Эквестрия 2033: Последний свет над землёй

Часть 1: Воспоминания

Гарик просыпается. Он не сразу осознаёт, что происходит, как будто его сознание медленно возвращается к жизни через густую пелену тумана. Тело холодное, неестественно жесткое. Он лежит на бетонном полу туннеля, покрытого пылью и мусором. Весь его мир — это эти бескрайние, тёмные пространства, которые когда-то служили транспортными артериями для поездов, перевозя пони, мечты и надежды. Теперь они поглощены мраком, и не существует ни одного источника света, чтобы развеять этот вечный ночной страх. Всё, что когда-то имело значение, стало лишь тенью, шорохом, который кажется живым в этих пустых, многоголосых углах. «Ржавый Порт» — станция, где Гарик провёл детство. Когда-то она была частью огромного, величественного мира. Но теперь это всего лишь полуразрушенное напоминание о былом. Взрывы и ядерные удары разрушили всё, что он знал. Земля дрожала, а небо раскололось. Мир сгорел, а с ним ушло всё. Даже воспоминания о тех днях стали слишком неясными, чтобы их можно было назвать настоящими. Гарик не помнил, как всё это было. Он был слишком мал, когда произошёл апокалипсис. Мало что осталось от того момента, когда его родители погибли в самом начале катастрофы. Он едва ли осознавал, что происходило, и эти дни теперь кажутся смутными обрывками. Образы, звуки, запахи — всё это осталось где-то за пределами его сознания, как неполный и исковерканный калейдоскоп. Он помнил, как был с ними в квартире, как они стремились в метро, в туннели, спасаясь от хаоса, но не успели… И мир стал одним, без конца, звенящим криком. Затем наступила тишина. Они спрятались, но всё исчезло так быстро, что его память не успела зафиксировать ни одного момента. Что-то о родительских копытцах, о том, как его мать успокаивала его голосом, как он сидел рядом с ней, и как всё это унесло с собой время. Оно ушло, как пепел, уносимый ветром. Когда же Гарик снова открыл глаза, он оказался в копытах группы выживших. Это были «Светлячки» — не от магии, а потому что, несмотря на всё, они всё ещё продолжали гореть в этом черном мире. Свет их был слаб, но он всё-таки был. Они воспитали его на «Ржавом Порту», дали имя, которое он никогда не забыл, несмотря на то, как память пыталась вырваться из его разума. Станция стала его домом, хотя и не была убежищем. Тут не было тепла или безопасности. Это была просто клетка, в которой все пытались выжить. Несколько запечатанных туннелей, пару убежищ и торговцы, которые цеплялись за последние остатки старого мира. Гарик часто вспоминал стариков, которые учили его, как защищать себя, как не жалеть никого, кроме тех, кого он сам выбрал бы для спасения. Эти уроки были заповедями для него, и он запомнил их до мельчайших подробностей. Одним из таких было: «Ты — это то, что ты делаешь, а не то, что думают о тебе другие». Эти слова поддерживали его в мире, где не было места для слабости. Когда Гарик подрос, он стал жестче. Он больше не был тем уязвимым жеребёнком. Он научился не просто выживать — он научился действовать. Этот мир не был жестоким по своей сути — он был жестоким, потому что в нём не было места для слабости. И Гарик стал частью этого мира, частью его тени, которая бесконечно ходит по этим тёмным туннелям. Но в душе его оставалась пустота, как ненасытная рана. Он был отделён от пони. И эта боль не покидала его — особенно в моменты одиночества, когда чувство утраты становилось почти физическим. В памяти — обрывки детства, горечь от того, что потеряно навсегда. Мир не мог быть спасён, и он это знал. Всё, что осталось, — это найти свой смысл среди железных рельсов и в этой бесконечной тирании мрака, где царят анархия и войны. Дни в «Ржавом Порту» сливались в бесконечный круг выживания: поддержание водоснабжения, добыча пищи, защита от бандитов и мародёров. Но больше всего Гарик думал о том, как стать значимым в этом мире, где каждое его решение может стать либо спасением, либо смертельным приговором. Он не искал славы — он искал смысл. Почти каждый день сводился к одному: найти смысл, несмотря на всё. Он знал, что не может вернуть мир, что не может вернуть родителей. Но он мог быть чем-то важным в этом мире. Хотя, по правде, становился всё более жёстким и кровавым, он продолжал идти. Когда последний пони падал перед ним, он не чувствовал боли, только холодное понимание того, что жизнь продолжается, и это единственное, что он мог сделать.

Однажды, в «Ржавом Порту», Гарик получил задание: доставить важную посылку на станцию «Броня». Это был путь, полный опасностей, о котором говорили с ужасом. Но Гарик принял это задание не потому, что был героем. Он принял его потому, что его жизнь была пустой, и эта миссия, хотя и неясная, давала ей хоть какой-то смысл. Он знал, что долг — это то, что делает его хоть немного важным в этом мракобесии. Он не знал, что это будет за путь. Он не знал, что ждёт его в «Броне». Он знал только одно: он должен идти. И, возможно, только так можно обрести хоть какой-то смысл.

