Осколки

Винзенз

      Устал, как сутулая собака с перебитыми ногами. Кончался третий день. Еле как прошмыгнув через пограничный пост, я постоянно шел прямо по дороге. Редкие указатели помогали мне понять хоть что-то, ведь местность была незнакомая. Леса. Безграничная природа, которая казалась такой красивой в солдатское время теперь пугала по ночам. Волки не нападут на отряд, но на одного — запросто. Так и в жизни приходится прятаться от внешних опасностей в кучке непонятных, неприглядных людей.       Ночью посреди чащи ощущаешь себя тем, кем на самом деле и являешься. Беззащитной пылинкой в безграничности холодного мира. Мне не нравится думать, что я слаб, не нравится даже допускать такую мысль, но объективно медведя в рукопашном бою я победить не смогу, а волка? Как бы не тренировался, кто-то может быть просто от рождения сильнее меня. Раздражает. Силы покидали истащенное тело. В попытках почувствовать безопасность, я отказывал себе в привалах. От этого вечер казался ещё более смутным. Я хотел спать. Безумно хотел спать, еще сильнее хотелось есть и мыться. Ближайшие реки хоть и делали меня свежее, но этого не хватало. Из последних сил я вбивал в собственную голову одну единственную мысль: двигайся вперед.       Где-то позади шум, внезапный ошметок света перебегает с моих ног на дорогу. Мир снова не ощущается реальным. Застываю. Страх поднимает волосы дыбом. Если пограничники меня достанут? Если проверят? Если узнают? Ускоряю шаг как могу. Дыхание перебивает. Возьми себя в руки, тряпье! Наверняка просто грузовая машина, но какой идиот поедет в ночь?       Свет, что режет глаза останавиливается. Рефлекторные мелкие слезы скапливаются в кголках глаз. Кажется, что по ним дали битой или что они сейчас вытекут, как яичный белок. Хлопок, заставляющий пригнуть голову. Неужели машина правда останавилась? Сквозь боль я разглядываю авто и понимаю, что это точно не пограничная машина. Меня решили подобрать? Почему? — Залезайте! — Приглушенный, чуть писклявый голос. Слабо различаю силуэт. Какой-то военный. Рука сразу сжимается на ноже. В салоне наверняка теплее и точно безопасней… Надо брать, когда дают. С усилием поднимаюсь, все еще привыкая к гадкой яркости. Наконец рассматриваю своего спасителя.       Низкорослый блондинчик с курносым носиком. Круглым, детским лицом и глубокими, большими как блюдца, глазами. Зелеными. Никогда раньше не видел никого с таким цветом глаз, может я уже умер и это сон? Совершенно волшебно выглядит… Губки достаточно маленькие, пухлые, нижняя чуть больше. Бледный мальчишка. Видно, что недоедает как и все. Неужели и он когда-то убивал?       Незнакомец одет в какую-то непонятную военную форму, я бы не дал ему больше двадцати точно. Его крохотные руки с тонкими, но короткими пальцами вцепились в старый руль грузовой машины. Кажется, что такая работа совсем не для подобного человека. Ему бы быть вешалкой для новых школьных форм богатеньких детишек или актером. Пока я бессовестно рассматривал каждую деталь нового знакомого, его шлем сползл ближе к носу, почти перекрывая вид дороги. Зеленоглазый растерянно похлопал длинными ресницами, по-детски надул губы, выражая недовольство. Выдохнул, пытаясь вернуть тот обратно, будто это возможно, но после второй неудачи все же поправил ее рукой. Это было так просто и изумительно, что я невольно улыбнулся и захихикал про себя.       План, который голова придумала, как только сюда залез, стал медленно растворяться в пучине очарования. Я бы ведь мог прирезать ляху и забрать себе авто. Мог и могу. По этой же причине даже те редкие люди, кои имеют машину, сейчас не берут пассажиров. Мало ли что произойдет? Однако мне ведь совсем не обязательно делать это сейчас, да? Мне ведь не обязательно его убивать? — Меня зовут Вацлав, можно и Вацлава. — Улыбнулся юноша, отводя сонные глаза от дороги. — Как вас угораздило оказаться в такой час тут? Говорят в этих местах ещё остались дикие звери! Вдруг волк или ещё чего хуже? — Тон стал