δangerous woman

      Баринов и не знал, что такое отпуск до момента икс. Он просыпается и осознаёт, что никуда не нужно идти, спешить, получать по шапке от недовольных гостей. Так просыпается день-второй, и ощущение, будто должно прийти сообщение от Элеоноры с одними лишь вопросом: «Где тебя черти носят?!», но никаких сообщений не поступает. И это молчание становится ещё более мучительным — с каждым новым пустым днём.       Шеф не привык быть свободным настолько, он не привык не работать. Просыпаться, когда хочется, а ни когда надо. Он по привычке просыпается в пять утра и начинает собираться, но резко вспоминает — пятый день отпуска, ему никуда не надо, он может оставаться в постели. Но это уже не в радость, а в уныние.       До шести часов вечера он абсолютно свободен, готовит, смотрит футбол, гуляет по улицам, и ждёт, пока домой не вернётся Елена. Вечер они проводят вместе, но каждый новый вечер становится всё молчаливее и молчаливее. Елена Павловна от усталости первая встаёт из-за стола и ходит в спальню, оставляя привычный поцелуй на щеке любимого мужчины. А он в очередной раз спрашивает себя: «Зачем мне нужен был этот отпуск?».       «Главное, чтобы ты этого хотел, а не я», — отзвуком в голове Баринова. Он хотел этой сладкой свободы без работы? Без любимого дела, которым он живёт всю сознательную жизнь?       Шестой день отпуска. Елена и Виктор просыпаются в одной постели, мирно беседуют о планах на день. И через какое-то время встают и открываются миру. Женщина чувствует, что Баринову непривычно, но молчит. И проведя день в такой нагнетающей обстановке, они к вечеру расходятся: «Лен, я пойду прогуляюсь», — последнее, что говорит супруге Виктор, выходя из квартиры.       Стены давят. Елена Павловна в своём постоянном состоянии «я буду терпеть до конца и позволю тебе взорваться». И странный статус человека в отпуске. Всё ему бьёт под дых, всё заставляет скучать. И привыкать к такому не хочется. Он бродит по знакомым улицам, смотрит вокруг. А в голове внезапным кадром восстанавливается вечер за неделю до: как он без тяжб попросил у бывшей жены отпуск. Потянул же чёрт его за язык! И как назло Элеонора находилась в расположении.       О ней он думал частенько, что не могло не пугать. Шеф возвращался к её поведению в последнее время, к изменениям, которым не было никаких оправданий. Ему нравилось, что он смог увидеть ту самую девчушку с глазами чистого океана. Но совсем не нравилось то, что он начал испытывать к ней — забытое чувство, спрятанное под сотнями замков. Она неосознанно открывала их, один за одним, — затмевала в нём чувства искренней отверженной любви к жене. К новой жене, жаждущей его всецело. Вроде бы.       Но что о его чувствах — Баринов испытывал невероятное влечение к бывшей жене, прекрасно понимая, что ничем хорошим оно не обернётся: поведясь на правила её игры, можно угодить в капкан. В нём будет хорошо по первости, но потом — затянет в пучину, а выбраться из неё будет уже невозможно.       Но почему-то тянуло, хотело дотронуться, впиться в её губы поцелуем, чтобы она как прежде — обвила своими руками шею и не отпускала. На этом представления их воссоединения заканчивались, ибо дальше — пропасть.       И Баринов смотрит назад, в жизнь, — и ни минуты не раздумывая, он набирает номер такси: «Да, до отеля Элеон». Коротко — по делу — и только для того, чтобы удостовериться, что без него ресторан не превратился в цирк. Не для того, чтобы увидеть хозяйку отеля, нет.

