δangerous woman

      Пока Баринов готовил хозяйке отеля завтрак, его мысли всё возвращались и возвращались к странному стечению обстоятельств — при своей неудаче, она побежала не абы к кому, и даже не к Кате, а к бывшему мужу, к которому в последнее время особо не придиралась. Да, в начале их совместного рабочего общения возникали пререкания, недомолвки; бывало, что они ссорились и вспоминали прошлые обиды. Но со временем всё стёрлось, сгладилось. И порой они даже были за одно — пытались общими силами прийти к намеченной цели. В такие моменты Виктя всегда примечал взгляд Кати, — она была рада видеть родителей вместе.       «Вы у меня классные», — то, что было приятно слышать от дочери. Пусть они с Элеонорой и не были действительно хорошими родителями, вечно находились на грани войны, — но они ценили то, что имели. Общее. Ценили дочь, за которую могли и прибить.       Не давая себе ещё глубже погрузиться в воспоминания, Виктор собрал обед, сходил на бар за её любимым латте и отправился к бывшей жене. По дороге попытался придумать несколько вариантов исхода их разговора, но, оказавшись перед самой дверью, понял — что с этой женщиной все планы всегда летят к коту под хвост. Он поступался и приоткрыл дверь:       — Я захожу?       — Заходи, — громко ответила Элеонора, накидывая на себя халат.       Шеф поставил на стол завтрак, кофе.       — Вить, я должна попросить прощения, наверное. За вчерашнее, — неожиданно и совсем невовремя.       — Эль, да не за что у меня просить прощения. По крайней мере не за вчерашнее.       — Ах так, — женщина ухмыльнулась и прикусила нижнюю губу. — А за что я должна попросить? За какое число?       — Так, этот разговор не планировался. Я, пожалуй, пойду, — попытался уйти от разговора Баринов.       — Витя, подожди, — шеф направился в сторону выхода. — Витя, подожди! Ну, стой ты! — Элеонора подбежала к двери и преградила собой путь. — Почему ты каждый раз уходишь?! Почему…       — Потому что я не хочу тебя слушать. Не хочу слышать твоих извинений, потому что они ничего не значат, — грубо произнес Баринов, смотря испепеляюще в глаза опешившей женщине. Она приоткрыла рот от неожиданности, желая что-то сказать, но её прервал голос, жёсткий и беспрекословный: — Хочется развлечься? Вон, иди к Михал-Джековичу! Тот из штанов выпрыгнет ради такого случая, а меня оставь в покое.       — Что? Да я! Да… — слова не приходили на ум; одно возмущение. — Да как ты смеешь?!       — А вот так! — он попытался отодвинуть Галанова, но та мёртвой хваткой схватилась за дверь. — Отойди.       — Нет, мы договорим! — проговорила Элеонора, смотря в глаза бывшему мужу. — Витя, я просила у тебя прощения. А ты… ушёл. Ты ничего не сказал. Только в больнице, когда Катя отравилась этим дешёвым алкоголем! Только тогда ты приоткрыл занавесу незабытой обиды!       — А что ты хотела? Чтоб я до конца жизни молчал о том, что наша семья развалилась не из-за того, что я такая мразь, а из-за того, что это ты из супружеской постели к этому остолопу официанту в постель прыгнула?! Катя взрослая девочка и имеет право знать! — прокричал Баринов, прожигая женщину взглядом.       — Да ты вечно был либо на работе, либо в казино со своими дружками! Вечно тебе другие были дороже меня! А я хотела, чтобы меня любили! Ждала, когда ты наиграешься и вернёшься, а ты находил отмазки! Шлялся ночами по кабакам! Это не уважительная причина?! Это ничего не значит? Да ты об меня ноги вытирал, а я терпеть была должна?! Так получается?! — не на шутку разошлась Галанова. В глазах обида, злость, ненависть. Разрушившееся надежда на лучшее.       А Баринов не знал, что сказать. Смотрел в глаза Элеоноре и думал о том, что этот вариант разговора он не предусмотрел. Сам оговорился: «Не за это… не сейчас…».       — А знаешь, вали. Давай! Иди, работай! Скули по своей Елене Павловне. И наслаждайся тем, какой ты хороший. Какой ты лучший! Повар от бога! — ещё громче прокричала хозяйка отеля и отошла от двери. — А я знаю, что ты лучший… повар. Но как муж — ты никудышный. Только о своём рыле заботишься.       — Эль, если тебе в душу нагадили, это не значит, что нужно гадить всем остальным, — пробормотал Виктор.       — Уходи тогда. Чего ты терпишь эту вредную бабу? Всё, дверь открыта, — сложила руки на груди и последовала к столу. Есть расхотелось, вместо кофе предпочла бы бутылку вина. Но об этом — она подумает позже.       — Дура ты, Эля. То сама приходишь, то прогоняешь. Определись уже…       — От дурака слышу, — нехотя проглотила одну ложку супа. — Пусть и гениального, но дурака.       — Остыл уже небось, пока мы опять цапались, — вздохнул Баринов.       — Нормально.       Тишина охватила комнату, и это в какой-то момент начало раздражать.       — Знаешь, а не переживай насчёт прошлого. То, что было — то было. Я, ты, мы не вернёмся назад и не исправим ситуацию. Нам уже не двадцать пять, мы с тобой… я никогда не хотел делать тебе больно. Хотя сейчас уже понимаю, что моё молчание — вот, что по-настоящему тебя тогда ранило. Я тоже виноват. И никогда не просил у тебя за это прощение. Извини. Извини за то, что я тебя отпустил в тот момент. Хоть и любил.       Услышав эти слова, Элеонора отложила приборы и взялась за голову. Он прав, им уже не двадцать лет, чтобы выяснять отношения. И в её возрасте уже нужно о внуках мечтать, а не прыгать из одной кровати в другую. Но не получается. И, смотря на Баринова, она хочет разреветься. Но перед глазами вчерашний вечер и его слегка неприятное окончание. А чего она ждала? Что он сам возьмёт и разрушит одним поцелуем свои отношения, которые строил так усердно? Нет. За всё то время, что они провели вместе, она поняла — пусть он никудышный муж, пусть он выпивает, но как мужчина — он хорош. Умеет ухаживать, когда надо; умеет доставить удовольствие; и никогда не оскорбит женщину, которая, как он любил выражаться, его. Или же было его женщиной.       В глубине души Галановой хотелось почувствовать его объятия, гладить его по спине и шептать милости. Но только в глубине. Ведь на поверхности между ними образовалась пропасть в десятилетия. И Елена. Сначала женщина ревностно относилась к избраннице бывшего мужа, но со временем, остыв и проанализировав («Я разве имею право его ревновать? Да кто он мне? И у меня навалом мужчин, как он» — врала нагло, себе), даже радовалась тому, что они счастливы. Хотя, видя их вместе, так и хотелось подкольнуть, задеть — из ревностной зависти.       — Иди работай, — всё, что смогла ответить Элеонора, прикрыв глаза.       — Эль, — начал было Виктор, делая пару шагов навстречу к ней, но был прерван чуть ли не криком:       — Я сказала, иди работай!       И ничего ему не оставалась, как молча выйти из её номера. У обоих образовалось неприятное чувство в груди. Очередной скандал на пустом месте и недомолвки. Но оба не могли перешагнуть через себя и здраво посмотреть на ситуацию.