Часть 2: Погружение в туннели

Гарик шагал по тоннелю, его шаги отдалённо глухо отдавались в полумраке. Каждый звук эхом отражался от холодных стен, когда-то бывших домом для тысяч пони. Теперь эти коридоры поглотили всё, что когда-то было живым, оставив лишь пустоту, мрак и запах гнили. В воздухе витала туманная, мёртвая тишина, как умирающий свет, который больше не может согреть. На боку у него висел рюкзак с последними припасами, а на другом — пистолет, его старый друг. Крохотные капли пота катились по лбу, но не исчезала тяжесть, словно камень, что давил грудь. Гарик не боялся смерти — он уже давно примирился с тем, что она неизбежна. Но одиночество, которое переполняло его душу, было чем-то гораздо более страшным. Он боялся того, что за годы в этих пустых, разрушенных туннелях утратил способность чувствовать. Его цель была ясна: доставить посылку на станцию "Броня", где его ждал знакомый. Этот путь, как и любой другой, был опасен, полон мародёров, бандитов и безумных фанатиков. В этих пустых мирах смерть не была чем-то неожиданным — она была частью повседневности, соседкой, которая никогда не покидала этот разрушенный мир. Но вот, в тишине, нарушенной лишь эхом его шагов, он услышал крики. Не просто звуки. Это был живой крик боли, отчаяния. Это были крики пони, которая, казалось, уже теряла всё — и силы, и надежду. Те звуки, что мог издать только тот, кто был на грани исчезновения, кто уже не верил, что его спасут. Гарик остановился, замерев в темноте. Он знал, что это не его проблема. Знал, что можно просто пройти мимо, закрыв глаза, как это делают все остальные. Но что-то в его груди сжалось. Что-то внутри закричало, напомнив ему, что он не может стать тем, кем стал этот мир. Он не мог. Он не имел права. Не мог оставаться беспомощным свидетелем, зная, что способен на большее. В темноте мелькала слабая трещина света от его фонаря, освещая дверь в техническое помещение. Пройдя через неё, он увидел картину, которая заставила его сердце сжаться от отвращения и боли. Два жеребца — мародёры, с безумными улыбками на лицах — стояли над пони, изрытой и изувеченной. Она была словно сломанная кукла, её тело было покрыто грязью и кровью, а глаза, полные боли и страха, не могли оторваться от них. Это не было просто насилием. Это было уничтожение её как личности. Они забрали у неё не только тело, но и душу. — Ты думаешь, что сможешь уйти отсюда, сука? — один из мародёров засмеялся, вытаскивая нож и проводя им по её шее. Она не отвечала. Она пыталась спрятаться в своей боли, в пустоте, в которой больше не было места для надежды. Её жизнь закончилась, когда эти чудовища вошли в её мир. Гарик стоял, не двигаясь. Он мог бы уйти. Он мог бы просто закрыть глаза и уйти. Но что-то внутри его не давало ему покоя. Он был здесь не для того, чтобы быть свидетелем, не для того, чтобы молча стоять и смотреть, как ещё одна жизнь уходит в никуда. Он шагнул вперёд. Выстрел. Громкий, резкий, он прорезал тишину. Крик стих, оставив только эхо в стенах туннеля. Первый мародёр повалился на пол, пуля пробила его грудь, его лицо искажалось в агонии. Второй, ещё не успев выстрелить, рухнул, когда пуля пронзила его живот. Он захлёбывался в собственной крови, не в силах понять, что произошло. Гарик стоял среди тел. Он не чувствовал облегчения. Он чувствовал тяжесть. Его взгляд упал на пони, на её израненное тело, на следы насилия, которые не стерёт ни время, ни смерть. Она была живым телом, но уже не живым существом. Её взгляд был пустым, её душа — разрушенной. Это было не спасение. Это было лишь отсроченное падение. — Эй... — голос Гарика был холодным, почти безэмоциональным, как если бы это было не первое убийство, а очередное задание. — Ты в порядке? Она едва подняла голову. Её глаза всё ещё не могли понять, что произошло. Сомнение. Неверие. Спасение? Или ещё одна ложь этого мира? Её душа была разрушена, её тело истерзано, а память полна кошмаров. — Я иду на нейтральную станцию. — сказал Гарик, протягивая ей копыто. Но она только отстранилась, слабый жест отказа. Она не могла пойти с ним. Всё в этом мире её предало. И доверие тоже. Она была слишком изранена, чтобы верить. Её жизнь была похищена, как и её душа. Гарик молча развернулся и пошёл дальше. Из технического помещения раздался выстрел. Он знал, что её судьба была решена. По крайней мере её смерть была быстрой. Она осталась в этом туннеле, в этом кошмаре, как ещё одна жертва войны, которую забрал этот мир. Он был одним из тех, кто просто пытался выжить. Но, несмотря на всё, он знал, что у него всё ещё была цель. Его цель была в движении вперёд, несмотря на пустоту и боль. Он не мог остановиться. Потому что, если он остановится, он станет таким, как все те, кого уже поглотил этот мир. Он был один. И это было единственным, что ему оставалось.

Часть 3: Тени одиночества

Когда Гарик покинул место, оставив за спиной тела мародеров и спасённую пони, его шаги вновь стали почти беззвучными. Он шел, поглощённый собственными мыслями, ощущая, как одиночество сжимает грудную клетку, как тяжесть воспоминаний давит на душу — воспоминаний, которых он так старательно избегал. Тёмные туннели окружали его, но это была не просто тьма. Нет, здесь она была живым существом, ползущим по стенам, и казалась такой плотной, что её можно было бы ощутить на ощупь. Иногда, когда тусклый свет его фонаря пробивался сквозь этот мрак, он рисовал уродливые, почти монструозные формы старых труб и обломков. Всё это казалось чуждым, неестественным, словно Гарик был героем из другого мира, который никак не мог вписаться в реальность, что окружала его. В ушах звенела тишина. Но это было не спокойное молчание, не умиротворённая тишина глубокой ночи. Это было молчание, полное напряжения, будто сама тьма ждала чего-то, готовая крушить, поглощать. И, как всегда, этот напряжённый страх становился частью его существования. Его сердце привыкло к этому давлению, к тому, что он уже не чувствует его как чуждое — теперь оно было неотделимо от него. Он был один. Но не одинок. Эти два понятия давно уже перестали быть взаимозаменяемыми. Одиночество было постоянным спутником, но оно не оставляло его по-настоящему, оно не жило в его душе. Он ощущал его как тяжесть, но при этом чувствовал, что ничто не могло бы заменить ту пустоту, которая наполняла его дни. Он едва помнил лицо своей матери. Только смутные, обрывочные воспоминания, которые иногда всплывали в голове, когда он пытался найти в себе хоть какую-то искорку тёплого чувства. Но даже эти тени воспоминаний не приносили утешения. Только силуэт её фигуры, её копыта, когда-то обнимавшие его маленькое тело, и тепло её, казавшееся светом в мире, полном угроз. Но что от неё осталось? Были ли это настоящие воспоминания или всего лишь иллюзии, за которые его сознание цеплялось, пытаясь вернуть утерянное? В его памяти всплыли обрывки — как он оказался в метро, как его нашли на одной из станций. Он был ещё ребёнком, когда начался этот хаос: огонь, взрывы, крики. Родители погибли, и он стал частью тех, кто выжил, но был заброшен в мир, полный пустых станций и разрушенных домов. Он вырос на станции "Ржавый Порт", среди тех, кто был вынужден бороться за жизнь с самого начала. С самого детства его учили быть жестоким. Иначе — не выжить. В этом мире, полном насилия и страха, не было места для слабости. И так он научился выживать, вытирая все чувства, что не касались его личной безопасности. Мир, что был до войны, исчез — он не существовал. Этот мир, в котором ещё были родители, где был смысл и возможно счастье, стал недосягаемой иллюзией. Но Гарик знал правду: прошлое не имело значения. Оно было утеряно, как и сам мир, где можно было надеяться на что-то хорошее. Он был частью нового мира, где смерть и насилие были нормой. И чем больше он погружался в этот мир, тем меньше оставалось от того, кем он был. Иногда он замечал, как его собственные мысли становятся мрачнее, чем сама тьма вокруг. Эти тени — как зеркала, отражавшие других выживших, их пустые глаза. Он видел их каждый день: тех, кто прятался в развалинах, тех, кто жил в подземельях, смирившихся с тем, что слово "мир" стало пустым звуком. Эти пони, эти существа — они оставляли отпечаток в его душе, невидимые следы, оставляющие тяжесть, которую невозможно было игнорировать. Но что хуже всего — это не крики других. Это были его собственные крики, глухие и жалкие, что звучали в его голове, из самых темных уголков его сознания. Когда он оставался наедине с собой, когда туннели становились частью его разума. Эти крики не были просто эхом из прошлого. Они шли изнутри. Всё вокруг стало ещё более тяжёлым, когда он услышал что-то — едва различимый шорох. Гарик напряг слух и мгновенно вскинул оружие, остерегаясь. В туннелях такие звуки всегда несли с собой больше, чем просто шуршание — они были сигналом. Но он не стал останавливаться. Он не мог позволить себе проявлять слабость. Страх в этом мире был смертельным врагом. И всё же это было ощущение. Ощущение, что кто-то был рядом. Может быть, это всего лишь его паранойя, а может... он не знал. В этом мире никто не мог позволить себе быть уязвимым. Гарик знал это слишком хорошо, поэтому продолжил двигаться вперёд, растворяясь в тьме. Он был один. И это было единственное, что ему оставалось.

