О больных ногах

У соплячки часто болят ноги. Она, конечно, никогда не жалуется, но это легко можно было заметить, чем дольше он её знал, чем дольше она ходила за ним по пятам, присосавшись к его боку, как настоящая пиявка. Иногда она… замедлялась. Не потому что передумала, не потому что отказалась от идеи преследовать его, не потому что выдохлась… Тан Бо выглядела так, будто ей больно. Чхон Мён игнорировал это, много лет до и ещё немного после того, как он, к сожалению, привязался к этой ненормальной и энергичной женщине, ниже его на две головы. И всё же, он спросил не сразу, почему она иногда начинает тормозить и идти медленнее, когда они начали путешествовать вместе — нет, Чхон Мён просто замедлялся или предлагал сделать перерыв. Когда он всё же задал вопрос, то услышал лишь: — О, мне перевязывали ноги, — спокойно и буднично; настолько обыденно, что Чхон Мён не сразу понял, о чём она, соплячка богатой традиционной семьи, могла говорить. Тан Бо на его выражение лица лишь рассмеялась, отмахиваясь. — Всё не так плохо, даос-оппа! Не было смысла растить полную калеку, которая не могла бы ходить. Слишком много заботы бы потребовалось. Но да, ноги женщины должны быть хрупкими и миниатюрными, — произносит она не свои слова тоном, что оставил бы гремучих змей стыдиться, сидя на камне и растирая икры. Чхон Мён не мог перестать думать об этом. — Покажи мне, — сказал он под моргание больших зелёных глаз, и с тех пор это началось. Её ноги действительно были слегка деформированными, выглядели странно и неправильно, странно искажённо, но кожа была белой, нежной и гладкой под его мозолистыми пальцами. Чхон Мён знал, что Тан Бо почти не чувствует прикосновения к своим рукам — яд забрал слишком многое — поэтому очень заторможенно реагирует, когда он случайно задевал их, всего на мгновение; и после она грустно улыбалась. Но её ноги были другими; не менее травмированными, но не лишенные чувствительности; казалось, боль только усиливает всё, что он делает. Чхон Мён делал это раньше, он знает, как работает массаж, знает, как и где добавлять поток ци, чтобы облегчить напряжение мышц, но это медленный процесс. Наверное, это двадцатый или двадцать четвертый раз, когда он массирует ей ноги. Едва коснувшись ног, Чхон Мён ощутил её вздрагивание, заставившее его замереть и вспомнить, насколько хрупкой выглядит Тан Бо. Каждый раз начинается одинаково. Чхон Мён медленно снимает её обувь, медленно закатывает чёрные штанины; её кожа слегка холодная под его горячими пальцами, и Тан Бо отворачивает голову с неловкостью и неудобством, омрачающим её аккуратные черты лица. — Оппа… они выглядят довольно неприглядно. Может остановимся? — это не походило на Тан Бо. Это не походило на ту уверенную в себе и тактильную женщину, которую он знал. — Я же сказал, что сделаю это, — прорычал Чхон Мён. Тан Бо ничего не ответила — ей было слишком неловко. Её хрупкая на вид ладонь прикрыла рот. Слишком маленькие, — думает он, когда в очередной раз отмечает, что может лёгко обхватить её икры ладонью. Руки Чхон Мёна были большими, они с лёгкостью могли бы схватить голову какого-нибудь ублюдка, чтобы размозжить её об стену; но сейчас этими руками он старался не навредить этим миниатюрным, уже изломанным ногам. И самое главное… — Хн… Оп-па, не так сильно… Чёрт, — и он не смотрит вверх; каждый раз это похоже на хождение по грани его здравомыслия. Чхон Мён чувствовал, как горит его шея; он чувствовал как горит его тело. Жар поднимался с низа живота, и он давил его своей ци, охлаждая. Он не имеет право ломать трогать что-то настолько хрупкое. — Оп-па-а… н-не… постой… эт-то… Но временами, это было довольно трудно. Её ноги раздвигались всё сильнее, казалось, это давно вышло за рамки простого массажа, когда она издавала тихие звуки, нечто между всхлипом и скулежом, а движения Чхон Мёна становятся всё медленнее; он не знал, что дальше делать. Его руки поднимались выше, от лодыжек к коленям, изучая изгибы ног, изучая то, как они дрожат, когда он касается кожи, как дрожат в столь очевидном предвкушении вместе с телом, пока его пальцы слегка надавливали на сухожилия. Но была одна вещь, которая мешала — штаны. Это так же было хорошим барьером, который немного удержал его здравомыслие, которое держалось на его самоконтроле, ци и напоминаниях себе ровно и глубоко дышать, не смотря вверх, не смотря на лицо Тан Бо. Видимо, соплячка решила, что её собственное терпение ускользнуло, потому что в следующий момент он слышит мольбу: — Сними их… — и он игнорирует это, сбившись на выдохе; — оппа, пожалуйста… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, сними их!.. — и Тан Бо ёрзает на своём месте, ближе к нему, звуча такой обездоленной, голодающей, и… Без сопротивления Чхон Мён стянул чужие штаны. Он замечает родинку на внутренней стороне её бедра, достаточно близко к её женственности, и касается кожи губами, не думая, прижимаясь щекой к жёстким волосам. Тан Бо вздрагивает в его руках, и есть тихое задушенное «оппа», от которого ему становится только тяжелее сдерживаться; намного сложнее помнить, что ему следует контролировать свою кровь, чтобы она не потекла вниз. Он решает отвлечься от этого делом, держа её бедра на одном месте, раздвигая её складки языком и получая от неё полувскрик-полустон. Её клитор набухший и горячий, когда он лижет его, а Тан Бо дрожит, пытаясь отодвинуться от него в одну секунду и придвинуться ближе к его лицу в следующую. Она все ещё повторяет только «оппа, оппа, оппа», и ничего более. Он опускается ниже, и она возбуждённая достаточно, чтобы его подбородок быстро стал мокрым, когда он исправляет то, что с ней сделал; то, до какого состояния он её довёл простым массажем. Это увлекательный процесс, ему жарко и тяжело дышать, а Тан Бо — привлекательно сладкая и возмутительно мелодичная в стонах, которые становятся только громче. Если Чхон Мён будет честен, её приятно слушать. Её голос всегда был громче, чем у других, но сейчас, когда она пыталась давить его и беспомощно хныкала, зовя его, казалось, что его недостаточно. Чхон Мён раздвинул её ноги шире, закинув себе на плечи, зарываясь в половые складки глубже, пока Тан Бо не кончила, дрожа и всхлипывая, потому что он не мог остановить себя от того, чтобы перестать слизывать всё, что медленно из неё вытекало, оставляя за собой ещё больше слюны, горячо дыша. — Оппа… — стонет соплячка над ним, сводя ноги, прижимая его голову, вздрагивая, — оппа, пожалуйста… Я не… хватит, пожалуйста… — и с большим трудом ему удаётся оторваться от неё; он смотрит на её красное горящее лицо и влажные тёмные глаза. Чёрт. Он всё-таки не сдержался.