всю ночь, чувствуя, как Жан медленно дышит ему в шею, и врал Жану. Врал, что всё в порядке, и что он просто устал, и Кевин видел: Жан думает, что это просто черная полоса. Это она и была. В каком-то смысле. Просто не в том, в котором думал Жан. В какие-то дни Кевин думал, что он сможет с этим справиться. Думал, что будет осторожным, продолжит врать и подпишет всё, что они сунут ему под нос, если это принесет больше денег для Морияма и позволит ему остаться здесь с Жаном. Это были хорошие дни. До тех пор, пока Кевин не замечал очередную подозрительную машину позади него, или пока Ичиро сам не напоминал о себе. Сегодня Кевин сказал себе, что он сделает этот день хорошим. Несмотря на жгучее желание пойти в бар и пить, пока мир не погаснет, несмотря на холодок под кожей от воспоминаний о черной машине с тонировкой на стеклах, которая ехала за ним этим же утром, Кевин не собирался, блять, сломаться, — не сегодня. Кевин приготовил им ужин и отказался положить в рот даже каплю алкоголя, и потянул Жана в душ и покрывал поцелуями его кожу. И именно там, под мыльными прикосновениями и влажными касаниями губ, осознание свалилось на Кевина тонной кирпичей. Рано или поздно ему придется уйти от Жана. Ему придется уйти в другое место, причинить ему боль, и он даже не сможет объяснить, почему. После Гнезда Жан потратил так много времени, выстраивая себя заново, исцеляясь. Последнее, чего хотел Кевин, — чтобы он снова вернулся к той параноидной тени самого себя. Кевин не позволил бы этому случиться. Он собирался сохранить бремя угроз Ичиро лишь на своих плечах. В один день Жан, может, снова будет счастлив. Без него. И признавать это было для него сродни смерти, но он знал, что это правда. Это осознание заставило его потерять рассудок. Заставило его кровь вскипеть. Заволокло разум дымкой и довело его до края отчаяния. Он едва справился с тем, чтобы вытереть их обоих после душа, и сразу потянул Жана в их спальню. Нет, блять. Ичиро может забрать у него Жана, вырвать его из жизни Кевина, но не сегодня. Сегодня Кевин принадлежал Жану, и он хотел, чтобы Жан обладал каждой его частичкой, хотел, чтобы всё его тело принадлежало ему. Кевин целовал Жана так, словно это было последним, что он делал в своей жизни. И его подсознание без конца напевало этот непрерывный лейтмотив — ты потеряешь его, ты потеряешь его, ты потеряешь его. Кевин так отчаянно нуждался в том, чтобы почувствовать Жана, чтобы отдать ему контроль над собственным телом, позволить Жану овладеть им, делать с Кевином всё, что он захочет, просто чтобы тот смог его почувствовать. Отдаленно ему казалось, что он, возможно, сходит с ума. Что он ведёт себя немного безрассудно. Но ему было плевать. Он нуждался в этом больше, чем в чём бы то ни было в своей жизни. Он упал на колени и сложил руки за спиной, поднимая взгляд на Жана. — Ты можешь быть грубым, если хочешь, — сказал Кевин. Как только слова слетели с губ, холодок дрожи пробежал сквозь тело. Нахлынули призрачные воспоминания о том, как отвратительные руки касались его, а Кевин просто… позволял этому произойти. Жан пальцами провел сквозь его волосы, и Кевин едва сдержал вздох от того, каким мягким ощущалось прикосновение. — Нет, — сказал Жан. Кевин задохнулся от отчаяния. Ему нужно было, чтобы Жан просто взял то, что хотел. — Жан, пожалуйста, — блять, его голос звучал словно из иного мира. — Нет. Поднимайся. — Кевин закрыл глаза, когда ладонь Жана опустилась на его щеку. — Давай, малыш, вставай, — Жан потянул его вверх. Кевин без раздумий прильнул к нему, руками обхватывая за талию и прижимаясь лбом к плечу Жана. Пульс Жана был более быстрым, чем до этого. Лихорадочным. — Милый, посмотри на меня, — прошептал Жан. Кевин лишь вжался лбом сильнее. — Кевин, — пальцы Жана успокаивающе поглаживали его по голове. — Поговори со мной. Кевин посмотрел на него. Глаза Жана подернулись дымкой беспокойства, и Кевин возненавидел себя за то, что он заставил его чувствовать себя так. Что он заставил Жана беспокоиться за него. — Мне нужно, — Кевин шумно сглотнул, — нужно, чтобы ты коснулся меня. Прикосновения Жана ощущались как успокаивающая прохлада на ожоговой ране. — Я уже касаюсь тебя. — Нет, — Кевин прижался своим лбом ко лбу Жана. — Мне нужно больше. Мне нужен ты. Весь. Слова слетели с губ так стремительно и лихорадочно, что на мгновение Кевину показалось, что Жан оставит его в таком состоянии. Что он просто скажет ему «нет» и бросит его тонуть в этом оглушающем отчаянии. Но вместо этого Жан взял его лицо в ладони и поцеловал его. Это был один из тех поцелуев, от которых у Кевина подгибались колени. Он отстранился, чтобы посмотреть Жану в глаза и снова попросить: — Мне это нужно. Нужно почувствовать себя так, как будто… Как будто что? Кевин никогда не говорил подобных вещей. Не так открыто. Не так отчаянно. — Как будто что? Он посмотрел на