Часть 4: Осколки памяти

Гарик был измучен. Его копыта едва передвигались, будто каждый шаг становился последним усилием. В туннелях подземки воздух был противный, тяжелый, пропитанный запахом плесени и гнили. Мрак, который всегда окружал его, начинал давить, сжимать грудную клетку, заставляя его чувствовать себя как дикий зверь, заблудившийся в лабиринте. Но не было пути назад — только вперед. Он двигался дальше, шагая сквозь мрак, который, казалось, опустился прямо на него, поглощая свет его фонаря, как глубокая пустота. Каждый шаг отдалял его от света, каждый шаг приближал к отчаянию. Его мысли были туманны, всё больше и больше смешивались — воспоминания о прошлом и настоящем, о том, что он потерял, и о том, что его ждёт впереди. Он шел так давно, что забыл, когда последний раз отдыхал. И вот, в какой-то момент, он почувствовал, что не может больше идти. Его тело, истощённое и израненное, не слушалось его. Он заприметил небольшую дверь, укромное место в одном из множества заброшенных тоннелей. Здесь не было ни следов жизни, ни звуков. Он присел на холодный бетонный пол и выдохнул. Мрак обвивал его, но теперь он чувствовал, что хотя бы на мгновение его можно оставить в покое. По крайней мере, он был один. Гарик растерянно смотрел на свой фонарь, который еле светил. Пламя костра, который он развёл на старых коробках, едва освещало тёмные стены, оставляя длинные, дерганые тени, которые казались ещё более враждебными. Он вытянул перед собой передние копыта. Они были покрыты шрамами, иссечёнными глубоко в мясо следами от насилия. Его мысли вернулись к тем, кто ушёл до него. Старые записи, забытые бумаги, валяющиеся в углу. Он протянул копыто к стопке пожелтевших листов, которые явно пережили более одного десятка лет. На них был текст — искажённые, слегка поблёкшие слова, но всё же читаемые. Гарик знал, что это было не просто чьё-то прошлое, а чьи-то последние слова. Последний след. То, что осталось от мира, который разрушился в одно мгновение. Он развернул одну из записок. Почерк был кривым, почти неразборчивым, будто писавший торопился, не успев до конца записать всё, что хотел. “...мы потеряли всё. В конце концов, мы поняли, что это была не катастрофа. Это было наше проклятие. Мы создали всё это сами, своими копытами. И теперь нам некуда идти. Страх заполняет наш каждый шаг. Пройдёт ещё немного времени, и всё, что останется от нас — это записи. Чёрные страницы, на которых никогда не будет конца. Мы обречены. И вот, если кто-то вдруг найдёт это... пусть знает, что мы пытались. Пусть это будет в память о нас...” Он прекратил читать. В его груди сжалось от горечи и бессилия. Эти слова — они так сильно отражали его собственные мысли, его собственные ощущения. Они тоже пытались. И что теперь? Кто будет помнить о них? Кто будет помнить о нём? Гарик нервно и с силой бросил её в огонь. Пламя поглотило её за секунды. Она исчезла, и с ней исчезла ещё одна частичка прошлого. Он не мог оставить всё это себе, не мог позволить себе думать об этом, иначе он сойдёт с ума. Он сжёг ещё несколько воспоминаний нанесённых на бумагу, разрывая их на куски и подбрасывая в огонь. Память о пони, которые исчезли, больше не имела смысла. Память о мире, который он не знал, была лишь тенью. Всё, что было раньше, растворилось в темноте. А эта кромешная темнота не собирался отпускать его. Темнота снова поглотила всё вокруг. Гарик сидел рядом с огнём, без слов, без эмоций. Всё, что ему оставалось, — это двигаться дальше. Он знал, что за этим тоннелем нет ничего. Никакой цели, никакого будущего. И всё же он продолжал идти. Что он искал? Он не знал. Возможно, цель была в самой дороге. Возможно, она была просто чем-то, чем можно было бы оправдать всё это. Оправдать себя. Он потушил костёр, оставив лишь тусклое пламя. Его взгляд снова вернулся к тёмным коридорам впереди. Туннели, которые тянулись без конца. "Когда-нибудь, — думал он, — я доберусь до конца этого пути. Когда-нибудь я найду хоть что-то, что будет стоить того, чтобы жить. А пока... пока я просто продолжу идти." Так он снова поднялся на копыта и продолжил свой путь, оставив за собой тот небольшой привал.

