Earth

      Когда набираешь в экстранете слово «весна» и смотришь, как она выглядит на Земле, на всех картинках обязательно солнце и голубое небо, почти везде – цветущая природа, зеленая трава и распускающиеся бутоны, нежные и жизнерадостные цвета. Шепард никогда не видела весну на Земле своими глазами, и теперь была жестоко разочарована. Несмотря на то, что май приближался к концу, постоянно шел дождь, затуманивающий стекло, небо почти всегда было серым и пасмурным, бетонные здания на километры вперед – унылые. Когда дождя не было, становились видны далекие горы, такие же серые, с белыми верхушками.       Шепард смертельно устала быть прикованной к земле, больше всего ей сейчас хотелось взойти на корабль, на какой угодно, и улететь отсюда в черную бесконечность. Она так давно не видела звезд. После своей смерти она лишний раз старалась на них не смотреть, при виде космоса начинала нарастать легкая тревога, но теперь этого вида мучительно не хватало, а здесь по ночам можно было видеть лишь пелену облаков, подсвеченную грязно-рыжим светом городских огней.       С другой стороны, жаловаться на унылый вид было глупо, особенно после того, как пришлось провести целый месяц в больничной палате с глухими стенами.       Глубоко вздохнув, Шепард подняла руки вверх, на выдохе наклонилась, сложившись пополам, и вид на бесцветный городской пейзаж пропал с глаз, сменившись светло-серым ковриком для йоги. На вдохе она выпрямила спину и на выдохе прыжком ушла в низкую планку. На "Нормандии" Шепард не занималась йогой так часто, как хотелось бы, а сейчас времени было предостаточно, и постепенно она восстанавливала свою физическую форму после ранения, с каждым разом увеличивая нагрузки и интенсивность. Только вот кто знает, есть ли в этом смысл, суд постоянно переносят, допросы не прекращаются, отпускать Шепард явно не собираются, в тюрьму кидать тоже не торопятся. Каждый день она глядела в окно, и ей казалось, что вот-вот с туч на землю начнут спускаться вытянутые корпуса Жнецов с ногами-щупальцами, и тогда всему придет конец.       Да какая, вообще, разница, – устало думала Шепард. Ее это больше не касалось. Она сделала все, что могла, сколько можно волноваться? Пусть теперь другие будут напрягаться, а сама она будет бездельничать, отдыхать и набирать вес до прежних значений, желательно до тех, что были еще в восемьдесят третьем, а то возникшая пустота в и без того небольших чашках лифчика удручала. Вдохнув, Шепард вытянула руки в планке и запрокинула голову назад, чувствуя приятные ощущения в изогнувшейся спине.       Входная дверь открылась, и краем глаза Шепард заметила темный массивный силуэт Веги.        – Что нужно? – спросила она, плавно перетекая в позу собаки мордой вниз.        – У тебя через полчаса консультация с психиатром, – сообщил Вега.        – Поняла.       Шепард прыгнула к рукам, обхватила ноги и на вдохе выпрямилась в полный рост, подняв руки вверх. На выдохе опустила их вниз.        – Представление окончено, – сказала она.        – Уже? Какая жалость, – Вега прислонился к стене.        – Ты все равно следишь за мной целыми днями, – сухо произнесла Шепард, скатывая коврик.        – Одно дело – камеры, вживую совсем другие впечатления.        – Если хочешь вживую, мне придется назначить плату за просмотр, – Шепард убрала коврик в шкаф.        – Надеюсь, я смогу ее себе позволить?       Она уставилась на него тяжелым взглядом. Вега частенько начинал с ней флиртовать, и она обычно игнорировала это. Не то, чтобы это злило или раздражало, скорее, слегка напрягало.        – Вега, если честно, ты не в моем вкусе, – сказала Шепард, смахнув выбившуюся прядь волос со лба.        – Да я не... – Вега неожиданно смутился, отвел взгляд и взъерошил волосы, – ничего такого. Не бери в голову.        – И не собиралась.        – Чисто из любопытства, а какие в твоем вкусе? – поинтересовался Вега. – Блондины, брюнеты…        – Лысые. И голубоглазые.        – Это... специфично, – задумчиво проговорил Вега. – Или, может, тебе нравятся азари? Понимаю, перед ними сложно устоять, – кивнул он, и Шепард покачала головой. – Что, нет? Или ты все-таки людей имела в виду?        – Вега, выйди, мне нужно переодеться.        – Ладно, ладно, ухожу.       Он вышел, автоматическая дверь с резким звуком закрылась за ним, Шепард начала неохотно собираться. Больше, чем допросы, она терпеть не могла сеансы у психологов с психиатрами, которые смотрели на нее цепким пронзительным взглядом, оценивали малейшее изменение в мимике, лезли ей в голову и пытались все проанализировать, хотя Шепард понимала, что это необходимо. Они подсовывали тест за тестом, задавали бесчисленное количество всевозможных вопросов – простые, уточняющие, с подвохом, или же вовсе начинали объяснять и раскладывать по полочкам ее же собственные чувства, а она тихо злилась, заталкивая эмоции куда подальше, и продолжала отвечать коротко и скупо, из-за чего ей задавали еще массу дополнительных вопросов, словно клещами вытягивая всю нужную информацию. И к концу каждой консультации Шепард морально была выжата.       