Жана и выдержал взгляд его великолепных серых глаз. — Как будто я твой. Хочу почувствовать себя так, будто этой ночью я принадлежу тебе. И Жан дал ему именно то, чего Кевин хотел. Он трахал его медленно, целуя в процессе, овладел каждым сантиметром его кожи и прижимал его так близко к себе, что Кевин чувствовал себя так, словно весь его мир начинается на Жане и заканчивается — на нём же. После этого Кевин был где-то далеко, в состоянии блаженства из-за оргазма, из-за тепла тела Жана, из-за убаюкивающего биения его сердца ровно под грудью Кевина. Он плавал в плотной дымке, и поцелуи Жана погружали его лишь глубже. И где-то сквозь эту дымку Кевин услышал шепот Жана, ощутил, как его губы скользят по его коже, впечатывая в неё слова: — Я люблю тебя. Я пиздец как сильно люблю тебя. Я хочу, чтобы ты это знал. Кевин действительно знал это. Именно поэтому он знал, что Жан сначала пострадает сам, прежде чем позволит страдать Кевину. Так же, как он делал все эти годы назад. Но в этот раз Кевин не собирался этого допустить. Кевин совершил много ошибок за свою жизнь, и самой главной было оставить Жана одного в Гнезде. Всю свою жизнь он любил Жана Моро, и он думал, что никогда не смог бы любить кого-то ещё так же, как любил его. И он всё равно причинил ему боль. Он помнил, как однажды сказал Би, что не думает, что он умеет любить — так, как нужно. А сейчас ему казалось, что он умеет. Забавно, но люди, которые научили его любить, были теми же, кого Кевин годы назад считал лишь кучкой проблематиков с ужасным отношением к жизни. Кевину удавалось удерживать себя на плаву целых три дня. У него был план: вести себя сдержанно, не думать об Ичиро, держать Жана подальше от всего этого. И план работал. До тех пор, пока Ичиро не прислал Кевину письмо. Кевин нашел его в своем шкафчике в раздевалке и ждал, пока вокруг не останется никого, чтобы бросить конверт в свою спортивную сумку. Он открыл его в кабинке туалета. Это была копия предложения, которое ему присылали «Соколы» Хьюстона — лучше, чем то, которое он получил от «Кардиналов», с лучшими бонусами, лучшим рейтингом, лучше во всём. Кевин это знал. И Ичиро — теперь тоже. В конверте также была фотография Кевина и Жана, целующихся возле клуба, и Кевин почувствовал, как кровь застывает в жилах, превращаясь в лёд. На дорогой бумаге безупречным почерком были написаны слова: «Сделайте разумный выбор. Если один из вас доставит больше хлопот, чем оно того стоит, я быстро разорву нашу сделку». Кевин принял решение, и оно разорвало его сердце на миллиард кровавых лоскутов, но черта с два он бы стал причиной, по которой Жан бы снова пострадал. А после этого он добрался до очередного бара и пил до тех пор, пока мир вокруг не превратился в одно размытое пятно.

Сейчас

Пока Жана не было, Кевин освободил квартиру Жана от своих вещей в рекордное время. Он не мог смотреть на Жана, не мог выдержать тяжесть горя в его глазах. На той пресс-конференции он едва смог уйти после того, как сказал Жану, что так будет лучше для них обоих. Каким-то чудом он добрался до уборной прежде, чем его вывернуло прямо в том коридоре перед десятками людей и видеокамерами. Самой трудной частью было сохранить в секрете его переход в другую команду. Но он же был Кевином Дэем — конечно, к нему обращение было особым. Иногда он забывал, как много его имя значило в этом спорте, забывал, что оно значило даже больше, чем его навыки. «Ястребы» предложили ему неприлично огромную зарплату спустя неделю после того, как Кевин договорился о встрече с менеджерами и выразил свой интерес. Достаточно денег, чтобы заставить Ичиро на какое-то время отстать от Кевина. Чтобы дать ему возможность отдышаться и не вмешивать в это Жана. Первую неделю Жан звонил ему несколько раз в день. На второй неделе он сам пришел к квартире Нила и Эндрю, и слава, блять, Богу, что их не было дома. Так как их не было рядом, Кевин просто накрыл голову подушкой и ждал, пока мольбы Жана у двери не прекратились, а после утопил себя в бутылке водки. На третьей неделе Жан перестал звонить. Кевин продолжал напиваться до беспамятства. Нил и Эндрю вернулись из их месячного отпуска, а для Кевина этот месяц пролетел как один день. Время слилось в одно. Ичиро отправил Кевину открытку — «поздравление с присоединением к новой команде», — которую Кевин принял за то, чем она и являлась: за одобрение. Одобрение его решения означало безопасность для Жана. Для них обоих, на самом деле. Кевин отказывался говорить, и к концу межсезонья Эндрю и Нил перестали спрашивать. Джереми звонил, и Кевин продолжал игнорировать и его тоже. Он знал, что Джереми не оставит Жана одного, и за это он нравился ему ещё больше. Жану бы не помешал друг. Но Кевин… Кевин падал лишь глубже с каждым днём. Начались предсезонные тренировки, и даже они не смогли вытащить Кевина из ямы, в которую он сам себя закопал.

