What It Takes

Императрица устала. Ее расписание на день наконец-то прояснилось, Асока поднялась из-за стола в старом конференц-зале, который стал ее кабинетом, и размяла шею и плечи. Несмотря на то, что большинство ее встреч проходили с более приятными представителями Сената, часы брали свое. Хотя время и практика заставили ее почувствовать себя более способной в этой роли, в такие дни, как этот, она все еще жалела, что не может помогать народу Империи собственными руками, а не только подписью. Подобное беспокойство унесло Энакина несколько часов назад — у него никогда не было особого терпения к круговому обсуждению политики, даже до Империи. И пускай его выносливость к этому возросла, для всех вовлеченных лиц все же было лучше, чтобы он удалялся в таких ситуациях, прежде чем его волнение распространялось на других. Но чем томительнее текло время, тем сильнее она завидовала его возможности уйти. Наконец-то освободившись от своих обязательств на этот день, Асока отправилась на его поиски. Нет смыла обращаться к Силе, чтобы понять, где он, — Энакин всегда выбирал одно и то же место. Она отправилась по знакомым коридорам, ведущим к старому тренировочному залу, к его любимой комнате. За исключением баннеров, которые раньше висели на стенах, обстановка нисколько не изменилась, поэтому проскользнув в открытую дверь, она уселась на одну из многоуровневых скамеек, предназначенных для зрителей. Было легко потеряться в представлении, которое он устроил; единственные звуки в комнате исходили от него — его дыхание, ритмичный стук ботинок по полу, тихое гудение меча. Его движения, грациозные, как всегда, одна форма перетекала в другую, а затем в следующую. Невольно вспомнились времена, когда она была моложе и с радостью проводила часы, наблюдая за его тренировками. Теперь она могла делать это открыто, достаточно было захотеть. Какое-то время Асока думала, что он, возможно, не заметил ее, слишком погруженный в ката, которые выполнял. Но затем раздался его голос, теплый и тихий: — Ты пришла поучаствовать в настоящем спарринге? - Капли пота выступили на его коже, он изменил стойку и нанес последний удар. А затем одарил ее легкой усмешкой, выпрямившись: — Теперь, когда ты закончила со словесными баталиями. — О нет, — она тихо рассмеялась, не скрывая усталости, — сейчас у меня нет на это сил. Но ты продолжай… — Асока откинулась, опершись локтями на скамейку позади себя, и ответила легкой улыбкой. — Знаешь, мне всегда нравилось наблюдать за тобой. Выражение его лица стало более резким, но все еще приятным, и он в шутку отдал честь, прежде чем перейти в начальную позицию высокой защиты Шиена. Он легко вернулся к знакомой последовательности ударов, которая отразила бы бластерные выстрелы на поле боя, а затем с размаху поменял хватку на ту, которую предпочитала она; он рассмеялся в ответ на ее тихий ободряющий возглас. Очевидно бегство от напряженных дебатов, предпринятое несколько часов назад, пошло ему на пользу, раз он чувствовал себя таким игривым. Длинные, широкие удары, которые она предпочитала, ему очень шли; его мастерство в любой форме все еще вызывало у нее тихое изумление. Именно в такие моменты, когда он был в своей стихии, его разум всегда казался таким спокойным. Это было утешением — чувствовать в нем эту тишину. Однако вскоре ее восхищенный взгляд стал перемещаться с его тела на световой меч — то, в чем она чувствовала себя виноватой всякий раз, когда он зажигал его в ее присутствии. Когда они впервые исцелили его кристалл, восстановленный клинок сохранял лишь слабый оттенок фиолетового в своей сердцевине. Но чем чаще он его использовал, спустя долгое время, проведенное под его опекой, он стал ярко-фиолетовым, и она… не могла решить, что с этим делать. Когда она была в Храме, до Империи, этот цвет нельзя было назвать распространенным, хотя это не означало, что рыцари и падаваны не говорили об этом. Слухи, которые до неё доходили, заключались в том, что этот цвет отражает более тесные отношения его обладателя с темной стороной, чем склоны были поощрять джедаи. Теперь она задавалась вопросом, насколько это правда. Энакин упоминал в самом начале, что он изучил новые техники из множества голокронов, все еще хранящихся в Храме. Возможно, эта информация была в архивах, но не то, чтобы у нее было лишнее время, необходимое для поиска... Если вспомнить еще одного джедая, которого она знала, чей световой меч отливал фиолетовым, слухи казались убедительными — но нет. Асока вздохнула и отмахнулась от этих мыслей. В ней томилась