Fatum

When I thought that I fought this war alone

You were there by my side on the front line

When I thought that I fought without a cause

You gave me a reason to try

(с) Poets of the Fall – War

3.1 Вечерело. Дни в августе ещё достаточно долгие, чтобы позволить себе незамеченным ускользнуть из замка и успеть вернуться к ужину, пока Артур не спустил всех собак в поисках своего слуги, конечно же, исключительно из праведного беспокойства, ничего личного. С утра небо затянуло тяжёлыми предгрозовыми облаками, и, хотя оно так и не разразилось непогодой, краски дня ощутимо потеряли в цвете и сказать точно, который сейчас час было сложно. Мерлин лишь надеялся, что ему повезёт. Благо то, зачем он выбрался в лес, не должно было занять много времени. Если он вообще выживет, конечно. После того, как поведает дракону, что не только скрывал появление Мордреда в замке, а также его новый статус при короле (уже на этом этапе, даже будучи изначально в хорошем расположении духа, Килгарра должен его прожарить как индюшку, и никакая сила великого-мага-из-пророчества его не спасёт), но и о своём отношении к нему с недавнего времени. Стоит ли надеяться на пощаду в этом случае или на быструю смерть, предстояло выяснить. С северо-запада потянуло прохладой: едва ощутимый ветер взъерошил траву, теряясь среди высоких деревьев. На лесной поляне россыпью выделялись какие-то белые мелкие цветы. При желании помощник лекаря вполне мог вспомнить их название и даже лечебные свойства, но сейчас подумал лишь о том, что в таком месте можно, в принципе, и умереть. Красиво. Призвать дракона несложно, для него эта почти то же самое, что для Мордреда залезть ему в голову среди ночи с его «Нам нужно поговорить, сейчас, и я знаю, что ты меня слышишь» и лишить остатков сна на всё оставшееся время до рассвета. Иными словами, это как дышать. Но что делать и говорить дальше, маг не то чтобы знает, а потому избегает смотреть на дракона, однако тот, кажется, и без слов смог понять и то, как Мерлин переменился, и то, с чем эти перемены связаны. Он помнил, что пробраться в его голову для Килгарры не составляет труда, а вот насчёт мыслей уверен не был. Но надеялся на лучшее. По крайней мере, тот факт, что его ещё не превратили в жаркое, можно было считать фантастическим везением. Дракон пронзает мага испытующим взглядом немигающих жёлтых глаз: похоже, Килгарру заинтересовали тронувшие его изменения. Но, так или иначе, он не касается ни одной из тем, сверх той, ради которой был призван. И лишних вопросов не задаёт. – Почему ты снова пришёл ко мне, юный чародей? – слова ложатся на слух приглушенно и чуть хрипловато. – Разве тебе известно недостаточно? А вот это уже плохо. Очень плохо. Потому что Мерлин почти уверен, что дракону прекрасно известно, зачем его призвали. Но он берёт себя в руки, хотя слова и скребут горло как тысячи когтей: – Когда мы впервые встретились, ты сказал, что сила пророчеств нерушима. Но что если не всех и не всегда? Зависит ли хоть что-нибудь от меня? – приходится приложить усилия, чтобы случайно не сказать «нас». Дракон издаёт какой-то странный звук. И только спустя несколько секунд Мерлин понимает, что это похоже на… смех. – Ты не слушал меня тогда, отчего же мне помогать тебе сейчас? Маг обречённо выдыхает и только сейчас понимает, что до этого, кажется, не дышал вовсе: правдивые слова ранят. – Я только и слышу о своём великом предназначении с самого своего первого дня в Камелоте, в том числе и от тебя, однако вы все забываете, что я всего лишь человек. Килгарра чуть наклоняет голову: – Ты всегда был всего лишь человеком, Мерлин, каким бы ни было твоё предназначение, оно не меняет твоей сути. Мерлин лишь закусывает губу. Сильно. До крови. – Люди меняются, я изменился, – наконец отвечает он, не узнавая своего голоса. – И совсем не хочу, чтобы всё так закончилось, не хочу такой судьбы ни себе, ни Артуру, ни… Дракон чуть кивает головой, словно слышит в этих словах то, что желал услышать уже давно. – Нужно ли напомнить тебе, что такое судьба? – Судьба? – Да, юный чародей, судьба. Молчание затягивается. – Это какая-то шутка? Именно судьба заставила меня прийти сюда. Та самая проклятая судьба, которую предрекают Камелоту вот уже сколько лет! – в конце он почти срывается на крик. – Так что я должен ответить? Чего ты хочешь?! Килгарру его эмоциональная вспышка совершенно не впечатляет. Дракон лишь переступает массивными лапами, обдавая мага горячим дыханием. И вместе с тем Мерлин отчетливо