***

После ухода Кевина из команды Жан на повторе смотрел интервью с ним. Это было мазохизмом, способом для Жана снова и снова разорвать собственное сердце на миллион кусков, но это был единственный способ получить доступ к Кевину. Он не мог смотреть на их совместные фотографии, было слишком больно. Но благодаря некоторой грани между ним и Кевином из телевизора выносить это было немного терпимее. Жан заметил тёмные круги под глазами Кевина — даже под консилером, которым они воспользовались, чтобы скрыть их. Он заметил его впавшие щеки и пепельный цвет лица. Эти изменения были неуловимыми, едва заметными для тех, кто не был близок с Кевином. Но Жан их замечал, и он понимал, что Кевин продолжает пить — возможно, даже больше, чем до этого. Этим вечером он смотрел одно интервью по четвертому кругу за день. Он сидел на полу, закутавшись в одеяло, с закупоренной бутылкой выдержанного вина возле ножки журнального столика, и с кондиционером, температура в котором была опущена настолько, что у него замерзли пальцы. Без вещей Кевина квартира ощущалась по-странному бездушной. На столе было пустое место, на котором раньше лежали его очки для чтения, свободная половина шкафа причиняла боль, а на полочках в ванной не хватало его коллекции одеколонов. Стук в дверь мгновенно отвлек его внимание от телевизора, но Жан не сдвинулся с места. Он знал, что выглядит ужасно, — с темными тенями вокруг глаз и пятидневной щетиной. На нём была надета футболка, которую Кевин засунул под покрывало и забыл. Теперь она пахла любимым парфюмом Кевина, который Жан купил специально для того, чтобы брызгать на футболку. Он отлично понимал, что уже достиг дна, и что выглядел более чем жалко, но он не мог заставить себя беспокоиться об этом. Повторный стук. Просто тихое тук-тук-тук. Жан лишь пялился на дверь. — Жан, я знаю, что ты дома. Пожалуйста, открой дверь, — мягкий голос Джереми донесся снаружи. Джереми взял на себя заботу о Жане. Снова. Как будто целого года после того, как тот перешел к Троянцам, ему было недостаточно. И вот, Джереми снова пришел нянчиться с Жаном. Доставлял себе неудобства просто потому, что Жан был не в состоянии поднять себя с пола. Образно говоря. Он решил игнорировать Джереми, но в этом была проблема с Джереми Ноксом — он был раздражающе хорошим. И он не заслуживал такого грубого отношения со стороны Жана. Не сейчас, когда Джереми был единственным человеком, который о нем беспокоился. Пошатываясь, он неуклюже поднялся на ноги и потащился к двери. На лице Джереми было то самое выражение, которое Жан помнил ещё со времен, когда был в Троянцах, — полное обеспокоенности и тепла, — и один взгляд на его лицо заставил его задыхаться. — Я принёс еду, — сказал Джереми, поднимая пакет с едой на вынос. — У меня есть еда. Джереми фыркнул и протиснулся в квартиру мимо Жана. — И ел ли ты что-нибудь? — Не имеет значения, — пробормотал Жан себе под нос. Что-то он точно ел. Вчера утром. Он был вполне в этом уверен. — Так не пойдёт, — сказал Джереми. — Серьёзно, Жан. Я не позволю тебе оставаться в таком состоянии. Я не собираюсь так поступать. Я понимаю, что тебе больно, и мне жаль, — Джереми обернулся, чтобы взглянуть на него, и Жан увидел печаль в его глазах. Он это ненавидел. Ненавидел, что его собственная душевная боль тянет Джереми вниз за собой. — Мне очень жаль. И я не собираюсь заставлять тебя говорить, если ты не хочешь, ты знаешь об этом. Но я буду здесь, прослежу за тем, чтобы ты ел и заботился о себе. — Зачем? Ты мне ничем не обязан. Лицо Джереми болезненно скривилось. — Потому что ты мой друг, Жан. Ну, только если ты сам не считаешь иначе. Эти слова для Жана отозвались глухим ударом в живот. — Джереми. Нет. Нет, я не… Извини. Я не это имел в виду. Джереми вздохнул. — Перестань. Ты себя накручиваешь. — С чего ты взял? Я в полном порядке, — отрезал Жан. Джереми едва слышно усмехнулся и вскинул брови, пристально глядя на футболку, которая была надета на Жане. Точно. Спортивная футболка Кевина с его именем на правом плече. — Давай-ка лучше поедим, что скажешь? — Джереми пялился на телевизор чуть дольше, чем следовало, а потом переключил на рандомный музыкальный канал, обрывая Кевина на середине предложения. — Как будто всё это не должно меня беспокоить… Совсем, — пробормотал он себе под нос. Жан плюхнулся на диван и открыл пакет с едой. Провансальский пирог, курица по-дижонски и шоколадный мусс. Джереми явно задался целью его избаловать. Жан начал с десерта. Джереми поднял с пола разбросанные вещи и бросил их в корзину для белья. Быстро обошел квартиру, сменил постельное белье на кровати Жана, загрузил стиральную и посудомоечную машины и вернулся со штопором для вина и бутылкой воды. — Знаешь, что я думаю? — сказал Джереми. — Полагаю, ничего хорошего, — Жан дочиста вылизал баночку из-под шоколадного мусса. — Жан, — Джереми провел ладонью по лицу, — я сказал, что я не против помочь тебе, и я не осуждаю тебя за это. Честно. Я знаю, каково это. Депрессия — это тяжело. — Я не в депрессии, — Жан демонстративно воткнул ложку во второй шоколадный мусс. — М-м, — Джереми сел на