***

      — Так, Миша, скажи горничным, если ещё раз случится такой же инцидент, как с гостем из двести третьего — я за себя не ручаюсь, буду штрафовать! Нечего устраивать праздники невиданной щедрости! Не выполняете работу качественно — найдём кого-то получше, — говорила спокойно Элеонора, но именно этот её спокойный голосок доводил многих чуть ли не до обморока.       — Конечно, Элеонора Андреевна, — кивнул Джекович и собрался уходить.       — И да, Миш, — управляющий обернулся на голос начальницы, — премии в этом месяце не будет… Но я постараюсь найти инвесторов как можно быстрее, а то таким образом мне и зарплату будет нечем платить.       — Я всё понимаю, — вновь кивнул Джекович и приободряющие улыбнулся. Он не первый год работал с Элеонорой и знал, что, не смотря на властный, стервозный характер, она многим жертвует и думает о своих подчиненных. Кричит, изводит, но всё для лучших результатов.       И мужчина быстро покидает номер хозяйки отеля. Недолго думая, он идёт на кухню, проверить, как же уживаются повара и су-шеф без шеф-повара. И каково было его удивление, когда он завидел Баринова в дверях отеля.       — Витя? Ты же у нас в отпуск ушёл? Что, соскучился уже? — заёрничал Джекович, подходя к коллеге.       — Да ладно тебе, сам небось уже соскучился, — ухмыльнулся Баринов, похлопав управляющего по плечу. — Устал я томиться в темнице сырой, именуемой квартирой.       — О как! А как рвался!       — Прекращай ёрничать! Как мои охламоны? Не угробили мне кухню? — быстро вернулся в строй Баринов.       — Всё замечательно, Вить. Зря пришёл, — почти безразлично произнес управляющий.       — Пойдём посмотрим, как всё замечательно, — и они уходят в сторону кухни.       И в действительности, всё на своих местах. Повара поприветствовали шефа и тут же вернулись к работе.       — Миш, а давай выпьем? — предложил внезапно Баринов, а взглядом проходился по кухне.       — Витя, это ты в отпуске, а я на работе, — спокойно ответил Джекович.       — А когда тебе это мешало? — ухмылка неприкрытая ни чем. Баринов поворачивает голову в сторону управляющего и, тяжело вздохнув, дополняет: — Рабочий день твой заканчивается, — смотрит на часы, — через тридцать тире сорок минут. Закроемся в твоей будке и за… за что-нибудь да выпьем.       — Эля три шкуры сдерёт, если узнает, — продолжил сопротивляться Михаил, а мысли уже побежали, а руки зачесались.       — Что-то не вижу я, что с тебя кожу то сдирали, — продолжил ухмыляться Баринов.       Таки да, Джекович ни раз, ни два, и даже не двадцать выпивал на работе и оставался без наказаний: то благодаря прикрытиям коллег, то благодаря тому, что Элеонора закрывала на инциденты глаза.       — Ладно, но не до свинячьего визга, — сдался управляющий, закатывая глаза. — Я пойду проверю своих.       — Договорились.       На том и решили. Спустя час они уже сидели в кабинете Джековича, что находился на третьем этаже отеля, и разливали виски по стаканам. И у каждого был повод выпить — у Баринова от неясных отношений, у Джековича — жизнь пошла по наклонной вниз и нет никаких предположений, как это изменить.       — Слушай, а ты чего пришёл-то в отель? И правда, просто чтоб выпить с приятной компанией? — поинтересовался искренне Михаил.       — Да как-то скучно стало. Каждый день одно и то же! — заворчал Виктор, делая большой глоток виски. — Ещё и, понимаешь, я… запутался. Вроде бы и хорошо всё в жизни, как сыр в масле катаюсь: жена, дети, работа. Всё есть, всё хорошо, но вот… не хватает какого-то движения! Запала! Не нравится мне это спокойствие. Ничем не горю.       — У тебя хоть жена с детьми есть, — вздохнул Михаил. — Запала у тебя нет… Что тебе посоветовать?       — Жена да, — как-то печально приметил Баринов, вертя в руке стакан с виски.       Он стал замечать за собой — нет уже того огня между ним и Еленой; они живут вместе, готовят на одной кухне, понимают друг друга с полуслова, Елена вечно его прощает и не даёт устроить скандал, вечно уходит в тень, как только появляется хоть намёк на взрыв с его стороны. Поначалу это всех устраивало; Виктор кивал головой и думал, что это лучший вариант существующей в мире женщины; он отыскал свой идеал, который принимает его всего без остатка — с тараканами и бедами. Но после свадьбы — стал замечать, что идеал рушится.       