слышит в своей голове: «Выбор». – Выбор? – Судьба, будь она предначертана или нет, всего лишь извилистый путь в тысячу дорог. Тебе выбирать, какой из них пойти. От внимательного взгляда жёлтых глаз дракона явно не укрывается изменившееся выражение лица мага. А потому, не дожидаясь какой-либо иной реакции на свои слова, он, несколькими быстрыми взмахами сильных крыльев поднимаясь в воздух, исчезает в постепенно набирающих силу сумерках. – Лучшее – не всегда верное, а верное – не всегда лучшее, крепко запомни это – отдаётся звучным эхом в голове. Мерлин не знает, какое чувство в нём сильнее – облегчения или страха перед будущим. Потому что до него в полной мере доходит, что имел в виду дракон. А вместе с тем теряет смысл всё, во что он верил до этого. 3.2 Артур совершенно точно заметил его отсутствие, но ничего не сказал. Впрочем, ему и не обязательно, у него и так на лице всё было написано. А потому, чтобы избежать надвигающейся воспитательной беседы, Мерлин быстрее обычного закончил свою работу за ужином королевской четы и ретировался в свою комнату. Нужно было подумать. Без лишних нравоучений. И королевских ушей. На полу собралась внушительная стопка книг из библиотеки Гаюса, красноречиво говорящая о том, что ещё несколько дней назад он позволял себе глубоко заблуждаться насчёт… да насчёт всего, если уж быть до конца честным. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Желательно, чтобы это был Гаюс, конечно, который может и не очень подходил на роль отца, но за умудрённого жизненным опытом дядюшку вполне бы сошёл. Но лекарь отсутствовал уже несколько дней, поэтому оставался только один человек… Стук в дверь заставляет прийти в себя. …и даже искать его не пришлось. Мордред не спрашивает разрешения зайти, когда Мерлин всё же открывает. Он просто одним шагом уничтожает то ничтожное расстояние, что их разделяет, хватает мага за плечи и целует его. Одновременно с этим Мерлин понимает две вещи: первая – это совсем не похоже на сон, и вторая – в данный момент времени целоваться вот так ему не кажется чем-то неправильным. Очень даже наоборот. Когда Мордред находит в себе силы оторваться от него, в его голосе столько отчаяния, что это просто невыносимо: – Я больше не могу, Эмрис. Не могу так. Но Мерлин вовсе и не собирался его отталкивать. Не сейчас. И никогда больше. Он возвращает поцелуй, утягивая друида в сторону постели. Возможно, это было не лучшим решением. Стоило начать с разговора… наверное. Мерлин стягивает с рыцаря рубашку – мысленно радуясь, что он не явился к нему в полном рыцарском облачении – позволяя ему сделать то же самое и с ним, и снова приникает к его губам. Зарыться пальцами в чуть влажные волосы, целовать-целовать-целовать, прикусывая чужие губы, позволять прохладным ладоням скользить по собственному телу. Кто бы мог подумать, что сходить с ума вместе стократ приятнее, чем по одиночке? И всё же нужно попытаться сказать всё до того, как… – Мордред? – Что? – друид поднимает голову от его шеи, синие глаза лихорадочно блестят в сумерках. – Подожди. – Серьёзно, Мерлин? Сейчас?! Что ж, идея была обречена на провал изначально. И маг притягивает его обратно, позволяя делать со своей шеей то, что он делал до этого, и что ему так безумно нравилось. Ну и, что греха таить, не без восхищения признавая, что Мордреду весьма идёт быть сверху. Вероятно, в силу темперамента. Череда откровенных прикосновений, руки, ловко избавляющие от ненужной сейчас одежды, беспорядочные голодные ласки, срывающийся шёпот, тихие стоны – всё это вкупе заставляет задохнуться от возбуждения. Не то чтобы Мерлин прежде не имел понятия о том, что представляет из себя секс (как, судя по всему, и Мордред), однако до этого момента не думал, что он может быть таким. Мордред едва ощутимо прикусывает выступающую косточку его левой ключицы, сразу следом касаясь губами – тепло и влажно – оставляя ощущение горячего дыхания в качестве извинения. Затем проводит языком неровную мокрую дорожку от груди к животу. Мерлин невольно закрывает глаза, отдаваясь во власть ощущений. Когда Мордред на мгновение замирает внизу его живота, а секунду спустя – решившись – опускается ниже, маг забывает обо всём, почти задыхаясь от неконтролируемого чувства (для которого вряд ли возможно найти название, но несомненно лучшего из когда-либо испытываемых им в жизни), выгибается навстречу этим ласкам, цепляясь пальцами за простыню из простой необходимости хотя бы за что-то держаться. И думает о том, что не хочет