диван и склонился вперед, скрестив руки на коленях, а после медленно окинул Жана взглядом с ног до головы. — Когда ты в последний раз был у парикмахера? Жан отправил в рот полную ложку мусса и даже не потрудился проглотить его, прежде чем спросить: — Не знаю, а какой сейчас месяц? — Жан. — Я схожу. В следующем месяце. Наверное. Джереми закатил глаза. — Обманщик. Вот что мы сделаем. Я тебя постригу, ты примешь душ, наденешь что-то, что не принадлежит Кевину, а потом мы посмотрим тот фильм с дурацкими французскими полицейскими, который тебе так нравится. Жан доел вторую порцию мусса. — Это классика. Он медленно потащил себя в ванную, и Джереми направился следом. В ванной, по крайней мере, было чисто — конечно, не благодаря Жану; Джереми за неделю убрался практически во всей его квартире. — Сядь на пол, — сказал Джереми, указывая на коврик для ванной. Он достал набор для стрижки из шкафчика под раковиной и сел на край ванны позади Жана. Ощущение его пальцев сквозь волосы Жана едва не выбило воздух из его легких. Жан и не осознавал, насколько сильно жаждал физического контакта с тех пор, как Кевин ушел. — Какая стрижка тебе нравится? — спросил Джереми. — Мне, честно, плевать. — Жан. Жан вздохнул. — Мне нравится, когда сверху подлиннее. Джереми приступил к делу. Он расчесал его волосы, и Жан закрыл глаза, чувствуя пучки состриженных волос на шее. Джереми осторожно наклонил его голову, его прикосновения к затылку были практически невесомыми. Машинка для стрижки прошлась по задней части головы, и Джереми сильнее сжал пальцы на шее Жана. Жану хотелось больше. Его кожа зудела от тактильного голода. Джереми выключил машинку и смахнул волосы с затылка Жана, — жар проник под кожу в тех местах на шее, где лежала рука Джереми. Жан льнул к каждому прикосновению. Он развернулся и поднялся на колени, одной рукой хватаясь за ванну рядом с бедром Джереми, а другую опуская на его щеку. — Жан, — сказал Джереми, подавившись вдохом. — Спасибо, — прошептал Жан, склоняясь ближе. — Спасибо, что заботишься обо мне. Джереми взял его лицо в свои теплые ладони. — Тебе не нужно благодарить меня за это, Жан. Для этого ведь и нужны друзья. — Нет. Ты всегда заботишься обо мне, — ладонь Жана скользнула назад, на шею Джереми, и он притянул его к себе, их губы почти соприкоснулись, и у Джереми перехватило дыхание. Джереми сжал его запястье и убрал его руку со своей шеи, отстраняясь. — Жан. Жан застыл. Стыд залил его щеки. Его дыхание стало неровным, прерывистым. Он начал отстраняться и вставать. — Жан, нет, подожди, — Джереми обхватил его рукой за плечи и потянул его к себе, пока Жан не спрятал лицо в изгибе его шеи. — Ничего страшного. Всё в порядке. Жан сдавленно всхлипнул в футболку Джереми. Тот провел ладонью сквозь волосы Жана и прижимал его к себе до тех пор, пока ему не стало легче дышать. Тогда он поцеловал Жана в макушку и выпустил его из объятий. — Хочешь, чтобы я настроил для тебя воду? Жан покачал головой. — Ладно, тогда я включу фильм и буду ждать тебя. — Он поднялся на ноги и оставил Жана в ванной одного. Жану хотелось биться головой об стену. Какого хера он делал? Джереми был единственным человеком, который его поддерживал. Он не мог позволить себе потерять и его тоже, и вот, сейчас он надавил на него достаточно, чтобы поставить под удар их дружбу. Жан включил слишком горячую воду и долго стоял под струями душа с закрытыми глазами, не двигаясь, боясь того, как теперь будет смотреть Джереми в глаза. Выяснилось, что не стоило так сильно переживать. Жан должен был это предвидеть. Джереми настроил кондиционер так, что температура воздуха в комнате поднялась где-то до двадцати пять градусов, разложил подушки на огромном диване. Пирог был разрезан, курица — разложена по тарелкам, и он сделал им лимонад. Он позволил Жану устроиться на диване между подушек и обнял его, прижимая ближе к себе. И Жан возненавидел себя чуточку сильнее за то, что так глупо поступил с ним. — Джер, изви… — Нет. Тебе не за что извиняться. Я знаю, что ты по нему скучаешь, — Джереми притянул голову Жана к себе, чтобы тот прижался к его плечу. — Я знаю, что вы двое значите друг для друга. Жан подозревал, что Джереми, вероятно, был единственным человеком, — за исключением, может, этой угрозы для общества, Нила, — который знал, как много они с Кевином значили друг для друга. Или, по крайней мере… Как много Кевин значил для Жана. — Это абсолютно нормально — нуждаться в физическом контакте после расставания. Поверь мне, я знаю, — сказал Джереми и поцеловал его в макушку. Жан прикрыл глаза и растаял под его теплым дыханием. — Это не оправдание. — Жан. Перестань. Я сказал, что всё в порядке и тебе не за что извиняться. А теперь позволишь мне наконец пообниматься с тобой и посмотреть фильм про французских полицейских? Жан усмехнулся, но не сдвинул голову с нагретого места на плече Джереми. Той ночью они не открыли вино. Позже Джереми включил второй фильм в серии, и Жана, окруженного подушками, теплом и запахом лавандовой свечи, начало клонить в сон. И впервые с тех пор, как ушел Кевин, он беспробудно спал до самого утра.