Часть 5: Броня

Гарик наконец оказался на станции «Броня». Это была одна из тех нейтральных торговых станций, что не принадлежала ни одной фракции, но и не считалась совсем безопасной. Здесь, в тесных, гулких коридорах, каждый звук отголоском напоминает о прошлом, а каждое эхо — это тень всего, что было утрачено. Повсюду можно встретить как мирных торговцев, так и самых мерзких убийц. Всё зависело от того, куда ты направляешься и с кем пересечешься. Когда он ступил на перрон, резкий запах сырости и плесени охватил его, словно невидимая вуаль. Он почувствовал, как этот воздух проникает в лёгкие и оседает тяжёлым грузом в груди, но он знал, что это было легче переносить, чем тот тёмный туннель, который ему удалось покинуть. Толпы пони в грязных, запылённых одеждах двигались по мозаике грязной площади, поглощённой тусклым светом, пробивающимся сквозь трещины в потолке. Здесь, среди обломков и старого мусора, торговцы выкрикивали свои предложения. Казалось, что каждый пытается привлечь внимание прохожих, но сами покупатели как будто не замечали, как медленно утопают в этом хаосе, поглощённые собственной борьбой за выживание. Один из торговцев оружием, стоящий у стола, забитого старыми автоматами и пистолетами, выкрикивал: — Кому оружие? Модифицированные пушки! Для тех, кто ценит чистую смерть! Если хотите, могу сделать скидку — два пистолета за одну цену! Он размахивал двумя старинными автоматами, пыль с которых не трогалась уже годами. Гарик заметил несколько пони, приближающихся к его товару, осматривающихся с осторожностью, но быстро отступающих. Каждый знал, что тут нельзя быть уверенным в безопасности, даже если просто дотронешься до оружия. Торговка наркотиками подошла с обманчиво светлой улыбкой, держась за маленькие пузырьки с цветными жидкостями. — Эй, вы! Пони! Не хотите почувствовать себя в раю? Поднимитесь на новый уровень с нашими порошками! Лови момент, пока всё ещё есть! Её глаза блескали хитростью, а голос — уверенность в том, что ей удастся продать хотя бы немного. Порошки обещали кратковременную эйфорию, но это был лишь способ забыться на какое-то время, раствориться в пустоте. Все знал, что слишком дорого, чтобы просто забыться. Но кто-то покупал. Здесь всегда находились такие, кто хотел хоть на мгновение отвлечься от реальности. Продавец пищи стоял рядом с тележкой, где воняли трофеи, явно давно утратившие свою свежесть. — «Товары из мусора! Свежие трупики! Продукты от нашей команды охотников. Всё свежее, даже если оно и не выглядит так!» — Мясо, овощи — что хочешь! Я даже дам тебе скидку, если скажешь, что на меня работаешь! Он выглядел так, будто сам не решался съесть то, что продавал, но покупатели всё равно подходили. Пони, торопливо покупающие еду, осматривали его товар с явным подозрением, но делали покупки, ведь им некуда было деваться. Торговец оружием с громким голосом, стоящий у стола, заставленного старинными гранатами и патронами, продолжал: — Хочешь взорвать кого-то? Подходи ко мне, у меня есть всё, что тебе нужно! Стреляй с расстояния или в упор! Всё по дешёвке! В его глазах горел дикий огонь, словно он не замечал, что его товар давно утратил всякую ценность. Но оружие в этом мире — ещё оставалась ценностью, и он продолжал предлагать его, несмотря на свою нелепую внешность. Шлюха на углу с сигаретой между зубами, её лицо было покрыто жирным макияжем, а взгляд был наполнен фальшивым обаянием. — Привет, красавчик! Не хочешь ли провести ночь с кобылкой? Или тебе просто надо забыться? Небольшая плата — и я твоя! — Я тебе не только компанию, но и жаркие ночи подарю. Могу не просто тебя развеселить — могу забыть про все твои беды. Гарик не обратил на неё внимания. Эти предложения были обычным фоном на станции «Броня». За каждым товаром стоял мир, наполненный жаждой выживания и отчаянием. Он знал, что нельзя тратить своё время на эти дешёвые угощения. Понимание того, что каждый здесь существует только ради того, чтобы пройти день, не отдав свою жизнь кому-то другому, становилось более чем очевидным. Проходя мимо, он услышал, как кто-то сзади выкрикнул: — Горючее! Бензин! Сколько угодно! Дешево! Не замерзай, пока ещё есть топливо! Гарик не замедлил шаг и прошёл мимо, не оборачиваясь. Он знал: каждый из этих торговцев был как полумёртвое растение, растущее в грязи. Они не жили, а просто существовали, как и он. Это не была жизнь, это был тупик, из которого не было выхода. Крики и запахи стали частью повседневности. Всё это — суета, беспокойные лица, и бесконечные предложения — не имели значения. Всё это было так обыденно, что его сознание уже не воспринимало ничего, кроме собственного внутреннего холода. Когда Гарик наконец прошёл несколько торговых точек, он оказался в баре. Здесь было не так шумно, как на рынке. Несколько пони сидели за столиками, и тяжёлые взгляды скользили по каждому движению. Бар был полутёмным, а воздух, пропитанный алкоголем и табачным дымом, сливался с запахом ржавого металла и химикатов. В углу, возле покосившегося стола, висел старый экран, показывающий новостные сводки — вот ещё одна станция пала под атакой мутантов. Гарик подошёл к барной стойке, где сидел старый пони с одним глазом, закрытым повязкой. Он протянул пустую бутылку, и бармен молча наполнил её мутной жидкостью, не произнося ни слова. — Больше, — добавил Гарик, бросив пару патронов на стойку. Бармен кивнул и налил ещё. Гарик взял бутылку и отпил, ощущая горечь алкоголя, проникающую в его кровь. Это было похоже на обычное облегчение, на маленькую побегушку от реальности. Но этот эффект быстро проходил, и беспокойство возвращалось, как и все остальные демоны. И вот в бар влетела очередная шлюха. Её длинная грива была заплетена в тугой хвост, а глаза сверкали от жирного макияжа. Она подошла с горделивым видом, привычным для всех, кто здесь зарабатывал. — Привет, милый, — её голос был наигранным, как у всех, кто продаёт своё тело. — Может, тебе нужна компания на ночь? Гарик хмыкнул, не поднимая глаз, и допил свою бутылку. Он не был в настроении на её услуги. В этом мире можно было купить почти всё, кроме эмоций. А ему сейчас не хотелось чувствовать ничего. — Убирайся, — коротко сказал он, повернувшись к бармену. — Комната на ночь. Шлюха фыркнула, но кивнула и ушла к следующей жертве. Бармен достал ключ, качая головой. — Комната номер 7, на втором этаже. Будь осторожен, тут недавно пару пони «пропали», — сказал он, подавая ключ. Гарик кивнул, встал и направился к лестнице. Он едва заметил, как в другом углу бара два жеребца устроили драку, кидаясь бутылками и проклиная друг друга. Это не было важным, это была часть ежедневной жизни «Брони». Он не обращал на них внимания. Всё это было неважно. Важным было то, что его привёл сюда долгий путь. Это место было просто одной из остановок. Он не искал здесь ничего важ ного. Но, может, оно было всё-таки нужно, чтобы почувствовать хотя бы немного спокойствия перед тем, как снова отправиться в этот бесконечный путь. Он лёг на кровать, чувствуя, как напряжение начинает уходить. Но за этим последовал глубокий, горький вопрос: «Что дальше?» Взгляд Гарика упал на маленькую трещину в потолке. Он наблюдал за ней, как за чем-то далеким, как за чем-то, что не имеет смысла. Но не мог не замечать, что с каждым днём его желания становились всё более пустыми. Он заснул, оставив этот вопрос без ответа.

Часть 6: Путь за пределы «Брони»