***

      Ближе к обеду Элеонора решила спуститься в зал. Удостовериться, что всё в порядке и никто не успел накосячить, пока она пребывала в небольшом отчаянии. Надев на себя строгий брючный костюм, поправив причёску и макияж, она вышла из номера и тут же встретилась с Михаилом Джековичем. Тот разговаривал с иностранным гостем, остановившимся в соседнем номере с ней. После короткого разговора, он подбежал к хозяйке отеля и с улыбкой произнес:       — Добрый день, Элеонора Андреевна!       — Здравствуй, Миша, — без особых эмоций ответила Галанова. — Никаких происшествий за моё отсутствие не произошло?       — Да что вы, всё замечательно! Все накормлены, все по номерам расселены. Всё, как всегда.       — Твоё «как всегда» меня и напрягает, — фыркнула хозяйка отеля, осматривая коридор. — Я думаю, что нам нужно немного разбавить интерьер. Добавить больше картин на стенах. Больше экспрессии.       — Эм, я посмотрю на аукционах и… Точно! — воскликнул управляющий. Эту новость он берёг для нужного случая, как бы невзначай рассказать об этом: — Нагиев с самого утра стоял под дверями. Просил встречи с вами. Что-то говорил, что ему нужно извиниться. Я его хотел было впустить, да парни с охраны сказали, что вы приказали не подпускать его к отелю ближе, чем на пятьсот метров.       — Да, Миша, приказала. И если я увижу этого эстрадного чепушилу в своём отеле — я лишу премии тебя, и твоих парней с охраны, — по её тону было понятно, что шутить она не намерена. — Понятно?       — Более чем, — отозвался управляющий, но его не отпускала его натура сплетника: — Но он же ваш муж и…       — И если ещё раз, я услышу, что кто-то его называет моим мужем, я за себя не ручаюсь, — с этими словами Элеонора отошла от Михаила и последовала к лифту.       Случилась ситуация, произошёл взрыв, но для Михаила Джековича, оказалось, ничего не поменялось. Такая же грубость от хозяйки отеля, такой же холод от женщины, к которой он не ровно дышит. «И каждое утро в нашем заведении начинается одинаково…», — пронеслось у управляющего.       Он пошёл дальше решать рабочие дела, периодически возвращаясь ко вчерашнему странному вечеру. Как Элеонора выбежала от Виктора явно с заплаканным лицом. Как она смотрела на шефа, когда он без стука ворвался в кабинет. «Вряд ли она тебе плакаться пришла… Не верю», — вспомнились ему свои же слова. Но, сопоставив все факты, вывод образовывается один — она в действительности — пришла к нему, чтобы он её утешил.