***

Кевин страшно паниковал в раздевалке. Объективно, он понимал, что однажды «Ястребам» неизбежно придется играть против «Кардиналов», но он просто не ожидал, что это случится так скоро. Его руки тряслись, фокус терялся, и все, о чем он мог думать, был Жан. Он играл против Жана раньше — против Воронов, против Троянцев, против Кардиналов: во время первого года Кевина в профессиональной команде, прежде чем он сам подписал с ними контракт. Но не так, как сейчас. Даже во время матча против Воронов Жан его не ненавидел. А сейчас? Если и ненавидел, Кевин не стал бы его за это винить. Он заслуживал эту ненависть. Нил приземлился на скамейку рядом с ним и выставил руку вперед. Молчаливое разрешение взять Кевина за руку и выводить успокаивающие круги на его костяшках. Эта привычка появилась у Нила ещё в «Лисах», и Кевин знал, что это был один из его безмолвных способов проявления привязанности. Поэтому он позволил ему. — Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, поэтому я не собираюсь тебя заставлять, — сказал Нил на тихом французском. — Но если ты не можешь это сделать, так и скажи. Ты имеешь право отсидеть матч на скамейке запасных. — Я могу, — сказал Кевин. Большие пальцы Нила поочередно огладили его костяшки, и Кевин прикрыл глаза, отпуская напряжение в мышцах. — Я могу, — повторил он: скорее себе, чем Нилу. А потом началась игра, и Кевин быстро понял, как сильно он переоценил свою стабильность на корте с находящимся рядом Жаном. За первые двадцать минут он пропустил четыре броска. Жан дважды врезался в него всем корпусом, с такой силой, что Кевин едва удержался на ногах. После ещё трех пропущенных мячей их тренер прогнал его с корта. Кевин со скамейки запасных наблюдал за тем, как разворачивалась игра. За тем, как Жан выкладывался на полную, к чертям уничтожая защитную линию «Ястребов». Даже Нилу не удавалось с ним справиться. Может, ему это удалось бы, если бы Кевин был с ним и играл бы как обычно, а не с полным беспорядком в голове. Но Кевина там не было. И они проигрывали. По окончании первого тайма Жана сменили, и Кевин увидел, как Эндрю штурмом направился к тренеру. Его лицо оставалось спокойным и нейтральным, пока они обменивались репликами. Тренер Дэниэлсон махнул Кевину, подзывая его к себе. — Дэй, ты играешь. Кевин резко повернул голову к Эндрю, но тот уже не смотрел на него. Он лишь вернулся к воротам и занял позицию. Он знал, что подобная игра значила для Кевина, знал, как плохо она отражалась на его образе и его репутации. И хотя в последние пару месяцев Кевин для них с Нилом был просто невыносим, Эндрю не позволил бы ему уйти на дно. Кевин тяжело сглотнул и собрал в кулак все крупицы самообладания, которые оставались в его теле. И он сыграл лучшие тридцать пять минут в своей жизни. Нил и Кевин всё так же предугадывали каждое движение друг друга — они всегда играли, как идеально настроенный механизм, и как только к Кевину вернулся фокус, он снова доказал это. Но потом Жан вернулся на корт, и Кевин стал медленнее, и спустя три минуты после его выхода на поле полузащитник «Ястребов» всем корпусом врезался в Жана — достаточно сильно, чтобы что-нибудь ему сломать, — и Жан рухнул на землю с глухим стуком. Кевин наблюдал за происходящим как в замедленной съемке. Смотрел, как Жан замер, и весь мир сжался до него одного, всё расплылось, оставляя лишь его в фокусе туннельного зрения. Матч был остановлен, и Кевин протолкнулся сквозь группу игроков, окруживших Жана. Он почувствовал, как Нил потянул его назад за футболку, но продолжил идти, пока не оказался возле Жана. Жан тяжело дышал и пытался проморгаться после шока от падения. Джереми тут же материализовался рядом с ним и наклонился сказать ему что-то, чего Кевин не услышал. Джереми поднял Жана на ноги, и Кевин наконец смог начать дышать. Его ноги двигались против его воли, увлекая вперед, и он хотел, Господи, он так хотел коснуться лица Жана. Жан сделал пару неуверенных шагов, и Кевин инстинктивно последовал за ним. Джереми бросил взгляд через плечо и отпустил руку Жана, оборачиваясь к Кевину. Кевина остановило невесомое прикосновение к плечу и короткая, болезненная улыбка Джереми. — Не надо, — сказал Джереми тихо. Но слова не добрались до его сознания. Кевин мог видеть только Жана, только напряжение в его спине, неестественный угол, под которым он держал плечо, болезненное выражение его лица, — и потому он потеснил Джереми и прошел мимо него. — Жан, — прошептал Кевин, подходя так близко, что он буквально мог почувствовать исходившее от него тепло. Жан качнул головой, даже не глядя на него. — Возвращайся к своей команде, Дэй. Кевина будто изо всех сил ударили наотмашь. — Жан, — Кевин понял, что совершил ошибку, как только его пальцы коснулись предплечья Жана. Жан отстранился от него так резко, словно обжегся. Его взгляд пронзил тело Кевина разрядом молний, и Кевин не мог вспомнить, когда в последний раз видел такую ярость на его лице. Он сделал полшага назад: — Жан, я… Просто хотел убедиться, что ты в по… Жан прошел мимо него, сильно толкая Кевина плечом и замедляясь достаточно, чтобы склониться к нему и зло прошипеть на французском: — Va te faire foutre! Кевин обдумал все аспекты этой ситуации, принял во внимание страдание Жана, его гнев, но не задумывался о том, что с ним самим может сделать ненависть Жана. Это было словно раскаленный нож, вонзившийся в его внутренности. Тонна бетона, раздавившая его легкие. «Ястребы» проиграли матч с разрывом в два очка. Нил вместо Кевина вышел на послематчевое интервью, и Кевин, быстро приняв душ, выскользнул из раздевалки. Ему нужны были пара минут тишины вдали от своих товарищей по команде. Он свернул в служебный коридор, но, не