Гарик стоял на пороге небольшой комнатушки отчима, прислонившись к дверному косяку. Внутри было темно и тесно, но для него это всегда был дом — несмотря на ржавые трубы, постоянный скрип старых механизмов и глухую тишину, что наполняла воздух. Он знал каждую трещину в этих стенах, каждое пятно на полу, каждую изношенную проводку, обвивающую стены. Здесь его вырастили. Здесь он выжил. Но теперь… он не был уверен, что «выживание» — это всё, что он хотел от жизни. Собравшись с силами, Гарик шагнул в тень своего дома, не обращая внимания на следы, оставленные в пыли. В копытах он держал простую коробку — запечатанную тугим скотчем, в котором, наверняка, не было ничего, что могло бы хоть немного изменить его жизнь. Но для отчима, это всегда было дело чести — посылки, старые запчасти, приборы, которые едва могли сдержать иллюзию нормальной жизни. — Это всё? — старый голос отчима прорезал тишину. Его фигура появилась в дверном проёме, а свет, падший на его лицо, отчётливо рисовал линии морщин, как следы старой войны, пережитой безмолвно. Кажется, он никогда не переставал быть в этих стенах. Лицо его было невыразительным, уставшим, как всегда, но Гарик знал: за этим лицом скрыта целая жизнь. Гарик кивнул, но его взгляд был куда более важен, чем его ответ. Он не знал, как сказать об этом вслух, но ощущение этого момента, жгучее, как горячий уголь, жило в его груди. Он стоял в этих стенах слишком долго. Долгие годы отчим, этот усталый и суровый пони, был его защитой. Но теперь Гарик чувствовал, что он сам нуждается в защите, но не в том смысле, который всегда давал отчим. — Да, это всё. Привет, отчим, — произнёс он сдержанно, почти безразлично, хотя внутри его что-то сжалось. Он не знал, что скажет дальше, но чувствовал, что не может оставить эту историю нерешённой. Отчим взял коробку и осмотрел её. В его глазах не было удивления, но был какой-то тяжёлый взгляд, будто что-то пронзало его душу. Он знал, что это всё — больше ничего не будет. Простой предмет, простой жест. Но сегодня его глаза задержались на коробке чуть дольше, чем обычно. — Ты ведь понимаешь, сын, что мы здесь не живём, а выживаем. — Его слова были почти шёпотом, тихими, будто боялся, что этот момент отзовётся какой-то необратимой болью. — Ты можешь стремиться к чему-то большему, но мир за пределами «Брони»... он тебя не ждёт. Ты не понимаешь, что это за место. Там нет ничего, кроме тьмы. Там мы все будем мертвы. Гарик почувствовал, как эти слова прокололи его до самой глубины. Это не было упрёком, скорее предупреждением. Он знал, что отчим говорил это не из злости. Он говорил это потому, что сам был уже давно убеждён: жизнь здесь — это всё, что у них есть, а всё остальное — всего лишь мираж. Гарик знал. Он чувствовал каждое слово отчима, как ледяную стрелу, вонзающуюся в его сердце. Но это было всё равно. Он смотрел на отчима с такой решимостью, которая его пугала. — Я знаю, — тихо сказал он, — но я хочу большего. Я не могу всю жизнь оставаться здесь, среди этих старых стен, этих железок. Я не могу... я не хочу умереть, не попробовав найти что-то большее. Я не могу жить, как все здесь. Отчим вздохнул, его лицо стало ещё более непроницаемым, словно вырезанное из камня. Он стоял перед ним, обдумывая каждое слово, будто искал способ удержать Гарика, но сам знал, что этот путь уже начался. Он был слишком стар, чтобы удержать его. И слишком мудр, чтобы этого не понять. — Ты не понимаешь, — старик покачал головой, и в его голосе была усталость, но не злость. Это была горечь тех, кто когда-то мечтал о большем, а потом сдался. — Вся эта грязь, эта руина, она нас изначально убивает. Мы выживаем, и всё, что мы можем — это пытаться не умереть завтра. Ты хочешь больше, но там за пределами «Брони»... ты не найдёшь ничего, кроме тьмы. Там нет мира. Только смерть. И ты это знаешь. Гарик не мог сдержать ответ. Его грудь поднялась, будто он хотел выдохнуть всё, что накопилось. Он никогда не был тем, кто мог бы просто принять спокойное существование. Он видел, как пони вокруг него умирали, не сделав ни одного шага за пределы своих ограниченных станций. Он чувствовал, как его душа сжимается от этого бессмысленного существования. — Я не могу так жить, отчим. Я не могу каждый день просыпаться и думать, что всё будет так же, как вчера. Я не хочу быть тем, кто сдается, потому что «так надо». Я видел, как умирают другие. Я не хочу стать одним из них. Не хочу быть просто частью этой жалкой руины. Его слова звучали как крик. Он не ожидал, что его голос будет таким громким, но теперь не мог остановиться. Он знал, что это было последнее, что он мог сказать. Он стоял перед отчимом, как перед тем, что он оставлял позади. И его взгляд был твёрд, как никогда. Отчим долго молчал. Он понимал, что Гарик был прав. Но это не облегчало его боль. Он понимал, что ему нужно отпустить его. С этим миром, с его выживанием, они оба были уже слишком связаны, чтобы просто забыть его. — Я не могу тебя удержать, — наконец сказал отчим, голос его был тихим, словно он сдался перед этим миром, который они оба так отчаянно пытались удержать. — Ты сам решишь. Но знай... единственный путь, который я знаю — это станция на юге. Мы с ней потеряли связь несколько дней назад. Но если хочешь идти, это единственный путь. Но там ты встретишь не только трупы. Там нет помощи, нет спасения. Там будет только больше грязи и тьмы. Гарик почувствовал, как слова отчима опускаются тяжёлым грузом на его плечи, но в этом было нечто освобождающее. Он знал, что этот путь был опасен, но это был единственный путь, который оставался. — Я знаю, — ответил он с решимостью, что горела в его груди, — я готов. Да, я знаю, что будет тяжело. Я знаю, что может быть больно. Но я не могу остаться. Не здесь. Не так. Он взглянул в глаза отчиму, в которых мелькнуло что-то, что не было страхом. Это было признание, что Гарик должен идти, и, возможно, этот путь был его единственным шансом на жизнь. Это не было прощанием. Это было признание, что всё это неотвратимо. Отчим молчал, и Гарик почувствовал, как его сердце сжалось, но он знал, что не может остаться. Он взял сумку и направился к выходу. Не оглядываясь. В этот момент, покидая родной дом, он знал одно: ничего уже не будет как раньше. Он не знал, что ждёт его за пределами этой станции, но он был готов. Быть живым или погибнуть — но не быть как все.

