Педагогический состав

      — Jingle bell, jingle bell, jingle bell rock, — напевал Курт себе под нос, танцующей походкой передвигаясь по Хогвартс-Экспрессу.       Предрождественское настроение звучало в голове всем репертуаром лондонских улиц. Курт предвкушал приезд домой. Подарки и развлечения с семьёй картинами рисовались перед глазами. Это был один из немногих праздников, который он любил всем сердцем и радовался несмотря на все невзгоды и плохое настроение.       Казалось, что именно в Рождество стиралась грань между добром и злом, правильное и неправильное уходило за границы понимания, а обиды временно забывались. Все оказывались в окружении самых близких людей, весело праздновали под привычные фильмы и шутили давно приевшиеся анекдоты. Но в этом была своя магия, не из Хогвартса или мира волшебников, а душевная, согревающая.       Уже собираясь завернуть в своё купе, Курт замер. Отшагнув назад, он слегка пригнулся, аккуратно заглядывая за соседнюю дверь. Там он увидел Сабрину в компании Фоули.       — Тебе не обязательно здесь сидеть, — хмуро сказала Сабрина, опуская взгляд в книгу.       — После вчерашнего я так не думаю, — нервно выдохнув, отозвался Фоули.       Не поднимая головы, Сабрина посмотрела на него, а её пальцы сжали кожаную ткань.       — Это был момент слабости, — пожала плечами она. — Ты просто оказался в нужное время в нужном месте. Не ищи здесь подтекст.       — Брина…       Фоули встал и сел рядом с ней, его рука аккуратно легла поверх её ладони, и он придвинулся ближе, желая обнять её. Но Сабрина тут же оттолкнула его и тяжело выдохнула, пытаясь сделать вид, что Фоули здесь нет.       — Твои чувства к Малфою…       — Замолчи, — тут же выругалась она. — Если хоть одна живая душа узнает от тебя…       — Я бы так не поступил, — мотнул головой Фоули и опустил локти на колени, смотря в пол. — Просто понимаю, что они обречены.       От услышанного у Курта перехватило дыхание, и он лишь крепче взялся за крючок в стене, помогающий держать равновесие. Осознав слова Фоули, Курт не сразу принял их всерьёз, решив, что это нелепая шутка. Но с каждой секундой, пока воспоминания калейдоскопом кружились в разуме, он всё быстрее сопоставлял факты.       Влюблённость Сабрины в Малфоя заполняла множество пробелов и объясняла, почему после разговора с ней в клубе произошла драка. Дело было не в слизеринском желании унижать других или цели отомстить Розье за не лучшие комментарии. Вовсе нет. Причиной всему были Малфой и неразделённая любовь Сабрины к нему.       — Не тебе говорить об обречённости, — хмыкнула Сабрина. — Забудь всё, что я тебе вчера рассказала.       Фоули вновь попытался приблизиться к ней, но она сразу достала палочку и без раздумий направила на него.       — Мне не нужно твоё сострадание, Каспер, — твёрдо заявила она. — И либо ты уходишь отсюда сам, либо вылетишь с моей помощью.       Фоули смотрел на неё несколько секунд, словно пытался найти аргументы против, но постоянно терпел поражение. Уже через пару мгновений он встал и двинулся к выходу, а стоящий в коридоре Курт тут же с характерным хлопком вошёл в соседнее купе.       Три пары глаз недоумённо глядели на него, на что он улыбнулся и пожал плечами, усаживаясь рядом с Оливией.       — Что делаете? — заинтересованно спросил Курт, перекинув ногу на ногу.       — Не поверишь, в Лондон едем, — хмыкнул Розье.       Сидевшая рядом с ним Венди тихо засмеялась, а после дёрнула Розье за мантию, привлекая внимание к своим записям по последним квиддичным матчам. Но Курта это даже не беспокоило, всё, что крутилось в его голове теперь, — чувства Сабрины к Малфою. Новость, достойная первой полосы «Ежедневного Пророка».