дойдя и до середины, увидел Джереми в футболке своей команды, ищущего к нему на встречу с таким выражением лица, которое наверняка было бы злым, если бы не было настолько наполненным болью. Он остановился напротив Кевина, складывая руки на груди. — Ты в порядке? — спросил Джереми. Кевину хотелось рассердиться на него. Он игнорировал его месяцами, и всё, что мог сказать Джереми, это «ты в порядке»? Но у него не было ни капли злости. Он знал, что Джереми заботится о Жане, и внезапной волной ясности его накрыло воспоминание обо всей необоснованной ревности, которую он испытывал, когда Жан и Джереми стали ближе, чем Кевин предполагал. Но сейчас это казалось ему лучшей, блять, идеей в мире. Жан заслуживал кого-то столь же хорошего, как Джереми. Кого-то, кто не сломает его, как это сделал Кевин. — Тебе не стоит быть здесь, Джереми, — всё, что сказал Кевин. — Я знаю. Я хотел поговорить с тобой, а так как ты не отвечаешь на звонки, у меня особенно не остаётся выбора. Кевин опустил взгляд в пол. — Извини. — Кевин, — Джереми сжал его плечо. — Поговори со мной. Я не… Ладно, я знаю, что это не моё дело, но я просто не могу этого понять. Ты любишь Жана. Я знаю, что любишь. Кевин тяжело сглотнул. — Мне нужно думать о своей карьере. Это было лучшим решением для меня, — Кевин отстреливался этими заготовленными словами уже не первый месяц. Его ответ для всех, кто спрашивал про Жана. И к этому моменту он сказал то же самое Эндрю, и Нилу, и Дэвиду. Одну и ту же ложь. Вот только это было не совсем ложью. Кевин просто не углублялся и не говорил всей правды. Джереми промычал: — Я думаю, ты врешь. — Ты можешь думать всё, что угодно, Джереми, но мои доводы от этого не станут менее правдивыми. И впервые с тех пор, как Кевин встретил Джереми Нокса, он увидел злость в его теплых карих глазах. Что-то, вспыхнувшее и вернувшееся к жизни лишь на мгновение, лесной пожар, который мог бы поглотить целые города, — а потом оно потухло так же быстро. Джереми резко кивнул. — Я понял. Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь. — Знаю. Джереми горько усмехнулся. — Можешь врать мне или себе столько, сколько захочется, Кев, это твой выбор. И я не собираюсь настаивать на том, чтобы ты рассказал мне, что с тобой происходит. Но если когда-либо Жан вообще был важен тебе, дай ему время и пространство, чтобы исцелиться и прийти в себя после такого. Не надо так давить на него, находясь близко, как ты сделал на корте. — То, что я с ним расстался, не означает, что я перестал о нём заботиться. — Я знаю, что не перестал. Именно поэтому я прошу тебя держаться от него подальше. Ему слишком тяжело, когда ты так поступаешь… Ну, знаешь, делаешь вид, как будто тебе по-прежнему не всё равно. С каждым сказанным Джереми словом Кевин становился все более злым. — Но мне действительно не все равно. — Ты понял, о чем я. Собственническая нотка в Кевине, та, которая брала контроль в свои руки, только когда дело касалось Жана, подтолкнула к его горлу такие слова, которые Кевину не следовало говорить, и он приложил каждое усилие, чтобы этого не сделать. Он просто кивнул и наблюдал за тем, как Джереми Нокс уходит от него. Вот так просто. Он потерял и Джереми тоже.

***

В следующие несколько недель всё вышло из-под контроля. Кевин проводил ночи в темных клубах, танцевал с людьми, чьих имён не запоминал. И были руки, губы, чужие тела на нём, и он продолжал давить на себя, зная, что сломается в конце концов, но ему было плевать. Он хотел почувствовать что-нибудь. Что угодно, помимо уничтожающей пустоты в его груди, кроме отдающегося эхом звука его разбивающегося сердца, которое снова и снова падало, как стеклянная башня с огромной высоты. В понедельник он позволил парню поставить его на колени в его квартире и трахать его в рот. Внешне он совсем не был похож на Жана, но Кевин увидел в его глазах проблеск жестокости и, взглянув на него, сказал: — Будь грубым со мной. Что тот и сделал. Грубые руки, ногти, царапающие кожу голову, глубокие неосторожные толчки, и, будь он в другом состоянии, Кевину хотелось бы выпрыгнуть из собственной кожи, но сейчас он был так пьян, что ему было плевать. Единственное, чего ему хотелось, это стереть из памяти лицо Жана. В среду он танцевал с женщиной, которая напомнила ему Тею — высокой, красивой, решительной, — и Кевин занялся с ней сексом в её квартире. Позволил ей прижать его руки к матрасу и оседлать его. Позволил ей засунуть три пальца в его задницу и трахать его, пока он ей отлизывал. После того, как он в четвертый раз вернулся в квартиру наутро в той же одежде, в которой уходил вечером, Эндрю стал называть это «парадом секса на одну ночь». Кевину было всё равно. Он не собирался останавливаться. По крайней мере, когда он проводил ночи вне дома, он отвлекался от того, чтобы всю ночь напролет вариться в собственных страданиях. И потому он продолжал ходить в клубы — иногда в одиночестве, иногда — с сокомандником, кем-то, кроме Эндрю и Нила, — и обычно он выбирал человека в толпе и говорил ему делать с ним всё, что им вздумается. Ещё одна ночь, ещё один клуб, ещё одна бутылка водки — уже внутри него. Мир вокруг расплывался, музыка была просто фоновым шумом без смыслового содержания. Кевин выбрал какого-то парня и позволил ему трахнуть его в кабинке туалета, приживаясь лицом к заляпанной стене. А на следующую ночь он оказался в кровати с балдахином в дорогом районе с парочкой, которую подцепил в каком-то элитном клубе, — две шикарные женщины, юристы или что-то в этом духе, и Кевин даже не потрудился запомнить их имена. В конце концов они заставили его забыть его собственное, так что какое это, к черту, имело значение? К полуночи он был уже уверен в том, что вывихнул