Часть 7: Путь в неизвестность

Гарик шагал по тёмным тоннелям, ощущая, как влажный холод проникает под кожаную броню, скользит по спине, оставляя за собой ощущение чуждого, липкого присутствия. Холод был не просто физическим — он тянулся, пронизывал душу, заставляя его ускорить шаг. Время от времени он замедлялся, вслушиваясь в глухую тишину, что окружала его, но впереди всё равно оставалась лишь пустота, поглощённая чернотой. Лишь редкие мерцающие лампы разгоняли мрак, но их свет, казалось, всё равно не мог прорвать толщу этого немого отчаяния, что висело в воздухе. Он был далеко от «Брони». Каждый шаг, каждый звук эхом отдавался в пустых туннелях. А впереди его ждала станция Застава — последнее, что держало его на пути. Станция, о которой говорили в шепоте старики на «Броне», как о том, что стоит на страже. Она всегда была барьером, не только физическим, но и психологическим. Она отделяла два мира: мир выживших и мир, где всё ещё существовали чудовища, мутанты и безжалостные пустоши. Но теперь оттуда не было ни сообщений, ни патрулей. Просто гробовая тишина. И это зловещее молчание за спиной навевало на Гарика не только страх, но и нечто гораздо более тревожное — ощущение, что он не просто движется к пустому месту, но и навлекает на себя неведомую угрозу. Гарик знал, что пути назад уже не существует. Он не мог вернуться. Было бы проще, может, ещё раз попытаться навестить отчима, попросить его остаться. Но в глубине души он понимал, что это уже не его место. И если он останется, то его жизнь будет поглощена этим безликим, умирающим миром. Он не мог этого допустить. — Ты уже не ребёнок, Гарик, — шептал он себе, ощущая, как его шаги становятся всё более неуверенными. — Тебе нужно увидеть всё своими глазами. Всё, что было скрыто за этими стенами. Ты не можешь позволить себе бояться. Но страх был. Он сидел где-то глубоко в груди, тяжёлый, сдавливающий. И теперь, когда в его ушах отголосками эхом разносились его шаги по бетонным туннелям, этот страх становился всё более явным. Чёрные стены словно сжались, чтобы проглотить его. Шум. Гарик внезапно остановился. Его уши навострились, и он замер, вслушиваясь в тишину. Он не знал, что это было. Может, эхо? Или что-то гораздо худшее? Тоннель казался мёртвым, но этот звук… Он не был случайным. Это было не просто звяканье металла или старый шум от трещин в трубах. Это был какой-то непонятный, тяжёлый скрежет, словно что-то большое двигалось в его направлении. Гарик замер, глядя в темноту перед собой. Лампочки, висевшие на стенах, чуть мигали, и кажется, что даже они боялись нарушить тишину. Он прислушивался, но звук исчез. Он продолжил идти, но теперь каждый шаг казался ему громче и тяжелее. — Это всего лишь твоё воображение, — сказал он себе, чувствуя, как его грудь сжалась от напряжения. — Ты уже на грани. Это просто тени. Всё это просто тени, Гарик. Но интуиция подсказывала ему: здесь что-то не так. Вдруг перед ним что-то скользнуло по полу — быстрое, почти невидимое. Тень? Или просто игра света? Он не успел понять, как это исчезло в мгновение ока, поглощённое темнотой. — Застава, Застава… — снова проговорил он, словно заклинание. Это имя было его связующей нитью с этим миром. Его последним барьером. Он не мог позволить себе ошибиться. Но чем дальше он шёл, тем неуютнее становилось вокруг. Свет ламп казался слабым и тусклым, как если бы сама станция не могла больше поддерживать свою жизнь. Вдруг сзади раздался ещё один звук — скрежет, как будто кто-то точил ножи или ржавые зубья, цепляя металл. Гарик сжался, вжимаясь в стену, его сердце учащённо забилось. Шум был всё ближе, но источника не было видно. Он знал, что этот звук был зловещим — каким-то предвестием. Или угрозой. — Ты не боишься. Ты не трус, — прошептал он, но его голос звучал слабо. — Просто идёшь в пустоту. Ты справишься. Но с каждым шагом пустота вокруг него становилась всё более ощутимой. Не только темнота, но и тишина, которая стала удушающей. Словно она сама пыталась его поглотить. И снова этот скрежет. Гарик замер, прислушиваясь. Где-то за поворотом что-то двигалось — что-то огромное и тяжёлое. Он не мог точно разглядеть, но это было живое. Что-то или кто-то, кто ждал его в этом туннеле. Гарик почувствовал, как напряжение нарастает. Он снова слышал шорохи — едва уловимые, как если бы что-то приближалось к нему в темноте. Он отступил, осторожно опустив голову, затем сделал шаг назад, но вдруг его взгляд поймал что-то впереди. Мелькнуло что-то большое, что-то живое. — Ты не должен бояться, — прошептал он себе. — Всё будет в порядке. Ты просто не видишь всё, что скрывается в темноте. Он сделал ещё несколько шагов, чувствуя, как напряжение с каждым из них возрастает. Всё вокруг казалось чужим, а стены, похоже, начали двигаться, как если бы сама станция пыталась его поглотить. Это было ощущение, что мир вокруг него был живым и агрессивным, что каждая трещина в туннелях шептала о смерти. Гарик продолжал двигаться вперёд, но теперь его уверенность постепенно таяла. Каждый звук вокруг него был полон угрозы. Он знал, что не должен останавливаться, но его сердце, казалось, тянуло его в сторону тени. Что-то огромное было там, в темноте. Он не знал, что это, но ощущал, что ему предстоит столкнуться с этим. С каждым шагом его тревога усиливалась. «Застава…» — это слово не давало ему покоя. Он знал, что если она всё ещё стоит, если она всё ещё существует, она должна быть на его пути. Но было что-то, что терзало его, что заставляло сомневаться. Гарик сжал зубы. Он продолжал идти, зная, что должен встретиться с тем, что ждёт его впереди. И неважно, что это будет — тьма или чудовище, он был готов к встрече.

Часть 8: За Порогом Тишины

Гарик осторожно вступил на платформу станции Застава, и тут же его копыта оставили лёгкий, почти беззвучный след на запылённом металлическом полу. Казалось, что даже сама станция в этот момент затаила дыхание, словно ожидая чего-то страшного, что вот-вот произойдёт. Всё вокруг было мертво-тихо. Тишина здесь была не просто пустой, она была осознанной, давящей, как тяжёлое одеяло, которое не хотелось сдвигать. Площадка перед ним, как и все туннели на станции, была в упадке. Металлические конструкции и ржавые балки свисали с потолка, изогнувшись под тяжестью времени, а стены были покрыты трещинами. Каждая пыльная трещина в этом месте словно шептала ему, что здесь давно не было жизни, что эта станция — не более чем памятник забытому времени. Не было слышно шагов патрулей, не было слышно шороха, не было ни одного живого звука. Только холод, давящий туман и странная тишина, что словно заполонила всё пространство. Гарик почувствовал, как напряжение медленно проникает в его грудь, как его дыхание становится чуть тяжёлым. «Ты здесь не для того, чтобы бояться», — напомнил он себе, стараясь подавить растущее беспокойство. Но слова не помогали. Странное ощущение тревоги, которое всё глубже закрадывалось в его сердце, становилось всё ярче. Как если бы он, сам того не осознавая, приближался к чему-то, что не должно было быть найдено. Он медленно шёл вперёд, скользя по обветшалым плитам, сдерживая дыхание. Звук его копыт был единственным, что нарушало тишину, но он сам ощущал, как этот звук, эхом отразившись, возвращался к нему с угрожающей силой. В тоннелях станции даже воздух казался каким-то тяжёлым, вязким, как если бы его кто-то сдерживал. Вскоре его внимание привлекла какая-то блестящая деталь, едва заметная в сумраке. Он направился к боковой нише и замер. Перед ним лежал помповый дробовик, потертый временем и покрытый коркой ржавчины, но всё ещё способный служить. Рядом, в старом ящике, Гарик увидел пачку патронов, слегка вытащенную, как если бы кто-то оставил её в спешке, покидая станцию. Сердце Гарика забилось быстрее. Он наклонился, осторожно поднимая дробовик. Его копыта скользнули по холодному металлу, ощущая каждую выемку, каждый отпечаток времени, оставленный на оружии. Это было не просто оружие — это было его спасение, последний шанс на выживание среди этих пустых и страшных стен. Он взял патроны, уверенно запихивая их в карман, готовясь к возможному столкновению. Но как только он встал, что-то в атмосфере изменилось. Воздух вокруг него стал тяжелее, словно каждая пылинка, каждый уголок начинал вибрировать от какого-то незримого напряжения. Он ощутил, как холод пробежал по спине, а его копыта сжались от беспокойства. Звуки стали всё более странными. Сначала это были слабые, еле слышимые крики, словно кто-то тихо зовёт на помощь. Гарик замер, вглядываясь в тьму, пытаясь понять, откуда исходят эти звуки. Он наклонил голову, прислушиваясь. Крики становились всё громче, но всё ещё неясными, как шёпот, который вот-вот перевернёт его мир. И тогда он понял, что это не просто звуки. Это было нечто гораздо хуже — они были наполнены отчаянием, болью, какой-то жуткой пустотой, что наполняла всё пространство. Крики становились отчаянными, как если бы кто-то вырывался из ада. Плач, ужас, потерянные души, вопящие в темноте. Гарик сжал дробовик, почувствовав, как его копыта начинают дрожать. Но он не мог повернуть назад. Он был здесь, и теперь его решение было единственным — двигаться дальше. Он медленно начал идти, хотя сердце колотилось в груди, а дыхание становилось всё более тяжёлым. Стены словно сжались вокруг него, и туннели начали казаться бесконечно длинными, лабиринтами, в которых он мог потеряться навсегда. Но крики не прекращались. Они всё больше заполняли пространство, становились глухими, искажёнными, почти невыносимыми. Как будто в каждом из этих звуков было отражение чего-то давно утраченного, невообразимого и совершенно чуждого. И вот он увидел. Тёмные силуэты начали появляться перед ним, искажающиеся, как бы вырывающиеся из самой тьмы. Это были не пони. Это не были даже мутанты, которых он знал. Это было нечто другое. Лица, полные боли и страха, искажённые, словно отражённые в кривом зеркале, когтистые лапы, длинные, как корни деревьев, тянущиеся к нему. «Что это?» — подумал Гарик, его сердце подскакивало в груди. Эти сущности не были частью реальности. Они были невообразимыми и чудовищными, и их боль, их крики были настолько громкими, что он едва мог оставаться в здравом уме. Гарик сделал шаг назад, пытаясь отступить, но его копыта подогнулись. Он потерял равновесие, и его тело, как ржавая машина, рухнуло на пол. Время замедлилось, а мир стал слишком тяжёлым, размытым. Словно всё, что его окружало, стремилось поглотить его, растворить в этой темной вселенной. Он не мог стоять. Его глаза начали закрываться, мир перед ним сливался в одно большое пятно. Внутри всё затихло. Темнота поглотила его и он потерял сознание.