***

      Драко всегда отмечал Рождество дома с родителями. Это была своего рода традиция, к которой не допускались другие родственники, друзья и знакомые. Нарцисса каждый год украшала одну из самых светлых гостиных, умело орудуя палочкой и руководя эльфами. Люциус, скрепя сердце, выделял совершенно секретные рецепты блюд, передающиеся из поколения в поколения, и рассуждал о предках.       А Драко… ему было достаточно прийти. Возможно, для родителей он тоже играл особую роль во всём празднике, но, вероятно, она была секретна даже для него самого. Но он любил Рождество. Именно в этот праздник заканчивались разговоры о свадьбе и маглорождённых, бесконечные истории о величии и строительство планов на ближайшее столетие.       Они просто наслаждались вечером. Шутили, смеялись, родители вспоминали истории из молодости, рассказывая даже о тех родственниках, которых выжгли с древа и приказали забыть. Этот праздник словно был за гранью добра, зла, хорошего, плохого, войны или её отсутствия. Островок радости в море беспросветной тьмы, вселяющий в душу желание жить и наслаждаться этим ещё год. Чтобы однажды опять повторить, собраться у камина за ужином и напомнить Люциусу «тот случай с седьмого курса».       Поэтому Драко предвкушал утреннее отправление домой и с улыбкой на лице прогуливался по пустующей школе. Практически все уехали, кто-то на поезде, некоторые на метлах, другие заказали портключ, и именно перед ним они закончились. Так бы он отправился домой уже сейчас. Но это его не расстраивало, ему было о чём подумать даже за пределами праздника.       — Малфой? — удивлённый голос заставил его поднять голову.       Душа в мгновение наполнилась теплом и палитрой счастливых воспоминаний вчерашнего вечера. Уводя Грейнджер в глубь клуба, он ждал всего: от её возмущений до кротких улыбок и отведённых глаз. Но она его удивила — вновь.       Каждый раз, когда он думал, что она превращается в литое стекло — хрупкое, беззащитное и влюблённое в него чувством платоническим и до боли милым, — она становилась подобием статной львицы: ни робости, ни краснеющих щёк или кротких взглядов. Флирт, хитрость, игривость, концентрированное желание играть в провокации и оставлять его на краю пропасти с протянутой рукой.       В этом и была вся Грейнджер. Девушка, способная быть строгим преподавателем, чувственным котёнком, кровожадным хищником и играть с ним так, будто её факультет прославлен хитростью. Она восхищала, слегка пугала, но всецело притягивала к себе в лучших мотивах любой фантазии. И всё чаще Драко думал, что хочет наслаждаться ею всегда, раскрывать новые грани и увлечённо любить старые.       — Разве ты не уехала? — спросил Драко, подходя к ней.       — Портключ смогли сделать только на утро, — тяжело выдохнула Грейнджер. — А ты почему ещё здесь?       В её глазах мелькнул слегка заметный огонёк заинтересованности, словно она была даже немного рада такому раскладу вещей. Драко улыбнулся.       — Они закончились передо мной, — покачал головой он.       Грейнджер прыснула со смеху, прижимая к себе скомканный плед. Заметив это, Драко свёл брови к переносице, осматривая её. Почувствовав на себе его взгляд, Грейнджер закусила губу и слегка поправила ткань, из-под которой виднелось горлышко бутылки.       — Не хочешь устроить репетицию Рождества? — невинно спросила она, смотря в его глаза.       Драко подошёл к ней ближе, почти вплотную, чтобы её дыхание перехватило и она не смогла оторвать от него взгляда. Это были лёгкий намёк, едва уловимая надежда и повторная провокация. Возможно, Грейнджер ждала от него большего, но Драко лишь приспустил плед и изучил название принесённого из кухни алкоголя.       — Хочу, — ответил он.       Грейнджер прищурилась, гневно осматривая его.       — Неужели отказался бы из-за неудачного выбора?       — Нет, — он пожал плечами. — Но ты так покраснела.       Она вобрала в лёгкие больше воздуха, едва не начав злиться. Но за секунду в её глазах мелькнул огонёк хитрости, и она довольно улыбнулась, склонив голову набок.       — Через час в моей комнате, — сказала она и показательно обошла Драко, нарочно касаясь его руки своей. — И не опаздывай, а то не пущу.       Это была очередная игра от Гермионы Грейнджер, и Драко понимал, что хочет насладиться ею больше, чем встретить Рождество дома. Впервые нечто стало хотя бы немного выше привычного вечера.       Он провожал её удаляющуюся и манящую фигуру взглядом, убеждаясь, что ей это нравилось. Манипулировать им и провоцировать. Это была их совместная игра в поддавки, где каждый хотел выиграть ровно настолько же, насколько и проиграть.

