Проблеск

       Се Лянь прикрыл глаза, пытаясь игнорировать невыносимую боль. Он уже давно привык к боли, так что уже даже не обращал внимание не переломы и раны, но иногда жизнь, словно насмехаясь над ним, напоминала, что он всё еще жив, что все еще может чувствовать. Сейчас был один из таких разов. Ночь, вокруг темнота, вой волков, холод, и он, лежащий на земле с прикрытыми глазами, дабы более не лицезреть свои отрубленные ноги, валяющиеся у какого-то дерева. Что ж, ноги в любом случае отрастут, да и ему спешить некуда. Он - старая, забытая всеми, легенда, от которой дети воротят нос, сетуя, что та слишком скучна. Он - тень былого, шёпот ветра, рассказывающий о чем-то древнем и утерянном. Он - само одиночество и несчастье во плоти. Он тот, кто обречён на вечные муки, тот, кто сам себя на это обрек, тот, по кому никто не горюет, тот, кого никто не ждёт, тот, у которого нет ничего кроме времени. Время - вот его извечный спутник, это то, что безустанно сопровождает его, ведь сколько бы времени не прошло, года, десятилетия, столетия, не важно, он как был, как бессмысленно жил в этом мире, так есть, так и живёт. Ему некуда спешить, так что он смело можно позволить себе уснуть, бессмысленно надеясь, что сны окажутся лучше яви.        — Ваше Высочество, — голос был преисполнен любовью и почтением, восхищением и счастьем, и отчего-то это казалось столь правильным, столь естественным, что Се Лянь, не задавая лишних вопросов, бросился в объятья этого до боли знакомого незнакомца. — Хах, — посмеялся незнакомец, нет, не так, Саньлан, крепко обнимая принца. — Вижу гэгэ скучал по мне? Этот недостойный польщён.        — Невозможно скучал, — подтвердил Се Лянь, все еще прижимаясь к своему собеседнику, что начало волновать того.        — Ваше Высочество? — в голосе демона было четко слышно беспокойство, и это, несмотря ни на что, заставило Се Ляня радостно рассмеяться, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть в такое родное лицо.        — Всё в порядке, теперь уж точно, ведь мы здесь, вместе, — Хуа Чэн свёл брови к переносице, несколько секунд внимательно смотря на Се Ляня, а после резко падая на колени, судорожно хватаясь за его одеяния.        Его Высочество ахнул, безуспешно пытаясь поднять демона с колен, но тот лишь молча качал головой, сильнее хватаясь за белые монашеские одеяния, и почему-то Се Лянь знал, что такое происходит уже далеко не в первый раз, но даже так это нисколько не казалось правильным.        — Ваше Высочество... — тихо прошептал Хуа Чэн, взяв в кольцо объятий ноги своего бога. — Почему же все так? Почему каждую ночь я мучаюсь от сладкой радости наших встреч, чтобы на утро забыть всё, так и не будучи способным отыскать вас и заключить в объятия там, в реальности? — Демон поднял взгляд на своего бога, искренне желая получить ответ.        — Саньлан, — с тяжким вздохом Се Лянь опустился на колени, сравнявшись со своим собеседником. — Если бы я знал, Саньлан, если бы я знал. Но знаешь? Я ведь верю, что однажды мы сможем встретиться и в жизни, и пусть мы вновь не будем помнить наших снов, но даже так мы будем вместе, я в этом уверен. Просто надо немного подождать? — последняя фраза была произнесена неуверенно, тихо, словно Его Высочество и сам искренне пытался в это верить, и видя это, слыша такой тон своего божества, Хуа Чэн просто не мог продолжить хвататься за него, словно маленький ребенок.        Хуа Чэн крепко обнял Се Ляня, старательно прижимая его к себе, словно пытаясь скрыть его от всех невзгод, поджидающих его в реальном мире, мире полном боли, одиночества, в мире, где нет всего этого, нет их разговоров, нет их обещаний, нет их любви. И это невероятно злило демона. Его злила собственная беспомощность, злила эта несправедливая судьба, что так обошлась с его богом, злили небеса, люди, злило всё, и в первую очередь он сам. Пока он отсиживается в комфорте его бог вынужден страдать в одиночестве. Но даже несмотря на это Се Лянь улыбается ему каждый раз, каждую ночь. Он улыбается, тянется к нему, обнимает и дарит свою любовь, не прося ничего взамен. И чтобы не произошло - его бог гордо это принимает, справляясь со всем, чтобы потом вновь одаривать его своей ослепительной улыбкой.        — Саньлан, — раздался шёпот Его Божества. — Расскажешь что-нибудь? — кто такой Хуа Чэн, чтобы отказать своему богу, кто он такой, чтобы бессмысленно сидеть тут и заниматься самобичеванием, когда Его Высочество находится в его объятьях и просит поговорить с ним?        Как бы явь не была зла, они знают, что встретятся во снах, разделяя все невзгоды, чтобы потом вновь очнуться в этом жестоком мире и все забыть, и так из раза в раз, из дня в день, из года в год, из столетия в столетие. Сладкая пытка, такая желанная, но вместе с тем не выносимая. Судьба жестока, особенно по отношению к ним, но даже несмотря на это они продолжают бороться, искать, идти, узнавать, наблюдать, продолжают жить. Их сны - проблеск в непроглядной тьме, надежда на лучшее, невыносимая пытка и благодать.        Се Лянь медленно открыл глаза, разочарованно вздыхая. Отчего? И сам не знает. Но вновь на душе осел этот кисло-сладкий осадок, боль вперемешку со счастьем, и вновь он не может вспомнить причину этих чувств. Из раза в раз он стремится провалиться в сон, и из раза в раз просыпается с легким разочарованием, при этом не способный вспомнить его причину. Ныне ночь для него не просто время суток, а сны не бесполезны. Каждая ночь, каждый сон, словно проблеск в его тьме, словно тихое обещание того, что однажды все определенно станет лучше, однажды и он будет счастлив, и нужно лишь подождать, гордо преодолевая все испытания судьбы, ведь однажды все это окупится, однажды и он обретет счастье, а пока ему остаётся лишь коротать дни, дожидаясь ночи, чтобы вновь уснуть и оказаться по ту сторону реальности, там, где он сможет лицезреть проблеск сквозь его непроглядную тьму.