язык, и он позволил им завязать ему глаза и заниматься с ним сексом во всех позах, которые только могли прийти им в голову. И, если быть совсем уж честным, он не был полностью уверен, что эта ночь случилась не в его пьяных снах. На следующей неделе он был настолько пьяным, что даже не запомнил, в какой части города находился. Клуб был другим, и в этот раз он поехал один. Ему нужно было почувствовать что-то новое, хотел, чтобы этой ночью с ним обращались грубее, чем когда-либо. Парень, которого он выбрал, был выше него, массивнее, и от него исходил резкий запах одеколона. Жан пах иначе. Запах Жана был водным и свежим, с ноткой соли и цитруса, — как море летом. Этот парень — Кевину показалось, что его зовут Карлос, — укусил Кевина в шею, его касания были грубыми и небрежными, но Кевину было абсолютно похуй. До тех пор, пока это не было похоже на секс с Жаном. Карлос притащил его в свою квартиру и грубо швырнул на кровать. Расстегнул ремень Кевина, и Кевин мог бы закончить все это небрежной дрочкой, но ему не хотелось, — ему хотелось, ему нужно было, чтобы Карлос просто разрушил его. Так что вместо этого он сжал ладонь в волосах Карлоса и грязно поцеловал его, провел языком по его шее и сказал «Трахни меня». Что Карлос и сделал. Он развернул его и ткнул лицом в матрас, а после стянул с него джинсы. — Блять, если бы кто-то сказал мне, что ты будешь такой шлюхой, я бы никогда не поверил. Слова казались далекими. Бессмысленными. Карлос обхватил шею Кевина ладонью и чуть приподнял его голову от кровати, засовывая пальцы в его рот. Кевин подавился и оттолкнул его руку, шипя через плечо: — Если тебя что-то не устраивает, я могу с лёгкостью уйти и найти кого-то другого, кто сделает это. Карлос укусил его в плечо и издал прерывистый вздох. — Всё устраивает, сладкий. Он трахал его грубо, оставляя синяки на теле и сильно кусая, и Кевин позволил ему быть настолько грубым, насколько он захочет. Карлос кончил с приглушенным стоном в шею Кевину, и его пальцы сжались в его волосах, сильно потянув. После этого он подрочил Кевину, и это было, ну, неплохо, но не вызвало совершенно никаких эмоций. Это было ничуть не похоже на взрывы мурашек по коже, до которых его доводил Жан. И, наверное, это было к лучшему. Кевин не хотел думать о Жане. Был вечер пятницы, и Кевин ещё не был пьяным. Максимум — подвыпившим. Он увидел её возле бара и последовал за ней на улицу. Что-то внутри него переворачивалось, когда он смотрел на её лицо. Чёрные волосы, спадающие на плечи гладкими прядями, серые глаза — словно шторм. Кевин как зачарованный наблюдал за тем, как она курит. Час спустя он был в квартире Лили (так её звали), спиной прижимаясь к столешнице на кухне, где в винтажных фарфоровых чашках стоял приготовленный ей кофе, к которому они даже не притронулись. Она стояла на коленях перед Кевином, и Кевин, блять, просто не мог дышать. Своим ртом она вытворяла чудеса, и Кевин не мог отвести взгляд от этих глаз. Объективно, он прекрасно понимал, в чём дело, но не хотел останавливаться. Он тонул в их великолепной серости. Он убрал ей за ухо прядь волос и скользнул пальцами по её линии челюсти, большим пальцем проводя по щеке. Весь мир вокруг него словно покачнулся. На её носу была небольшая горбинка — прямо как у Жана, — и Кевин так быстро терял контроль над собой, что у него кружилась голова. Он провел пальцем по кончику её носа, и она сделала что-то своим языком, сталкивая Кевина с обрыва. Он едва успел предупредить её и податься назад. После того, как его перестало трясти, он отплатил ей тем же и остался у неё на ночь. И на следующую ночь — тоже. После того, как клубным похождениям Кевина стукнул месяц, Нил проскользнул в спальню Кевина ранним утром. Вечером перед этим Кевин смотрел последнюю игру Жана и немного выпил, и после этого Нил оставил его на полу в гостиной. Кевин ожидал, что сейчас будет лекция о его пристрастии к алкоголю, ожидал, что Нил снова скажет, как разочарован тем, что после стольких вложенных сил Кевин снова вернулся к старым зависимостям. Но Кевин даже представить не мог, к каким нездоровым способам обратился бы Нил, если бы он потерял Эндрю. Он не сказал Нилу об этом. Лишь потер глаза и безмолвно наблюдал за тем, как Нил забрался на его кровать и сел рядом с листком в руках. — Просыпайся, принцесса, — сказал он, пихая Кевина в плечо. — Уйди, Нил. — Нет, — он стянул подушку с головы Кевина и бросил её на пол. — Мы дали тебе время, Кев. Эндрю хотел сразу приводить тебя в чувство, но я подумал, что ты выберешься из этой ямы, в которую сам же себя и закопал. Думал, тебе нужно немного времени, и я могу это понять. Я знаю, как много он для тебя значит. — Я не собираюсь говорить о Жане, — сказал Кевин и демонстративно отвернулся, утыкаясь лицом в матрас. — Я и не прошу тебя. Но мне надоело наблюдать, как ты катишься вниз по наклонной. Я дал тебе время, ты облажался и спустил его на ветер, так что теперь мы будем делать так, как я скажу. Кевин резко развернулся, чувствуя, как злость поднимается в груди. — Нил. Мы ничего не будем делать. Мы сокомандники, ты не мой психотерапевт, черт возьми. Уйди. Нил фыркнул. — Неплохая попытка. Мой отец пытался порубить меня на кусочки, ты правда думаешь, что твои язвительные издевки смогут меня задеть и оттолкнуть? Кевин застыл. — Ага, так я и думал. Мы не сокомандники, мудак, — Нил щелкнул Кевина по лбу. — Мы друзья. — Чего ты хочешь? — тихо спросил Кевин. Нил помахал бумажкой перед его лицом. — Знаешь, что это? Кевин фыркнул и сел на кровати. — Если ты прекратишь ей трясти… — Это твоя статистика. За последний год. Эндрю сделал график. Видишь? — он ткнул бумагой Кевину в лицо. — Видишь эту линию? Этот устойчивый спад на