***

      Гермиона была в отношениях и искренне полагала, что знала о них всё. Естественно, с аналитической точки зрения. Так называемой парой становились с дальнейшей целью построить семью, произвести потомство и прожить счастливую старость. Если у человека, который стал ей симпатичен, такого плана не было, то и тратить на него время опрометчиво.       Собственно, именно по этой причине большинство её отношений очень быстро заканчивались. Что с Роном, что с Голдстейном и парнем, чьё имя они не называли из-за его прощальной речи во славу патриархата. Она будила отрицательные эмоции, поэтому он просто стал тем парнем.       Джинни говорила, что причина в спешке Гермионы. Словно у неё был список дел на всю жизнь, где отношения являлись не плодом любовных фантазий и чувств, а галочкой, которую хотелось скорее поставить. Гермиона сама вынуждала пропускать конфетно-букетный период, переходя к серьёзным намерениям. Это и отторгало.       С Малфоем же было иначе. Как бы Джинни ни шутила про зажиточную пожилую пару, с ним Гермионе казалось, что она проживала то самое счастливое начало отношений. Когда не размышляешь о будущем, не строишь грандиозные планы, а просто живёшь.       Раньше Гермиона всегда обдумывала каждое слово, которое скажет, готовилась к важным речам и защищала свои затеи, как проекты. А сейчас она могла позволить себе безрассудно танцевать перед ним в магловском клубе, провоцировать, подталкивать, играть, подобно зверю.       Гермиона бросалась неосторожными фразами (иногда даже угрозами), повышала на него голос или признавалась в самом сокровенном. С ним Гермиона отпускала себя из состояния всегда спланированной жизни до полной неизвестности, и ей это нравилось.       Но что её восторгало больше, так это взаимность. Малфой шёл с ней на всё, иногда переигрывая, чем сильнее манил к себе. Взаимное безрассудство, манящее невидимыми последствиями, ощущалось так же ярко, как жадный поцелуй или горячее прикосновение.       Поэтому с Малфоем было иначе, и это причина его появления в её комнате этим вечером.       — Признай, что Морган напоминает Маклаггена, — сказал Малфой, расслабляясь на диване.       — Очень отдалённо, — пояснила Гермиона, перекидывая ногу на ногу. — И не сравнивай, мы учились в разное время.       Малфой усмехнулся и отрицательно покачал головой.       — Меняются лица, имена, фамилии, но фактурные роли есть на каждом курсе, — заявил Малфой. — На Гриффиндоре же есть староста с идеальной успеваемостью.       — Оливия просто очень хорошая девочка, — тут же заступилась Гермиона.       — А по этой причине Розье её трахнет, — улыбнулся Малфой, делая глоток огневиски.       Гермиона прищурилась, недоверчиво рассматривая расслабленного на диване Малфоя. Казалось, что сказанное для него было столь же очевидно, как Амортенция, пахнущая тем, что больше всего нравится.       — Не соглашусь, — ответила Гермиона, видя вздёрнутую бровь Малфоя. — Да, они общаются из-за наших занятий. Но это максимум дружба, не больше.       Малфой усмехнулся и наклонился вперёд, опуская бокал на кофейный столик. Его глаза заинтересованно рассматривали Гермиону. Словно он не пытался понять правдивость ответа, а искал точки соприкосновения двух мнений.       Гермиона и сама медленно осознавала, что фраза, сказанная в противовес его, — вовсе не её собственные выводы. Она не размышляла о детях в таком ключе в принципе, считая, что, даже если она против, это ничего не поменяет. Говоря об Эрике и Оливии, Гермиона думала о Малфое и себе. Об их отношениях.       — Считаешь, он её не хочет? — склонив голову набок, спросил Малфой. — Или она его оттолкнёт?       Его провокация против её. Игра Малфоя и Гермионы, обязанная закончиться ответами на её вопросы.       — Они несовместимы, — пожала плечами Гермиона. — Вечная борьба Гриффиндора со Слизерином может быть уже не до крови, но и не до постели.       — Ты многого не знаешь о своём факультете, — загадочно сказал Малфой. — Или Забини с Уизлеттой уже не в счёт?       — Их не разделяют кровные распри, — продолжала ставить стены Гермиона.       Она словно испытывала Малфоя, проводя по всем предрассудкам, которыми они могли болеть. И он, судя по улыбке и заинтересованности больше, чем в собственном предмете, это понял.       — Хорошо, а если, — вытягивая каждое слово, говорил Малфой, — нет разницы, какие у тебя кровь и факультет, это вторично и не имеет значения, что-то возможно?       Гермиона усмехнулась и мотнула головой. Встав с кресла, где до этого сидела, она подошла к столику и взяла стакан Малфоя.       — Если так, то вполне, — ответила Гермиона, отправляя посуду к бутылке.       Повернувшись обратно, она вздрогнула, едва не врезаясь в грудь вставшего Малфоя. Подняв глаза на него, она увидела бурю эмоций, разгорающуюся с каждым мгновением всё сильнее. Его бледное лицо, казалось, ненадолго обретало цвет, а дыхание становилось прерывистым.       Постепенно, находясь рядом с ним всё дольше, Гермиона чувствовала жар, несущийся по крови быстрее света. Он грел её, заставляя пылать и гореть перед Малфоем, его вопросами, взглядами и предположениями. Сердце колотилось, но она уже не разбирала, его это или её, казалось, что они бились в унисон, оглушая прошлое и будущее, оставляя настоящее. Здесь и сейчас.       Губы Малфоя встретили её слегка уловимо, нежно, медленно. Будто бы поцелуй жёг каждую клеточку тела — и если он станет яростнее хоть на мгновение, то они оба сгорят. Это были не те эмоции на танцполе, когда в крови играли музыка, алкоголь и безрассудство. Чувство возвышалось, затягивая своими лёгкостью и невинностью на неподъёмную высоту, откуда не будет выхода.       И это осознание пробивало разум, распаляя, раскрывая и будоража. Заставляя Малфоя целовать грубее, словно он не мог насытиться этим моментом. Будто с каждым рваным дыханием и движением губ он голодал сильнее.        Это ощущалось в его действиях, и Гермионе казалось, что она проживала его эмоции так же ярко, как свои. Возможно, они были настолько обоюдны, что сливались в единое целое, откровенно нужное и до боли необходимое.       — Всё-таки она его не оттолкнет? — прошептал Малфой, на мгновение отстраняясь от её губ.       — А он её всё-таки хочет? — улыбаясь, отвечала Гермиона, руками касаясь его груди.       — Только её и хочет, — сказал Малфой, целуя уголки губ.       Адреналин выстреливал в кровь зарядом энергии, подталкивая сердце колотиться, а руки — беспорядочно бродить по телу. Гермиона не знала, повторится это или нет, не рассчитывала на будущее и не строила планов. Поэтому хотела просто насладиться, запомнить каждый мускул, изгиб и сохранить это в памяти на ближайшую вечность.       Её пальцы лихорадочно описывали широкую грудь и крепкие плечи сквозь льняную ткань белой рубашки. А Малфой словно становился другим, не вторящим её движениям, не пытающимся запомнить. А изучающим, познающим и забирающим. Касаясь её талии, сжимая до боли и опускаясь ниже по бедру, он будто впитывал каждую клеточку её тела.       