знать, где и с кем друид научился вытворять языком такое. Мир переворачивается в глазах, а может и на самом деле: волна оргазма накрывает с головой, срывая с губ глухой сдавленный стон, позволяя на несколько коротких секунд задержаться в точке наивысшего наслаждения, чтобы затем словно рухнуть назад в своё тело и услышать собственное прерывистое дыхание. Мордред вытирает рот тыльной стороной ладони (и есть в этом жесте нечто такое, что вновь становится жарко) и нависает над магом, прикасаясь к его губам: совсем не так, как в первый раз – рвано и несдержанно – но осторожно, коротко, будто извиняясь. Господи, Мерлин, ты же знаешь, что должно произойти дальше. – Эмрис? – тихий, срывающийся шёпот на ухо. – Просто сделай это, – выдыхает маг. Он мог бы оправдать себя тем, что его тянул за язык сам дьявол, но на деле просто не способен был отказать ему сейчас в чём бы то ни было. И уж точно не в праве на удовольствие. Друид отвечает ему ещё одним поцелуем: глубоким, даже грубым, отвлекая от внезапно – через пару рваных выдохов – нахлынувшей боли. Мерлину знакомо схожее с этим чувство, давнее, забытое и до крайности неприятное. Но тогда, не сейчас. И Мордред не… поэтому он лишь крепче прижимается к друиду, с силой сжимая пальцы на его плечах – возможно, оставляя синяки и царапины. В какой-то момент дыхание над ухом на миг замирает, чтобы через секунду возобновиться вновь глубоким горячим полустоном-полувыдохом, и маг позволяет себе расслабиться. – Прости, – тихий шёпот где-то за правым ухом. – Я постараюсь исправить это… в следующий раз. Несколько секунд Мерлин слушает его сердцебиение. – В следующий раз? Постель слишком узкая для двоих, поэтому приходится лежать настолько близко, насколько это вообще возможно. Руки обвивают разгорячённое тело, замирая на острых лопатках. – Расскажешь мне, откуда у тебя шрамы на спине? Мордред издаёт тихий смешок, кажется только сейчас понимая, что ему не требовалось прощение. – Если всё ещё буду жив. – Боюсь, я не оставлю тебе выбора. Сейчас Мерлин готов признать, что ему по-настоящему хорошо: вот так, засыпать рядом, ощущать чужое тепло. Пусть даже его постель и не рассчитана на второго человека. Ещё есть время. Время до того, как он, вероятно, разрушит всё, что даже не успел создать. 3.3 Если оставаться честным, оправдывать своё поведение необходимостью побыть в одиночестве казалось Мерлину настоящим свинством, но и сделать с этим что-либо не было сил. Потому что для того, чем он занимался, было совершенно другое название – отсрочка неизбежного. Ну и ещё, конечно, избегание. Он делал именно это. Избегал. Грядущего. Ответственности. Разговора. Мордреда. Особенно Мордреда. Стоило признаться себе, что в глубине души Мерлин до последнего хотел верить, что та ночь, которую они провели вместе, расставит всё на свои места. На свои прежние места. Что всё станет как прежде, и он просто фатально ошибся насчёт сути чар (а его чувства лишь его чувства, разум сильнее чувств, будущее Камелота важнее чувств). Глупо и самонадеянно. И тошно от самого себя. Предрассветные тени мягко легли на светло-серые, выбеленные временем и солнцем, стены, окрасив их в прозрачно-золотой. Новый день неумолимо вступал в свои права. От приоткрытого окна потянуло прохладой. Стало зябко. Нет, в самом деле, за эти несколько дней, он, кажется, написал с десяток писем для Артура, Гвен, Гаюса и все их счёл неподходящими. Примерно столько же раз отбросил вариант личного разговора (и очень, между прочим, живо представил, как Артур первым же его и убьёт, решись он на такой вариант). Безумие уже не казалось такой уж плохой идеей. Так, по крайней мере, ему не будет дела до судьбы Камелота в целом и его короля в частности. Мерлин подтянул ноги к груди, уложив на колени руки и голову. Вообще-то прятаться в пустующих покоях замка и делать вид, что не слышит вопросительного «Эмрис?» в своей голове (все эти дни Мордред не оставлял попыток достучаться до него) больше было нельзя. Но и выбраться из этого заботливо свитого кокона из страха и сожалений было непросто. Конечно, Мерлин, прекрасно знал, что играть с судьбой бесполезно: выбирая, по какой дороге пойти, всегда приходится жертвовать чем-то неизменно дорогим ради чего-то… настолько же важного. И если до недавних пор вопрос выбора казался ему чем-то фантастически эфемерным, а приоритеты были вполне определёнными, сейчас их фокус значительно сместился, и… выбирать становилось по-настоящему больно, настолько же, насколько правильно.