графике? Это ты. Так выглядят твои последние четыре месяца. Кевин вздохнул и отвел взгляд от графика. — Нет, не делай так, — Нил схватил его за подбородок и заставил Кевина посмотреть на него. Сначала Кевин не заметил тень беспокойства на лице Нила, но теперь она была видна невооруженным глазом. Тёмные круги — слабые, но заметные, — страх в его глазах. Грудная клетка болезненно сжалась вокруг его сердца. Нил встряхнул голову Кевина. — Послушай меня, Кевин. Ты думаешь, Ичиро этого не видел? Думаешь, он этим доволен? Он не будет ничего делать до тех пор, пока поступления денег от тебя не изменятся значительно. Но позволь мне спросить тебя. Как долго, думаешь, ты сможешь выходить сухим из воды просто потому что ты Кевин, мать твою, Дэй? — Нил… — Не Нилкай мне тут. Вставай, прими душ и приходи на кухню. Эндрю делает завтрак, а потом мы с тобой поедем на утреннюю тренировку вдвоём. И вот это, — Нил обвел ладонью комнату, указывая на горы грязной одежды и бутылки из-под водки вокруг, — вот это всё прекратится. Ты победил Рико не для того, чтобы так распоряжаться своей жизнью сейчас. Я тебе этого не позволю. А теперь поднимайся и иди в душ, от тебя пахнет, как от ликеро-водочного завода. Нил вышел из комнаты, и Кевин провел долгие несколько минут, пялясь на листок со статистикой. Устойчивый спад. Кевин был так поглощен своей болью, поглощен отчаянной необходимостью держать Жана в безопасности, что забыл, как легко потерять место наверху. Четыре месяца плохих решений, и он потерял так много доверия к себе, что тянуло блевать. Кевин хотел, чтобы эта бездна в его груди перестала болеть, да, но он не хотел умирать. Поэтому он сделал то, о чём Нил его попросил. Он поднялся. Он принял душ, оделся, позавтракал и поехал на корт с Нилом. И когда он вернулся, в его комнате было чисто, и шкаф для алкоголя был пуст. После ужина Нил снова повез его на корт. Он сделал это опять на следующий день. И через день. И когда Кевин спросил его, зачем он это делает, — зачем, ведь Нил ничем не был ему обязан, — Нил сказал, что пять лет назад Кевин сделал то же самое для него. Кевин так не думал, но продолжал ходить на назначенные Нилом тренировки каждый день. Он перестал пить. Он начал отыгрывать матчи целиком, и «Ястребы» снова были на подъеме. И каждый раз, когда Кевину казалось, что он вот-вот сломается снова, Нил и Эндрю были рядом, чтобы собрать его по частям.

***

Сначала Жан увидел фото в журнале. Случайно. Журнал лежал на барной стойке на кухне Джереми, и Жан бесцельно листал страницы, когда наткнулся на это фото. Кевин с девушкой, чье имя не было упомянуто в статье. Она была красивой, почти такой же высокой, как Кевин, с темными волосами, серыми глазами и поцелованной солнцем кожей. Жан задохнулся от кома в горле. Из них двоих ревнивым всегда был именно он. Он не особенно это показывал, да Кевин и не давал ему поводов углубляться в ревность, но он знал. И теперь ревность снова расцветала в его груди, и зуд в пальцах требовал разорвать эту страницу к чертям на кусочки. Сжечь её. Даже после всех этих месяцев с поддержкой Джереми острый укол предательства всё ещё ощущался свежей болью под кожей. Он швырнул журнал в другой конец комнаты и вылил всю свою злость на тренировке в тот день. И на следующий. И ещё через день. Он снова вернулся к своим дням в Воронах — грубость на корте и все те трюки, которым их учил Мастер. Грязная игра при соблюдении правил. Вот, что делал Жан. Он вкладывал в игру всего себя. На корте он был мощью, но он делал это не для того, чтобы выиграть или поддерживать высокие значения в своей статистике. Нет. Несколько потеряв рассудок, Жан пытался понять, насколько опрометчивым и неосторожным ему нужно стать, чтобы увидеть спад в цифрах статистики. Гадал, сколько раз ему будет нужно нарушить правила, чтобы у него появилась такая репутация. Хотел узнать, насколько сильно сможет надавливать лезвием на кожу, прежде чем пойдёт кровь. Это всё его забавляло. Он становился безрассудным, и это было приятное чувство. Всё, что не было похоже на боль и ощущение предательства, было приятным. Жану потребовалось два месяца и три красные карточки, чтобы идиоты в НССА начали говорить о его «безрассудном поведении». Джереми выглядел немного разочарованным в нём: даже только присоединившись к Троянцам, Жан не вёл себя настолько глупо, а тогда он руководствовался только искренней злобой. В конце концов, может, не так много чего поменялось. Жан должен был вот-вот подписать контракт с брендом одежды, но после того, как он ввязался в очень публичную и очень кровавую драку с защитником «Рыжих рысей» Миннесоты после матча, бренд расторг их договор. Жану было всё равно. Ему было абсолютно плевать на всё. С него хватило, ему надоело быть фигурой на доске Морияма. Пошли они на хуй. Если он умрет, они не получат свои деньги. И теперь он не то чтобы пытался сделать так, чтобы его убили, но мысль о том, что он принесет им потери, посылала по телу искру заинтересованности. Неделю спустя после того, как бренд отказался от сотрудничества с Жаном, он получил письмо в свою квартиру. Аккуратный, безупречный почерк. Тяжелая дорогая бумага. Будьте осторожны, мистер Моро. Я не терплю вызывающего поведения. Наша сделка с вами продолжается до тех пор, пока вы представляете для нас денежную ценность. Жан сел на пол гостиной и долго пялился на письмо. Потом он поднес его к пламени лавандовой свечи и наблюдал за тем, как оно горит, отражаясь в мраморной поверхности журнального столика. На следующем матче Жан толкнул нападающего «Соколов» в стенку после того, как передал мяч другому игроку, и заработал свою четвертую красную карточку в этом сезоне. Он надеялся, что Ичиро Морияма это видел.