И эти крепкие движения, ощутимые сотней эмоций прикосновения и обжигающие дыханием поцелуи подталкивали её к нему. Гермиона прижималась к Малфою грудью, чувствуя, как он трепещет, и позволяла дотрагиваться до себя везде, запоминая каждое действие.       Он медленно опустился на диван позади себя, Гермиона подалась вперёд, упираясь коленями по обе стороны от его бёдер и кладя ладони ему на плечи. Её губы вновь встретили его, смакуя вкусы украденного огневиски, безрассудства и потребности, пока его руки скользили по её спине вниз, касаясь края свитера.       Малфой оторвался от Гермионы всего на мгновение, стягивая и отбрасывая от себя её одежду. Носом он уткнулся в её грудь, с жадностью целуя кожу и пальцами расстёгивая бюстгальтер. Гермиона запрокинула голову назад, ощущая грубые укусы, нежные поглаживания на сосках, ладони, сжимающие её талию, и дрожь, звучащую в собственном теле.       Не выдержав, Гермиона слегка оттолкнула Малфоя, произнося заклинание и избавляя его от рубашки. Заставив его откинуть голову на спинку дивана, она прильнула к губам, целуя уголки, линию челюсти, опускаясь к шее и оставляя там едва заметные следы. Гермиона надеялась, что они останутся, возможно, совсем незаметно, но достаточно, чтобы он вспомнил о ней, её прикосновениях и эмоциях.       — Сгораем, Малфой, — прошептала она, ухмыляясь.       Хитрые искры в его глазах были последним, что она заметила, прежде чем рухнула на диван и оказалась под ним. Кожаная обивка неприятно липла к телу, но это осталось за границами понимания, когда губы Малфоя дотронулись до её сосков, опускаясь ниже к застёжке брюк.       И насколько бы чётко она ни чувствовала каждое его прикосновение, секунду, когда он освободил её от одежды, она уловить не успела. Только ощущение прохлады и лёгкий поцелуй в районе лобка, заставивший выгнуться навстречу.       Он улыбался, она видела эту довольную ухмылку на его лице. Малфой добивался того, чего хотел, и это был вовсе не секс, а её одержимость, зашкаливающее желание почувствовать и ощутить его полностью. Но он не позволял, дразнил, целовал везде, кроме места, ноющего от жажды его действий.       — Ты издеваешься? — тяжело дыша, спросила она.       Мгновение, и он уже навис над её лицом, обжигая своим дыханием и улыбаясь, провоцируя молить, требовать и просить.       — Ты не была такой раздражительной, когда танцевала, — заметил он, касаясь кончика её носа своим.       — Мстить девушке так неблагородно, — хмыкнула Гермиона и громко застонала, чувствуя, как он сжал клитор подушечками пальцев.       Ощутимая боль выливалась в наслаждение, негой распространяющееся по телу и сбивающее дыхание. А он смотрел, улыбался, впитывал все её эмоции, вздохи и стоны. Его поцелуй под ухом отдавал нежностью, как и лёгкие круговые движения внизу живота, заставляющие почти кричать.       — Моя месть сладка, Грейнджер, — шептал он ей на ухо, разжигая под собой. — И она нравится тебе.       Его неторопливые прикосновения плавили сознание, заставляя бёдра двигаться вперёд, желать большего. В один момент Гермиона не выдержала, и её рука легла на его брюки, чувствуя возбуждение и слегка касаясь пряжки ремня. Мгновение, и он схватил её за запястье, отрываясь от издевательской ласки.       — Я знаю, что мне понравится ещё больше, — сказала она.       