ххх

Массивная дверь открывается ещё до того, как он решается постучать. Мордред молча пропускает мага в свою комнату, даже не спрашивая, зачем он пришёл. Чувство вины становится каким-то совсем невыносимым. Мордред его ждал. Всё это время. Всё. Это. Чёртово. Время. Ждал, ни разу не позволив себе воспользоваться даром и высказать всё телепатически. В комнате темно. Шторы плотно задёрнуты, и единственная свеча совершенно не исправляет ситуацию. Больше похоже на убежище, чем на спальню. Мерлин всё-таки находит в себе силы посмотреть на друида и будто наталкивается на стену внешнего спокойствия – совершенно безэмоциональное лицо, разве что тени под глазами выдают усталость. В целом, в это спокойствие можно даже поверить. Если не замечать очевидного. – Мы можем поговорить? – не лучшее начало, но уже что-то. Мордред лишь кивает. И добавляет, не размыкая губ: «Ты ведь не помолчать пришёл». Сказать действительно нужно многое, и для начала не мешало бы извиниться. – Насчёт того, что мы… – Жалеешь? – прерывает его друид. Мерлин удивлённо поднимает взгляд: – Что? Нет, конечно нет, – он и в самом деле не жалеет. – Я… прости. Я не должен был избегать тебя. Да и много чего ещё не должен был. Не знаю, как… В этот момент можно буквально проследить, как маска спокойствия на лице Мордреда покрывается трещинами – он делает два шага вперёд, всем телом прижимаясь к Мерлину, словно не верит, что это действительно настоящий Мерлин, живой и во плоти. Его шёпот у самого уха кажется почти исповедью (оказывается, шёпотом можно кричать): – Ты знаешь, ЧТО я чувствовал, Мерлин? Когда проснулся один в ТВОЕЙ постели? Когда не смог тебя найти? И когда днём увидел тебя на тренировочном поле, но ты вновь сделал вид, что меня не замечаешь? ЗНАЕШЬ?! – Мордред…– Мерлин чуть отстранился, стараясь заглянуть ему в глаза. И видят боги, лучше бы он этого не делал. В беспокойной бирюзе плескалось всё то невысказанное, что… маг просто прижался к его губам в мягком поцелуе, пальцами правой руки зарываясь в тёмные волосы – всего на несколько секунд. – Эмрис? – снова шёпот, уже тише. – Сейчас я точно знаю одно – чары не были причиной. Не причина, лишь отправная точка, спусковой крючок. Продолжать вслух необязательно. Теперь уже друид возвращает ему поцелуй. И на этот раз он совершенно далёк от мягкости. Маг чувствует, как руки скользят по его груди вниз, замирая на ремне. – Стой, подожди, – совсем неубедительно. – В чём дело? Разве ты не хотел извиниться? –  в голосе Мордреда слышится насмешка, а ловкие пальцы, расправившись с ремнём, опускаются ниже. – Я просто хочу показать тебе как. Мерлин сдавленно стонет в ответ. И решает, что разговор может подождать до утра.