Часть 9: В бегстве

Гарик пришёл в себя, когда холодный металл под ним вдруг стал чересчур жестким и холодным. Он резко открыл глаза, пытаясь понять, что произошло. Всё было темно, а воздух — сгущённым и тяжёлым, будто он задыхался в каком-то плотном кошмаре. Мгновенно его тело дёрнуло, он с трудом пытался подняться на копыта. Что-то было не так. Его сознание ещё было затуманено, и в голове гудело, как от удара. Он огляделся, но тёмные стены и трещины не оставляли ему выбора — бежать. Бежать, не думая. Просто убежать. Он встал на копыта и почувствовал, как пустота вокруг становится всё более угрожающей. Он не мог оставаться на станции, зная, что эти жуткие тени, что преследовали его в темноте, могут вернуться. Без раздумий, он рванул вперёд. Запах ржавого металла и пыли, дыхание, затруднённое ужасом — всё это сливалось в одну невыносимую картину. Копыта топали, рассекая тишину, которая все ещё заполняла эту проклятую станцию. Каждое движение, каждый шаг был отчаянной попыткой вырваться из этого кошмара. Он мчался сквозь станцию, не замечая ничего вокруг. Стены, изломанные конструкции — всё было неважно. Он просто бежал, его сердце билось в голове, и в ушах звучал только топот его копыт. Прошло несколько минут, и вот, наконец, туннель стал шире. Перед ним показалась та самая дверь, ведущая наружу — к забытому, но всё же оставшемуся миру. Он выбежал на платформу, где был полный мрак, но в воздухе уже не было этой густой, удушающей тишины. Он, не останавливаясь, мчался дальше, пока не добрался до открытого пространства, куда не проникала тяжёлая атмосфера станции. Однако это не означало, что всё закончилось. Гарик снова ускорил бег, ощущая, как его сердце теперь не только колотится в груди, но и пытается вырваться наружу. Он бежал по туннелю, не думая о том, куда ведет этот путь. Топот копыт эхом отдавался, как отчаянный крик, который разрывал воздух вокруг. Вскоре он заметил свет впереди. Время тянулось медленно, и как только он добежал до выхода из туннеля, перед ним возник блокпост станции Застава — старый и в какой-то мере ещё целый. Этот блокпост был как последний рубеж перед всей сетью станций, наполненных мутантами и враждующими фракциями. Он остановился, стоя у блокпоста, переведя дыхание. Он был ещё не в безопасности, но хотя бы здесь, среди знакомых чертежей и скрипящих металлических конструкций, он почувствовал, как его нервная система немного расслабляется. Он опустился на землю, чувствуя, как копыта трясутся, и вытащил из своего рюкзака консерву, которую успел захватить ещё на станции. Он открыл её с трудом, поел несколько ложек, пытаясь вернуть себе силы. Но его мысли были заняты не только едой, но и произошедшим несколько минут назад. Как вдруг его раздумия прервал резкий шум, доносящийся из радиоприёмника. — Приём, блокпост Гамма, приём! Это станция Броня, как слышно? Мы не получали вестей уже долгое время, приём... — голос пропал на мгновение, и связь прервалась, оставив лишь шипение в динамике. Гарик вздрогнул, наклонив голову к приёмнику, но его сердце билось в такт с усиливающимися помехами. Он нажал на кнопку и, не дождавшись, ответил: — Это Гарик, я на блокпосту... — его голос звучал хрипло, как будто он сам не верил в свои слова. — Я только что выбрался... станция... пуста, мёртвая, но... я не один там был. Там что-то... жуткое, странное... я еле выбрался! Скрип и щелчки снова заполнили эфир. Гарик замер, выжидая. Потом, наконец, раздался ответ, но голос на другой стороне был тревожным и немного сбивчивым. — Гарик, подтвердите... вы попали в аномалию? — пауза, как будто на той стороне кто-то что-то записывал. — Нужно срочно покинуть зону аномалии, повторяю... если вы всё ещё в пределах станции, немедленно уходите! Мы вас слушаем... продолжайте. Гарик почувствовал, как в груди сжимается. Аномалия? Он даже не знал, что это за чертовщина такая, но всё, что происходило вокруг, теперь было понятно — это не случайность. Он прокашлялся и продолжил. — Что за аномалия? — голос его был напряжённым, с каждым словом казалось, что тень страха приближалась всё быстрее. — Гарик, та станция... — голос с той стороны, теперь звучал не просто обеспокоенно, а почти в панике. — Это не просто заброшенная станция, это боевая часть! Она защищала тупиковую ветку. Но если эта зона поражена аномалией... — снова возникла пауза, потом с приглушённым звуком, словно переговариваясь с кем-то, — Чёрт, чёрт, это конец, если мы останемся на этой ветке, нам не выжить. Всё, что вы видели, это часть этой аномалии! Гарик почувствовал, как внутри у него всё похолодело. Станция... оборонялась от чего-то, а теперь её превратилось в ловушку? Эти... существа, звуки, тени — всё это было частью чего-то гораздо более жуткого. — Как мне выбраться?! — заорал он, не в силах сдержаться. — Я едва уцелел! На другом конце связи раздался шум, затем в динамике снова возник голос. — Гарик, слушай меня внимательно. Это испытание... процесс аномалии влияет на время и физику. Всё, что попадёт в зону, будет поглощено этим процессом. Мы не знаем, как долго она будет работать и что с этим можно сделать. — снова пауза, потом голос стал тише и, казалось, более уверенным. — Если вы недавно покинули станцию, то хватайте мобильную рацию и сохраняйте частоты. Мы будем на связи, обсуждать ситуацию. Не оставайтесь там, Гарик, это опасно! Мы выведем вас, только если вы останетесь живы... Гарик замер. Он даже не знал, что сказать. Всё, что ему только что сказали, звучало как абсурд и кошмар, который не может быть реальностью. Но интуитивно он понимал — теперь всё изменилось. Он просто должен был выжить. — Я понял. — Гарик стиснул зубы, пытаясь успокоиться. — Но если честно, я не уверен, что смогу уйти отсюда живым. Тишина затянулась, и, казалось, в эфире снова воцарился ужасный звук — перебои, странное потрескивание. Потом, наконец, раздался ответ, и голос на другом конце был более спокойным. — Мы с вами, Гарик. Вы не один. Тон был коротким, но в нём слышалась решимость. Гарик положил руку на радиоприёмник, оглядываясь вокруг. Всё это время в его голове продолжали звучать те жуткие крики, что преследовали его на станции. Но теперь ему предстояло ещё больше — он должен был выжить.

