У Ники все хорошо

Ники не болеет. Нет, конечно, он подхватывает легкую простуду раз в сезон, иногда у него болит голова, а порой и вовсе случается незначительная травма. В такие моменты Ники не то чтобы что-то скрывает — ровно наоборот он ноет в каждые свободные уши и усиленно себя жалеет. Чем, несомненно, систематически выводит из себя окружающих, включая своих дражайших кузенов. И это забавляет, в каком-то смысле даже помогает и идеально вписывается в привычный и удобный для всех образ шутливо-драматичного Ники Хэммика. Удобный в том числе и для самого Ники. Поэтому если происходит что-то выбивающее из привычной колеи, он, в первую очередь, защищает свою улыбку. У Ники все хорошо, он придурковатый, конечно, но при этом счастливый и всем довольный. Ему не нужна помощь. О нем не надо беспокоиться. Он не проблема, он не обуза, он не… Ники со всем справится сам. У него случались ситуации и похуже, поэтому совсем не обязательно и сейчас досаждать кому-либо. В конце концов, всем вокруг и без его болезней есть чем заняться. Хорошее и правильное оправдание (совсем-совсем, даже близко не похожее на «Я в порядке» в исполнении Нила, за которое Ники безустанно того ругает). Хорошо и правильно широко улыбаться, когда живот болит уже третий день. Хорошо и правильно врать Эбби, что те таблетки, которые она дала вчера днем, отлично сработали, когда резь только усиливается. Хорошо и правильно шутить невпопад и не замечать раздражение лисов, когда сосредоточиться на теме разговора так сложно. Хорошо и правильно глупо хихикать, когда все тело простреливает болью от резкого движения или привычного смеха. Умом Ники понимает, что это и близко не хорошо и не правильно. Он не дурак. Он знает, что должен сказать Ваймаку, попросить о помощи Эбби, послать Кевина и его тренировки. Знает, что ему не откажут в помощи и не обвинят в том, что он о ней попросил. Но Ники больно, он теряется в собственных мыслях, его мучают давние страхи. Ники не хочет, чтобы его прогнали. Он не верит уже даже собственному разуму. Не верит, что он достоин того, чтобы о нем побеспокоились. Он же Ники Хэммик. Мерзкий и глупый Ники, которой только и умеет, что навязываться и раздражать. Он не стоит затраченного на него времени. Он не заслужил заботы. Ничего не заслужил. Поэтому сейчас Ники лежит на полу в мужской душевой на корте и тупо пялится в потолок. Он пришел сюда ранним утром, когда ночная тренировка уже закончилась, а утренняя еще не началась. Стащил ключ прямо из сумки Кевина и побежал прятаться на корт, потому что быть тихим в спальне общежития уже никак не мог. Ники шумно дышал и постоянно вертелся, а у Аарона завтра важный семинар, и у Мэтта встреча с менеджером профессиональной команды, кажется из Чикаго… Так что, он не должен был мешать их отдыху и потому ушел. Собственно, Ники совсем не планировал лежать тут голым и страдающим. Ему просто надо было принять душ, потому что теплая вода заметно унимала боль и прочищала голову. Возможно, после этого Ники даже позвонил бы Ваймаку и попросил бы, наконец, о помощи, хоть ненадолго уняв бушующих демонов. Но адская боль взорвалась в животе еще до того, как он успел включить воду. Ники не знает, то ли дело в том, что слишком резко дернул за ручку, то ли в том, что и без того терпел слишком долго, и это должно было рано или поздно ему аукнуться. Телефон был слишком далеко — сил добраться до него не было совсем. Закричать? Тоже не вариант — лицо так сморщилось от боли, что его, казалось, и вовсе свело нестерпимой судорогой. Да и кто бы его услышал на пустом корте? В жизни Ники было время, когда он отчаянно желал смерти. Представлял себе, как умрет, придумывал разные варианты. К слову, ни в одном из них он не умирал мучительно и так унизительно. Оставалось надеяться, что, найдя утром его голое и уже остывшее тело, лисы проявят каплю уважения и хоть полотенцем прикроют. Почему-почему-почему же не удавалось потерять сознание? Почему Ники должен был терпеть эту боль и беззвучно рыдать, впиваясь обгрызенными ногтями в онемевшую кожу внизу живота? Черт, а ведь теперь Аарону придется пропустить семинар. Он так долго готовился к нему, сидел за учебниками целыми днями, зазубривал формулировки и цитировал свой реферат каждому готовому не перебивать собеседнику. И теперь смерть Ники лишит его возможности насладиться результатом затраченных им усилий. Или это все же не такое большое событие, чтобы пропускать занятия? Эрика наверняка расстроили бы такие мысли. Его вообще расстроит смерть Ники. А вместе с тем доставит столько хлопот, ведь придется отпрашиваться с работы, брать отпуск за свой счет, тратиться на билеты до Штатов, чтобы успеть на похороны… Эрик так много сделал и делает для своего глупого парня, а взамен получает только бесконечные жалобы и проблемы. А вот Эндрю будет злиться. Ники это точно знает, и ему почти жаль, что он этого не увидит. Даже возможность получить нож, воткнутый в его тело, не пугает, если это означает увидеть живые эмоции на лице апатичного кузена. Впрочем, в и без того мертвое тело, вполне можно беспрепятственно воткнуть пару ножей — может это слегка смягчит ярость Эндрю? Чертовски дурацкие мысли, но, как ни странно, они чуть отвлекают от боли, и Ники, наконец, может пошевелиться. Сил подняться нет совсем, поэтому до раздевалки приходится ползти. А это медленно и очень-очень-очень болезненно. Очень. Ники такой придурок. Больной и психически нестабильный придурок — потому что даже сейчас, буквально на грани смерти, ему становится еще хуже только от мысли о том, чтобы кого-то побеспокоить своей проблемой. Может на самом деле все не так плохо? Может все же стоит просто полежать на этом полу, уже на пороге между душевой и мужской раздевалкой, и все само пройдет? И не придется никого дергать… Новый болезненный спазм заставляет Ники вновь скорчится и даже болезненно застонать. Как было бы хорошо, если бы он все-таки потерял сознание. Тогда эта невыразимая боль не заставляла бы его искать способы все-таки выжить, а для этого — просить о помощи. Но жизнь чертовски несправедлива, поэтому спустя еще бесконечно долго тянущиеся двадцать минут, Ники все-таки доползает до скамьи, на которой бросил вещи. Сил на то, чтобы жалеть себя, больше не осталось. Казалось, та часть, что отвечает за осознанность действий вообще отключилась, и лишь чистая механика мышц позволила все же вытянуть телефон из заднего кармана нелепо вывернутых джинсов. Будь Ники в хоть немного более адекватном состоянии, он бы задумался о том, кому именно звонит. Но сознание уже ускользает, и пальцы тягуче набирают самую привычную комбинацию на клавиатуре. Всего два гудка и самый родной голос в мире Николаса Хэммика беспокойно спрашивает: — Ники? У тебя должно быть глубокая ночь, что-то случилось? Ники уже не помнил, что ответил и успел ли вообще сказать хоть что-то, прежде чем свалиться в болезненное беспамятство.