ххх

– Что?! Что ты сказал? Мордред резко садится в постели, и Мерлину стоит титанических усилий не смотреть на его обнажённое тело. Он отводит взгляд и медленно повторяет то, что и ему самому кажется не до конца реальным: – Ты. Должен. Покинуть. Камелот. – Если это должно быть смешно, то я не знаю, где нужно смеяться, – друид в два счёта оказывается на ногах и, совершенно не заботясь о своей наготе, подходит к нему вплотную. – Эмрис, пожалуйста, скажи, что это шутка. Ты ведь пошутил? Мерлин кладёт руки ему на плечи, заставив замереть. Выдыхает, чтобы собраться с мыслями и заставить себя подобрать нужные слова. – Ты знаешь о пророчестве, заешь ровно то, что знаю я. И твоя роль в нём тебе тоже известна. – Я знаю, но… Мерлин, тебе не кажется, что это уже слишком? Не все пророчества сбываются. Вот именно поэтому. – Через три дня, ночью, за городскими воротами, – произносит маг на одном дыхании, пока Мордред не начал тот спор, который он и так вёл сам с собой много дней подряд. – Постой, ты…  – рыцарь осекается, так и не задав вопроса, но в этом нет необходимости. – Я иду с тобой, – пожалуй, с этого следовало начать. – Но как же Артур? – Артуру будет намного лучше, если мы будем далеко, – Мерлин не говорит «если ты будешь далеко», да это и не требуется. – И, пожалуйста, оденься, я не могу и дальше обсуждать судьбу Камелота, пока ты в таком виде. Губы Мордреда чуть искривляет усмешка. «Мы оба знаем, что как раз в таком виде я точно не могу угрожать благополучию Камелота». И маг готов поклясться, что слышит провокацию в его телепатическом голосе, что само по себе невозможно. – Ты мог бы остаться, – говорит друид уже вслух. – Не сейчас, – видят боги, он пытался говорить уверенно, но вся магия мира не смогла бы убрать из голоса желание обратного. Впрочем, глупо полагать, что Мордред не знает, какое впечатление на него производит. И всё же продолжать разговор сейчас кажется лишним. Да и не разговор тоже. И Мерлин находит в себе силы уйти, бесшумно закрыв за собой дверь – сообщать кому-то из рыцарей о том, чью спальню он покидает по утрам точно не лучшая идея. Да и в конце концов, он всё ещё слуга своего короля. Его ждёт работа (пополам с сарказмом Артура, если опять опоздает), а Мордреду нужно время, чтобы осознать его слова и понять, что другого шанса переписать будущее у них уже не будет.