Эта консультация не стала исключением, и когда она вышла из ярко освещенного холодным светом кабинета в мрачный людный коридор, чувствовала себя так, будто ей перетряхнули мозги и заставили посмотреть на них со стороны.       Шепард оглянулась, нашла взглядом Вегу, стоящего возле дверей, и ей пришло в голову, что, наверное, работа надзирателем являлась одной из самых скучных в мире.        – Ты достанешь мне пиццу? – спросила она.        – Конечно. Какую в этот раз?        – Острую.       Они шли по коридору вместе с другими людьми в форме Альянса, и почти прохожие косились на Шепард, она буквально чувствовала на себе их взгляды, любопытные, тревожные, презрительные, и привычно их игнорировала. Голоса людей сливались для нее в монотонный гул, она абстрагировалась от них и думала о пицце, которую изредка просила у Веги. Как же это замечательно – думать только о пицце, а не о смертях и трудностях, которые нужно каким-то образом преодолеть. Только вот счастливее Шепард от этого не становилась.        – Кстати, хотел тебе сказать, что тех людей, которые пытались тебя убить, взяли на Терра-Нове, – сообщил Вега, – они были в сговоре с батарианцами.        – Понятно, – равнодушно сказала Шепард.       Всего лишь незначительная группа людей. Какая разница, когда ее хочет убить просто невообразимое количество не только людей, но и инопланетян, и абсолютно все батарианцы.       Когда Шепард вернулась в комнату, уже начало темнеть. Комната медленно погружалась во мрак, в котором выделялись лишь белые подушки на кровати и загорающиеся огни в городе, хотя небо казалось достаточно светлым. Визуальная смена времени суток все еще казалась Шепард немного дикой, как и увеличивающееся количество зелени в небольшом садике на крыше соседнего многоэтажного дома, но она привыкала. Человек мог привыкнуть к чему угодно, даже к заточению. Только вот с привыканием к этому у Шепард все еще были проблемы, комната была слишком тесной, особенно для человека, который привык буквально к галактическим масштабам. Постоянно накатывало желание нервно ходить из угла в угол и что-то делать, куда-нибудь пойти, побежать, пострелять, только бы не было этих стен и оглушающей тишины, а от невозможности выйти хотелось грызть ногти, выдирать на себе волосы, биться головой о холодное пуленепробиваемое стекло панорамного окна. Может, было бы проще, если бы никакого окна не было, это все равно, что поставить перед алкоголиком не открывающуюся бутылку спиртного.       Шепард села на кровать, скрестив ноги и повернувшись лицом к окну, и устремила взгляд на медленно плывущие темные облака. Голову очистила от всех мыслей и прислушалась к своему дыханию, как учила ее Самара. На корабле у Шепард было мало практики в медитации, ее постоянно отвлекали всякие проблемы, но теперь проблем не было, а времени было предостаточно. Шепард говорила Гаррусу, что отдыхать не умеет, но сейчас у нее не было выбора, и целыми днями она отсыпалась, читала или смотрела сериалы, занималась физическими упражнениями и медитацией, иногда она просила Вегу принести что-нибудь, что могло бы загрузить мозги, потому что она чувствовала, как потихоньку деградирует, и Вега закачивал ей на инструметрон гору задач на логику и внимание.       Она сидела в неподвижности примерно час, пока Вега не принес пиццу. Шепард выделила ему два куска и отослала из комнаты. Положив коробку на кровать рядом с собой, она взяла первый кусок. Из чего конкретно состояла пицца, Шепард так и не разобралась, в полумраке было не видно. Она зажмурилась, когда во рту разгорелся пожар от остроты, и продолжила есть. Ей нравилась острая пища, но это, пожалуй, перебор.       Острая пища способствует выработке гормонов счастья. Ну и где же они? Сколько, интересно, нужно съесть, чтобы эта черная дыра внутри перестала засасывать все положительные эмоции? Что можно сделать еще в пределах этой комнаты, чтобы убрать эту пустоту?       Ничего.       Шепард потерла тонкий шрам на щеке. Терпи, – сказала она себе. Рано или поздно она покинет это место и больше никогда не вернется. А пока нужно потерпеть.       Доев все кусочки и убрав опустевшую коробку на тумбу, Шепард легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку, надеясь сбежать от невыносимо скучной и однообразной реальности в мир снов, где будет лишь океан звезд, сверхсветовая скорость и самые прекрасные в галактике голубые глаза.