Часть 10: В Далёкий Путь

Гарик торопливо двигался по длинному, затхлому коридору. Его копыта почти не касались пола, но каждое движение давалось с усилием — всё тело ощущалось как натянутая струна. Страх и тревога сжали его сердце, когда он пытался осмыслить происходящее. Аномалия... Всё, что он знал, всё, что было его миром, теперь казалось ничем иным как обманчивой иллюзией. Всё это казалось слишком нереальным, слишком опасным, чтобы быть правдой. Сжав рацию в копыте, он связался с Бронёй. Голос диктора, как всегда, был напряжённым, но в этот раз к нему примешивалась не только строгая официальность, но и беспокойство. — Гарик, как ты себя чувствуешь? Ты ещё жив? — спрашивали его. — Ещё жив, но на пределе, — сказал он, стараясь сохранить спокойствие. Но даже его собственный голос звучал неубедительно. Он посмотрел в пустое пространство перед собой, словно надеясь увидеть ответ. — Мне нужно поговорить с отчимом, с Грэйлингом... Я... не знаю, что происходит, и... всё стало... слишком странным. Через несколько секунд в эфире послышался шорох. Гарик прижал рацию ближе к себе, затаив дыхание. Знакомый, спокойный голос, голос его отчима, раздался в динамике. — Гарик, ты где? Ты жив? Что происходит? Ты в порядке? — спросил Грэйлинг, и его голос был почти таким же, как в детстве — строгий, но с ноткой заботы. Гарик не мог скрыть тревоги. Его голос дрожал, а глаза, хоть и пытались выглядеть собранными, отражали неуверенность. — Зен, я не знаю, что происходит! Всё стало... странным! Станция пуста, а я еле выбрался оттуда! Они говорят, что это аномалия! Я... я не понимаю! — его слова выпали из него с трудом, будто камень, застрявший в горле. Молчание в эфире затянулось на несколько секунд, и Гарик почувствовал, как в груди сжимается от страха. Он не знал, что будет дальше, но он точно не хотел быть одному. — Гарик, ты сейчас в безопасности? — наконец, ответил Грэйлинг, его голос стал более сдержанным, будто пытаясь успокоить Гарика, не дёргать его дополнительными вопросами. — Ты выбрался, это главное. Ты поступил правильно. Но оставайся на связи. Ты должен двигаться дальше, найти безопасное место. Этот район — не тот, где можно задерживаться. Гарик закрыл глаза на мгновение. Он чувствовал, как в груди появляется ком от беспокойства, но отчим был прав. Если бы он остался на станции, ему бы не удалось выбраться живым. — Я понял. Спасибо, Зен, — выдохнул он, пытаясь собрать последние силы. — Мне нужно уходить. Что дальше? Куда мне идти? Грэйлинг был краток, но его голос был полон решимости, как всегда. Он не позволял Гарикам колебаться, давая чёткие указания. — Продолжай двигаться по туннелю. Уходи в сторону станции Солнечный Рубеж. Мы сможем поддерживать связь, но пока ты в пути, не теряй концентрацию. Это ещё не конец. — Зен говорил твёрдо, как будто всё это было частью плана, а не импровизацией. — Я передам рацию ведущему, он постарается помочь. Береги себя, Гарик. Гарик молча кивнул, хотя отчим его не слышал. Он вновь ощутил облегчение от того, что был не один, но это не помогло избавиться от ужаса, который сживал его изнутри. Вздохнув, он выключил рацию и снова оглядел пустой тоннель. Он видел лишь стертые, ржавые стены и пустоту, что окутывала всё вокруг. На мгновение ему показалось, что он слышит шорох — как если бы его шаги за ним кто-то повторял, но тут же тишина поглотила всё. Он снова продолжил путь, но когда подошёл к развилке, ему пришлось остановиться и вновь связаться с Бронёй. Он не был уверен, что идёт в правильном направлении, и в этот момент каждое его сомнение казалось смертельно опасным. — Гарик, ты где? — раздался тот же голос из динамика, но теперь в нём слышалась растерянность. — Ты всё ещё в тоннеле? — Да, я у развилки, — ответил Гарик, но дрожь в голосе была слышна даже через рацию. — Куда мне идти? Где безопаснее? Минутное молчание, а затем треск в динамике, и голос с ответом: — Иди в северном направлении, прямиком к станции Солнечный Рубеж. Это ближайшая нейтральная станция. Оттуда будут другие маршруты, куда можно двинуться дальше. Но будь осторожен — станция Солнечный Рубеж контролируется фракцией Галия. Очень влиятельная фракция, через её контрольно-пропускные пункты проходят все торговые маршруты, и их безопасность на высшем уровне. Когда будешь подходить, обязательно свяжись с ними. Это безопаснее, чем двигаться через соседнюю ветку метро. — Солнечный Рубеж... понял. Спасибо. — Гарик не стал задерживаться на словах, быстро попрощавшись. Он ещё раз оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что никакой угрозы не скрывается в тени, и свернул в нужном направлении. Шаги его стали быстрее. Напряжение в теле немного отпустило, но это было лишь иллюзорное облегчение. Знал ли он, что ждёт его дальше? Не знал. Вся дорога впереди была покрыта туманом неопределенности, а опасность продолжала висеть над ним. Но, как сказал его отчим, он не мог останавливаться. Ему нужно было идти.