ххх

На самом деле, три дня – долгие три дня, прошедшие, казалось, быстрее, чем пара вдохов – стали тем необходимым компромиссом, который был нужен самому Мерлину. Безусловно, Мордред обрёл в Камелоте дом, а в лице Артура – надежду на то будущее для себя и своего народа, которое никогда бы не смогла дать ему Моргана, поглощённая идеями войны и единоличной власти. Но Камелот не был для него тем, чем был для Мерлина. Чем стал за долгих десять лет. Воспоминания, до того разбросанные калейдоскопическими осколками по укромным уголкам памяти, складываются в чёткие картины, сцены из прошлого: тот день, когда он впервые появился в Камелоте; как спас жизнь будущему королю; как умирал в покоях Гаюса, и вот уже Артур спас ему жизнь, рискуя собственной; знакомство с Гвиневрой, ныне стоящей по левую руку от короля и разделяющей с ним бремя власти; как познакомился с Ланселотом, и впервые с кем-то разделил свою тайну; встретил Фрею, в последний раз закрывшую глаза в его объятиях – бесконечная череда событий, произошедших с ним за эти годы. Со всеми ними. Но, к счастью или, быть может, нет, ничто не могло заставить его остаться здесь. Ни одно из этих чёртовых, пробирающихся, кажется, в самую душу, воспоминаний. Мерлин ещё раз напомнил себе, что, если сейчас проявит слабость, прошлое – единственное, что может остаться у Камелота. Сомнения могли сколько угодно грызть его душу, нашёптывая, что в этом нет никакой нужды, что настанет день и король примет магию, не случится того, что ему довелось увидеть – он не мог так рисковать. Когда опускаются первые мягкие сумерки, а тени на полу и стенах сгущаются, Мерлин заставляет себя собраться – нужно успеть до того, как вернётся Гаюс. Магическая книга, когда-то давно подаренная старым лекарем, до того бережно спрятанная под одной из досок пола в комнате, что-то – маг даже не пытается рассмотреть – из одежды, еда в дорогу: не так уж важно, что именно он возьмёт с собой, потому что оставит намного больше, чем хотел бы. Пройти незамеченным несложно (чары отвода глаз могли подвести лишь в том случае, если бы его искали намеренно, но Артура не будет в замке ещё несколько дней), гораздо сложнее не повернуть обратно. Оставленное на столе короля письмо скоро, вероятно, поднимет достаточно шума, и ещё больше – отсутствие одного из рыцарей Камелота, которое совершенно точно заметят раньше его собственного. Поэтому Мерлин спешит, наступая на горло желанию остановиться. На безлюдных в этот час улицах можно встретить только патруль, совершающий обход раз в четверть часа, да смотровых, но для мага, скрытого под завесой чар, ни те, ни другие не угроза. Он старается не поднимать взгляда и не оборачиваться, словно не делает ничего необычного (в конце концов, сколько таких вылазок за стены замка было за все эти годы?) и уходит не навсегда, просто на неопределённое время. Мордред ждёт его на условленном месте, благодаря тёмной одежде сливаясь с ночью – сейчас больше напоминая себя того, каким Мерлин встретил его тогда, во льдах Ишмира – что значит, он тоже принял своё непростое решение, отказавшись от доверия короля и чести быть рыцарем Камелота. Он также скрыт под чарами отвода глаз, но не для Мерлина. Друид ничего не говорит, лишь коротко прижимаясь губами к его губам – настолько быстро, что это нельзя назвать поцелуем. Но в этом жесте гораздо больше, чем даже в тысяче слов. Маг позволяет вести себя в темноту, не оглядываясь на спящий замок, на городские стены и не позволяя мыслям заглушить собственное дыхание. Всё, что осталось за спиной – в прошлом. Неизменном, безумно значимом, но прошлом. Он знал, что Гаюс его поймёт и не станет искать, даже без той короткой записки, которую лекарь обнаружит по возвращению на столе. Как и Гвен, оставшаяся, несмотря на свой нынешний статус, близкой подругой. Оставалось надеяться, что Артур тоже однажды сможет понять. И, может быть, простить. «Эмрис?» – беззвучный оклик из темноты возвращает в реальность. Друид успел уйти довольно далеко вперёд. Быстро отвернувшись от воспоминаний, Мерлин спешит нагнать его. Впереди долгий путь – совершенно новая жизнь. И он клянётся себе больше не думать о том, что оставил. Ему хотелось бы верить, что этой платы окажется достаточно для защиты Артура – не короля, но самого близкого друга – и Мордреда. Достаточно, чтобы спасти их друг от друга. И переписать судьбу.

So will you please show me your real face

Draw the line in the horizon

'Cause I only need your name to call the reasons why I fought (с)