***

      — Я что, ни русским языком говорю? — этот крик Баринов не спутает ни с кем другим.       Элеонора Андреевна рвала и метала сначала в зале: вглядывалась в каждую неровность, в каждого сотрудника, дабы придраться и отчитать. И если в зал он не лез, считая, что защищать официантов и обсуживающий персонал в самом отеле — не его обязанность, то когда она дошла до кухни — сдерживаться он был не намерен.       — Ты чего свирепствуешь на моей кухне? — вышел из кабинета шеф. Хмурый, настроенный идти до конца.       — Витя, твоя кухня находится в моём отеле — это первое. А второе — твой кондитер-самоучка сделал отвратительный бланманже мне, так что я даже не представляю, что он готовит гостям! — возмутилась Галанова, указывая на тарелку с десертом. — Вот! Хочешь, сам убедись! А ты, — она бросила взгляд на нерадивого кондитера, который работал у них уже третий месяц вместо Луи, — уволен.       — У нас был договор — только я имею право увольнять людей на кухне, — припомнил Виктор.       — Хорошо, — с ехидством произнесла Элеонора, указывая на десерт. — Попробуешь, по достоинству оценишь сей шедевр и сам решишь. Я умываю руки, — на странность: она подняла перед собой две руки, покачала головой и вышла из кухни, оставляя всех в большом изумлении.       Обычно перепалки шефа и хозяйки отеля заканчивались криками, угрозами увольнения и прочими нелестными вещами. Но произошедшее — шло врозь прошлым публичным скандалам.       — Виктор Петрович, вы нашли какие-то секретные рычаги влияния на Элеонору Андреевну? — удивлённо спросил Федя, подходя к шефу. — Она даже не наорала на вас. «Уволю! Уничтожу». Шеф, что-то не так. Опасайтесь.       — Согласна, пап, — закивала головой Катя.       — Да угомонитесь вы, — отмахнулся Баринов, пробуя десерт. После первой же ложки было понятно, что Элеонора оказалась права. Есть это возможно только под предлогом пыток. — Дмитрий, вам крайне повезло, что наша всеми любимая начальница сегодня в особо хорошем настроении, и что она вам этот бланманже на голову не надела. Но я не она, я с самого утра на иголках, — в его глазах пронеслось столько ненависти. — Уволен.       — Но, шеф, — хотел возразить кондитер.       — Я второй раз, — кулак по столу, — повторять не буду! Я давал тебе два шанса и ты их профукал!       Парень вновь захотел что-то возразить, но, увидев, как рука Баринова потянулась к тарелке с его неудачным десертом, перехотел. Быстрым шагом последовал в переодевалку, где такой же невезучий человек собирал вещи.       — О, а я тебя видел! Мы почти в один день пришли сюда работать, — подметил Дмитрий.       — И, кажется, почти в один день уходим, — ухмыльнулся повар Олег.       — А тебя-то за что?       — За то, что невовремя на бар вышел в форме. Элеонора увидала и… там ещё Спартак этот, — вздохнул повар, собирая пожитки.       — А что Спартак?       — Да забей, — отмахнулся парень.       На этом карьера двух парней в Victor закончилась. А жизнь на кухне продолжалась, кипела.       После ухода кондитера, Катя решила поговорить с отцом. Осторожно постучалась в дверь кабинета и вошла, не ожидая ответа.       — Пап, может, не стоило так резко принимать решение? Он всего лишь оплошал с одним десертом. А маме дай лишь повод посвирепствовать, — начала девушка, сев напротив отца. — Он неплохой парень.       — Катя, он накосячил ни в первый раз. Гости уже жаловались на качество десертов. Твоя мать, как бы странно это не звучало, но права, — задумчиво произнес Виктор.       — Да, необычно от тебя такое слышать. А как же твоя любимая фраза: «Элеонора, ты та ещё змея» и так далее по списку, — улыбнулась Катя, качая головой. — Вы, случайно, не в стадии перемирия?       — Мы с твоей мамой в стадии всё, как раньше. Просто… Здесь я с ней согласен. И не намерен приносить ресторану за счёт своей упёртости убытки и плохие отзывы. Десерты не основное меню, мелочь, но важная мелочь. И нам нужен профессионал, который знает своё дело, а не этот прохиндей.       — И всё-таки подвижки в вашем общении имеются. Уже неплохо, — девушка радовалась тому, что не стала свидетелем их ругани. Очередной. Поэтому и наведалась к отцу.       — Подвижки? — с ухмылкой произнес Баринов. — Нет. Просто, видимо, твоей маме надоело со мной ссориться, угрожать, а потом делать вид, что между нами не пробежала очередная чёрная кошка.       — А у вас когда-нибудь белая пробегала, или у вас фетиш на чёрных?       — Пробегала, но это в прошлом, — выдохнул Виктор и отвел взгляд. — Всё, надо идти работать. Мне ещё десерты говорить вместо этого прохиндея.       Они сделали вид, что разговор окончен. Вот фетиш семьи Бариновых — делать вид, что поставлена точка, хотя на самом деле — многоточие, многоточие, многоточие.