Сначала списывал на то, что они знают друг друга от и до, и уже нет никаких притираний, нет непредсказуемых моментов. Такова должна быть семейная гармоничная жизнь. Но потом, — посмотрев вокруг, он осознал, что гармония и вечный покой, который так хочет подарить ему Елена, ему не нужен. С годами никуда не пропал шебутной характер, жажда драйва. Ему приятнее слышать в свою сторону сто тысяч оскорблений и отвечать на них, а не видеть, как человек уходит от разговора, чтобы сгладить углы.       Баринов боялся того, что разлюбит; того, что ему придётся оправдываться. Но с некоторых пор в список страхов прибавился ещё один — боялся оступиться и кануть в омут голубых глаз бывшей жены. Это и стало причиной его приезда в Элеон. Необъяснимая причина — вроде бы и нужно сказать себе нет, сторониться, но душа требует иного.       После пятого стакана виски разговоры переходят из разряда повседневных в более откровенные: Михаил рассказывает о мимолётных романах, которые заканчиваются всего одинаково, а Виктор жалуется на проблемы со спокойствием, которые ему порядком надоели.       — Вот знаешь, Миш, чего мне не хватает в Лене? Да того, что она не умеет быть бабой-ураган! Чтоб с эмоциями! Чтоб без вот этих её вечных: «Ой, потом поговорим», — разоткровенничался Баринов. — Да тошнит уже!       — А что тебе нужно? Чтоб по башке чем-нибудь огрела? — ухмыляясь, спрашивает Джекович, подливая виски себе и другу.       — Да хоть и так! Хоть что-то из себя! — продолжал возмущаться Баринов. Он сделал глоток виски.       Оба замолчали. Михаил не знал, что сказать на возмущения друга. В делах любовных он не был асом, скорее, наоборот. И женат не был, в отличие от Баринова. Но порой задавался вопросом: как так вышло, что Баринов и Элеонора были замужем и почему разошлись? По его скромному мнению — конечно, было странно, что Галанова в молодости ответила взаимностью нищему повару /но ведь сердцу не прикажешь/, но более странно — они были уж слишком совместимы. Импульсивные, горячие, но в то же время — как огонь и вода.       Глупая влюблённость была мимолётной. И Михаил не зацикливался на хозяйке отеля. Да, небольшое огорчение и обида была, но никто в ситуации сложившейся не виноват. Она ценит его, как сотрудника; поощряет премией и порою улыбкой, — этого достаточно.       — Так ты поговори с ней, — Михаил разрушил тишину простым советом. — Вить, она явно хочет, как лучше. Не экстрасенс же.       — Возможно, ты и прав, — Баринов кивнул головой и грустно улыбнулся, задумавшись.       — Мне вообще кажется, что людям нужно научиться разговаривать друг с другом. Проще будет, — продолжил Михаил.       — Я, конечно, с тобой согласен. И… если бы я умел, за моими плечами не было четыре брака, — с толикой грусти.       — Всё, что было — то было. Зато у тебя столько детей от этих браков! И все красавицы, умницы. Ты об этом думай лучше, — Михаил и сам не знал, с чего начал поддерживать шефа.       Они не были настоящими друзьями никогда. Подтрунивали, выказывали что-то друг перед другом. Даже подлянки устраивали, но и перемирия случались, как это. Всегда внезапно.       — Это точно, — закивал головой шеф. — А знаешь, Миш, так, между нами. Я в последнее время часто думаю о прошлом… о своих бывших женах… возвращаюсь к тому, что ничто в этой жизни ни просто так… И смотрю на детей и понимаю, что жизнь идёт куда-то, а я в какой-то непонятный момент встал и стою на одном месте. И сам уже боюсь что-либо менять. Оступиться боюсь в очередной раз.       — Никто за тебя шаг влево или шаг вправо не сделает, это точно, — стакан с виски ударяется о стакан собеседника и они вливают в себя последний алкоголь за это вечер, решение негласное.       — А вдруг наступишь и свалишься со скалы? — метафорами заговорил Баринов. Он поставил пустой стакан на стол.       — Зато попробуешь, — Джекович кивнул головой и искренне улыбнулся. — Нам уже не по двадцать лет, Вить. Бояться уже нечего. Взвесил все против и за — и вперёд с песней да навстречу счастью.       Виктор бросил взгляд на время, — поздний вечер, десять часов. А домой не тянет от слова совсем. Ему хочется, чтобы всё было иначе — чтобы мир изменился, но по щелчку пальцев ничего не меняется. И разговор с Михаилом увенчался странным успехом.       Они прощаются, Баринов выходит из кабинета и смотрит вглубь коридора. «Зато попробуешь», — эхом раздаются слова управляющего. Он уже ни раз уходил, оставляя за собой недоговорённые вещи; уже ни раз смотрел назад и жалел.       