Пальцы медленно вытянули ремень из пряжки, пока Гермиона неотрывно смотрела на него, видя грань, на которой Малфой покачивался. И в ту самую секунду, когда до края оставались считаные мгновения, она подалась вперёд и поцеловала его, заставляя сдаться. Он сам освободился от остатков одежды и тут же запрокинул её руки над головой, предотвращая дальнейшие игры.       — Неужели не понравилось? — невинно захлопав глазами, спросила Гермиона.       Но он не ответил, а резко вошёл в неё, выбивая звучный стон, эхом отскакивающий от стен комнаты. Ощущение заполненности застилало сознание, а в груди встал ком из всех криков, которые она сдерживала.       — А тебе? — спросил Малфой, медленно двигаясь в ней.       Он смотрел в её глаза, в которых, она была готова поклясться, плескались все её неозвученные чувства. Гермиона испытывала не удовольствие, а нарастающее с каждым толчком желание большего. Будто она качалась на тонком канате над пропастью, в которую жаждала сорваться, но он не позволял.       Малфой не был нежен или весел, как обычно. Он безрассудно издевался над ней, наслаждаясь властью, безмолвным согласием и стонами удовольствия, вырывавшимися из её горла с каждым движением. А она их ему дарила, запоминая все детали, чтобы после прокрутить это в голове не единожды. Происходящее было настолько важным и нужным, что она хотела прожить это ещё раз, стереть из памяти, чтобы коснуться снова и с большей силой.       — Отпусти их, — прошептала она, смотря в его глаза. — Пожалуйста.       И в эту секунду пальцы на её запястьях ослабли, и Гермиона ухватилась за мужские плечи, своими губами касаясь его. Чувственно, нежно, необходимо, пока её ногти впивались в его кожу с каждым рваным толчком, выбивающим из неё стоны.       Ощущая подступающий оргазм, Гермиона откинула голову назад, метаясь под Малфоем, постанывая в ответ на его движения. Пока он целовал её шею, толкаясь резче, грубее, безрассуднее.       Она качалась над пропастью, ловя всё больше адреналина и почти падая. Каждая фрикция толкала её вниз, пока одна не заставила сжаться вокруг Малфоя. Гермиона, крепко обхватывая его, почувствовала, как оргазм накрывает и его. Ударной волной со звуками стонов, крепкими объятиями и бескрайними эмоциями.       Тело ещё подрагивало, когда он вышел из неё и лёг рядом, притягивая к своей груди, а прерывистое дыхание было единственным, что она могла слышать.       Это было Рождество. Одно из лучших.

***

      Утро встретило Драко и Грейнджер лучами солнца сквозь незанавешенные окна. Горячие потоки бродили по их телам, пока не коснулись лиц, заставляя всё-таки проснуться. Первой веки подняла Гермиона, неосознанно улыбаясь от ощущения прижимающегося к ней Малфоя, уже целующего обнажённое плечо.       Но в то же мгновение её глаза обратились к циферблату часов, на которых короткая стрелка указывала на цифру десять.       — Малфой! — закричала она.       — Пора учить тебя называть моё имя, — хмыкнул он.       — На сколько у тебя портключ? — она повернулась к нему, видя сведённые брови.       — На десять, — сказал Малфой и тут же взглянул на часы, осознавая её беспокойство.       Оба тут же подскочили с дивана, судорожно одеваясь и ища чемоданы, приготовленные с вечера. Они даже не успели посмотреть друг на друга в последний раз, прежде чем Гермиона надела на себя свитер, а он застегнул брюки, хватая вещи и монеты, служившие их ключами.       Хлопок аппарации, и Драко встретили две удивлённые пары глаз родителей.       — Нет, я всё-таки введу дресс-код праздника, — отметила Нарцисса, делая пометку в своём свитке.