горечь, от которой она так и не смогла полностью избавиться после своего ухода из Ордена, и теперь та грозила исказить ее мысли. Это не поможет найти правду - ответ на вопрос, постоянно крутившийся в её голове. Сама того не желая, она задалась вопросом вслух: — Тьма всегда взывала к тебе? Она поняла, что сказала, только когда он ответил: — Не так, как ты. Асока фыркнула и закатила глаза. — Лесть тебе не к лицу. Это, казалось, сбило его с толку, и он снова нарушил стойку. — Это не так. — Энакин, — было трудно удержаться от покровительственного тона, — во время войны я была просто, — она сделала неопределенный жест в воздухе, — твоим назойливым падаваном. — Еще один вдох, и она смягчила тон. — Мы оба знаем, что твои интересы были в другом месте. — Независимо от того, насколько ей нравилось то, что у них было сейчас, она не стала бы обманываться, веря, что между ними тогда была такая искра. — Значит, это был другой зов, — сказал он ей, выключая меч и прикрепляя его к поясу. — Но это не значит, что его не было. — Он наклонился, чтобы подобрать тунику, которую сбросил, когда начал тренировку, а затем сел рядом с ней. На несколько мгновений между ними воцарилась тишина. Энакин сложил руки между коленями; когда он заговорил снова, в его голосе звучала тоска. — Это не мелочь — стать чьим-то учителем. Это было такое простое утверждение, очевидное, и все же даже сейчас она, казалось, заучивала его каждый день. Власть, которую он доверил ей, не только над Империей, но и над самим собой… — Хорошо, — согласилась она. — Тогда я знал… — Он сделал паузу, выждал мгновение, прежде чем начать снова. — Как твой учитель, я был нужен тебе во многих смыслах. — Асока уловила поток идей, всплывавших на поверхность его разума: защитник — в первую очередь всегда защитник — наставник, соратник. — То, в чем ты действительно нуждалась от меня. — Не только тогда. — Его кудри были влажными от пота, она протянула руку, чтобы убрать их назад с его лица. — Я нуждаюсь в них и сейчас. Его глаза были слишком яркими в тусклом свете зала, контрастируя с мягкостью его улыбки. Он наклонился к ней. — Кем бы мы ни были, — пробормотал он, — ты всегда делала меня лучше. - Он закрыл глаза, за ними пронеслась кавалькада воспоминаний, моменты, когда ее присутствие — или даже просто мысль о ней — останавливали его руку. Он вздохнул: — Так что нет, это не просто лесть. — Хорошо, — сказала она еще раз, уже мягче, весь скептицизм покинул ее голос. Подвинувшись немного ближе, он обернул тунику вокруг ее плеч, связав рукава так, чтобы та не упала, а затем осторожно уложил ее лекку удобнее. Добавил сочувственно: — Ты выглядишь усталой, Шпилька. — У меня был долгий… — Асока оборвала себя, ее глаза расширились. — Я… — уголки ее рта слегка дернулись, — я не могу вспомнить, когда ты в последний раз меня так называл. Он не ответил, только опустил голову. Через мгновение добавив: — Мне отнести тебя в твою комнату? Она уловила образ, который мелькнул в его мыслях, прежде чем он успел его спрятать: он шагает по длинным коридорам с ней на руках. Асока тихо рассмеялась и снова закатила глаза; это желание, казалось, никогда не покидало его. — Это явно не одна из тех вещей, в которых я всегда нуждалась. — Нет, я знаю. Но… — Мне нравится обнимать тебя. Казалось, он не решался произнести это вслух. — Иногда просто так хорошо быть близко с кем-то, — вместо этого сказал Энакин, — чувствовать кого-то рядом, теплого и дышащего. С тех пор, как они заключили союз, Асока чувствовала себя так, словно собирала воедино образ человека, которого называла мастером, впервые видя части, которых не замечала, когда они были вместе в Ордене, или в те короткие мгновения после её ухода. Это был один из моментов, поняла она, на которые ей следовало обратить внимание раньше. Она вспомнила, как ступала с ним рядом, много лет назад, когда он нес в Храм то, что они приняли за безжизненное тело Оби-Вана; подобные сцены она видела в кошмарах, которыми он не хотел делиться. Сколько раз, с внезапной болью подумала она, ему приходилось нести человека, кого-то, кто был ему дорог, таким образом, неподвижного и… мертвого? — Хорошо, — тихо сказала она, сталкивая их плечи вместе, а затем вложив свою руку в его. — Ты можешь отнести меня. Его янтарные глаза все еще светились поразительно ярко при слабом освещении, но его улыбка — широкая, удивленная ее согласием — выглядела почти как его прежняя. — Да, имп… — Ответ вырвался сам, но на этот раз он замолчал, переосмыслил его, а после заключил ее в свои объятия. — Спасибо.