То ли пьяный рассудок, то ли глубинное чувство повело его в сторону номера, в котором практически всегда останавливалась эта знойная женщина. «Он видел во мне женщину!» — когда Баринов видел не дальше своего носа. Он имел право обижаться, она имела право таить обиду, но спустя столько лет они вновь сталкиваются лбами. И каждый во время внутреннего кризиса или драмы — видит только одну дорогу.       Виктор безошибочно направляется в триста одиннадцатый. А в голове беспорядок, который не разобрать самостоятельно. Стучит кулаком раз, стучит второй и, уже собираясь уходить, дверь открывается.       — Витя?! — громко воскликнула Элеонора. Предстала перед ним в наспех запахнутом халате и с маской на лице. Её удивлению не было предела да и скрыть это не удалось.       — Кого-то другого ждала? Извини, — не смотря на то, что он был изрядно пьян, язык не заплетался. Он смотрел в глаза бывшей жене и будто ожидал, когда же она пропустит его.       — Боже, кого мне ждать? — уже более спокойно произнесла женщина, оглядываясь по сторонам. — Ты чего пришёл?       — Может, я решил тебя проведать? — с улыбкой произнес Виктор, опуская взгляд на обнаженные ноги Элеоноры.       — Иди домой, Вить. Проспись и продолжай отдыхать. У тебя ещё неделя отдыха, так что… — не успела договорить, ибо рука Баринова оказалась на ручке двери. Внезапно их взгляды встречаются.       — Я хочу с тобой поговорить. Не против? — единственное, что произносит Виктор, и вместо пререканий и просьб в стиле убирайся, вали, прочь, — Элеонора делает несколько шагов назад, пропуская мужчину в номер. Дверь за ним закрывается и возникает тишина, разрезающая обоих пополам. Разум кричит о том, что нужно оставаться теми, кем являются — бывшими. А сердце не в силах больше сдерживаться. На последнем издыхании, на последней ниточке.       В номере прохладно. Виктор помнит, что женщина любит спать с приоткрытым окном, чтоб прохладный воздух окутывал собою всё. Даже зимой. И в воздухе помимо прохладного воздуха витает незамысловатая песня, которая явно настраивала её на сон. Jay-Jay Johanson — Finally. Галанова смотрит по сторонам, не знает, с чего начать разговор и не знает, куда деть себя. Тишина вперемешку с тихой мелодией сливаются в одно. И тяжелое опьянённое дыхание мужчины.       — Приятная музыка, — брошено больше для того, чтобы разрядить обстановку.       — Да, мне тоже нравится, — разговор не клеится. Но ей приятно, что их музыкальный вкус всё так же идентичен.       «Витя, включи что-нибудь из своего арсенала, прошу! Я больше не могу слушать эту попсятину!», — ей нравились отголоски прошлого; нравился блюз, джаз, французские мелодии, от которых были мурашки по коже. И он это помнил.       — Ну и зачем ты пришёл? — наконец-таки решается Элеонора. Она поправляет халат и садится за стол.       — Честно? Я и сам не знаю. Просто захотел тебя увидеть, — честно ответил Баринов, смотря в глаза бывшей жене. — Стало паршиво на душе, какое-то неприятное чувство.       — Просто захотел меня увидеть? — она во второй раз за вечер неподдельно удивлена. Лёгким движением руки снимает тканевую маску с лица и уходит в сторону ванной.       Не смотря на то, что Виктор остаётся на несколько минут в одиночестве в её номере, ему не становится неловко; бежать никуда не хочется. Он садится на диван и с изумлением рассматривает окружающий интерьер. Всё пропитано её парфюмом, её вещи повсюду. И на редкость — Баринова не раздражают баночки, бумажки, которыми усыпан весь номер. Этот самый беспорядок. В этом они были похожи — в отличие от Лены — Элеонора не любила устраивать постоянные уборки, была хаотична. Ей проще заказать клининг, чем убираться. В уборке и готовке она была тем ещё дилетантом.       Вернувшись обратно в номер, Элеонора с улыбкой посмотрела на бывшего мужа. А он и не заметил её возвращения. Всё смотрел, изучал пространство. Он и раньше бывал здесь, но каждый раз его волновало не пространство, а какие-то проблемы, какие-то вопросы. Jay-Jay Johanson — Heard Somebody Whistle.       — Витюш, у тебя какие-то проблемы? — её голос привлёк внимание мужчины. Элеонора села рядом и облокотилась локтем о спинку дивана, находясь в пол оборота к собеседнику.       — Даже не знаю, что тебе ответить, — тяжело вздохнув, ответил Виктор. — Кажется, я сам придумал себе эти проблемы.       — Да? Ну раз пришёл, делись, чего ты там себе придумал, — ещё несколько недель назад Виктор и представить не мог, что они будут вот так без колкостей разговаривать в такой интимной обстановке. Шаг вправо.       — Я не знаю, куда иду. Мне опротивело моё спокойное существование. И я понял, что отсутствие работы на мне плохо сказывается. Кажется, я впадаю в уныние, — с грустной ухмылкой произнес Баринов. Он сел так же в пол оборота.       Их разделяли считанные сантиметры. Их разделяли десятки лет. Но разговаривать и молчать можно было вечно, не ощущая неловкости; не ощущая невыносимой тяжести бытия.       — И что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Выходи завтра на работу? — она почти неосознанно поправила ему ворот рубашки.       — Я не знаю. Просто… устал, — берёт её руку в свою. — Интересная ситуация, недавно и ты мне такое заявила.       — Вить, ты пьян, — констатировала факт Элеонора, но руку не убрала. — И твоя усталость завтра превратится в вопрос: какого чёрта я здесь забыл.       — А если нет?       — Я проверять не хочу. Давай, ты пойдешь домой? Хочешь, я тебе такси вызову? — рассудок в трезвом теле кричал о том, что так будет лучше.       — Нет, — а сердце в пьяном теле больше не могло сдерживать порыва. Теперь никакие маски и внутренние запреты не могут встать между — рывком он притягивает к себе женщину и окутывает своими губами её; чувствует, как бьётся её сердце, бешено раздаётся стуком в груди. Они давно желали этого поцелуя, и вкладывали в него нечто большее, чем простое плоцкое желание слиться воедино. Жадно хватаясь друг за друга, они стирали все запреты и всех прочих любовников.       Поцелуй затмивший собой всё окружающее, — и только когда воздух в лёгких оказался на нуле, они прекращают внезапное сумасшествие. Тяжелое дыхание Элеоноры встречается с прерывным дыханием Виктора, который короткими поцелуями продолжает покрывать её губы. Смеяться хочется, рыдать, но всё отходит на второй план — на первом лишь свершившаяся мечта.       — Я останусь? — проводит носом по её щеке.       — Только на ночь. А завтра ты вернёшься в свою привычную жизнь, — Элеонора продолжает тяжело дышать, не двигаясь. — Я помню… «не рушь мою жизнь снова». И я не позволю тебе разрушить её… Я не хочу, чтобы тебе потом пришлось оправдываться перед женой. Так что, проспись и иди обратно…       — А если я не хочу? Почему ты за меня решаешь? — возмутился Виктор. Элеонора нашла в себе силы, встала с дивана и пошла в сторону спальни. — Не уходи от разговора!       — Я могла бы пошутить, — женщина ухмыльнулась и повернулась в сторону всё ещё сидящего на диване Виктора, — что решать споры с мужчинами мне нравится больше в постели, но при данном раскладе… Вить, пойдём спать. Просто спать.       — А не пойду! — фыркнул в ответ Виктор, снимая обувь. — Буду спать на этом проклятом диване.       — А потом я буду жаловаться на боли в спине, ибо я упрямый осёл, — рассмеялась Элеонора, кивая в сторону спальни. — Последний раз говорю: пойдём спать.       Вздох разочарованный, упрямство уходит куда-то вдаль. Размеренными шагами он идёт спальню, прекрасно понимая, что это неправильно. Даже под предлогом того, что они просто будут спать в одной кровати. Спать. Неправильно, но безумно приятно. Он видит, как она без церемоний скидывает с себя халат и начинает надевать пижаму. Без стеснения он разглядывает её тело.       — Раздевайся ты уже, — чуть недовольно произносит Элеонора, ложась в постель. — Горе луковое.       И он раздевается, остаётся в одних трусах и ложиться в постель. Никогда он не представлял подобного момента в своей жизни. И оказавшись в постели с той, что когда-то разбила его сердце, оставила его с чувством пустоты в сердце, он осознаёт, как прекрасно жить — не шагать по привычке, а делать поступки, в которых мало смысла с точки зрения обыденности.       — Эля, спасибо тебе, — чуть ли не шёпотом.       — Баринов, спи, — с возмущением.       — Эля, я не жалею об этом поцелуе… — чистое признание.       — Я тебя сейчас чем-нибудь ударю, — всё ещё с возмущением, но в глубине души радуясь его словам.       — Не ударишь, запала в тебе уже нет былого, — ухмыляется, выводит.       — Ах так! — и это уже не остановить. Она смеясь ударяет Виктора по плечу несколько раз, и тут же гладит, всё громче и громче смеясь. Как прежде, когда не было между ними сотни недосказанностей. Когда они были молодыми и до жути влюблёнными. — Спи уже! Завтра у меня утром встреча с инвестором!       — Не у меня же, — Виктор прикрывает глаза, наслаждаясь странными ощущениями внутри. Сотни бабочек, которые до этого были с коконах.       — Договоришься.       На этом и засыпают. Шаг влево.