тихим и звучным. Я кажусь ему странным? — Не повезло, никто до тебя не хотел подбирать, а других выходов у меня особо и не было. — Дорога впереди стала извилистой, где-то высоко звезды. — Ну, теперь я вас подобрал, так что располагайтесь! — Пшек сладко и протяжно зевнул, едва отклонившись назад. Мальчишка был явно измучен. Такие долгие поездки созданы не для детишек. — И как давно ты в дороге? — И все же меня едва корежит, когда ко мне на «вы». Сначала я так долго этого хотел, а потом… А потом все испортил. Теперь ко мне на «вы» лишь из-за возраста. Не хочу знать что треть жизни уже позади, а у меня снова ничего за плечами. Кто-то вышел героем, кто-то вернется в теплый дом или к кому-то. — Наверное часов пять… Часов то нет. — Сурово киваю, будто сижу рядом с кем-то из своих. — Почему один? — Строго спрашиваю, хотя пытался помягче. Черт, да может мы одногодки, просто ему повезло! Совсем как дед уже… — Я достаточно взрослый и ответственный чтобы справиться с этим в одиночку! — Дуется мальчишка так наивно, так искренне. Почему от проявления рядом эмоций мне самому легче? Так расслабляет эта искренность, но она же и опасна. Рука все ещё лежит на ноже. — Ну а вообще у отца много дел, поэтому это доверили мне. — И форма его небось, сколько лет то тебе, дорогой? — Усмехнулся, наблюдая за столь живой мимикой. — Так заметно? — Смутился пшек, поправляя громоздкий воротник. — Его форма, да… Мне? — Задумался на пару секунд мальчик. — Вроде 16 стукнуло последний раз. — Совсем еще мелочь. — А вам? — Мне 26. — Коротко и не слишком довольно, честно отвечаю. Ляха чуть не поперхнулся. Либо я выгляжу моложе, либо все очень плохо. Едва приходя в себя собеседник отходит от краски и улыбаясь, старается поддержать разговор. — О отец расказывал, что в этом возрасте уже стал полноценным участником нашей церкви! — Пытается увести тему в сторону. Тактичный. — Твоя семья верующая? — Банальность, но стоит знать. — А как иначе? И они, и я… — Чуть задумался, смотря скозь дорогу. — Помню как нас впервые посвящали. Накрыли плотками и отвели на первые исповеди. — На какое-то время речь пшека превратилась в белый шум. Все это мне не близко. — Ох, простите, я слишком заболтался. — Зевнул мальчик. — Даже забыл спросить ваше имя и целы ли вы. У меня есть небольшая аптечка с собой. — Ляха кивнул назад. Я не обернулся. Волосы на затылке едва приподнялись. В моих местах такой прием отвлечения внимания использовали чтобы начать драку или грабеж. Это привело меня в некую ярость. Рука моментально сжалась на ноже. Все обман. — Не беспокойся, я в порядке. — Выдавил из себя улыбку. Тело зверски ныло. — Пан Винзенз. — Держать нож крепче… — Знаете, вы очень бледны, дорога была тяжелой? — Мальчишка тянется куда-то и достает непонятный бумажый сверток. — Еды сейчас мало, вы наверняка голодны? — Шелестит бумага. По мере развертывания салон наполняет чудный аромат, от которого крутит желудок. — Там не так много, простите, но это все что у меня есть в дорогу… Я не голоден, так что ешьте все. — На миг, когда я брал этот сверток в руки, взгляды наши пересеклись. Темный лес, полный топких болот. Почему смущаюсь? Глаза забегали. — Все хорошо? — Он чуть остановил авто и положил руку мне на плечо. — Думаю вам стоит поесть, не стесняйтесь. — Улыбнулся, еще сильнее ставя меня в тупик. Я только нервно кивнул и промямлил благодарность. Стыд боролся с «дают — бери, бьют — отбери».       Разворачиваю кулек. Хлебная лепешка с тонкими ломтями настоящего мяса. Сколько я его не видел! Это дорогущее удовольствие… Откусывая кусок от затвердевшего хлеба я знал, как будет больно потом, но ел. Потом это потом, а сейчас я голоден. Тонкое мясо расползается по языку. Почти без жира, солоноватое и волокнистое. Смакую каждый кусочек. Медленно чувствую как еда проходит по пищеводу, задевая его стенки. Хочется съесть все быстрее, пока не передумали. Пихнуть в себя одним жадным куском, но тогда не факт что жив останусь, зато сыт буду… Да и этот блондинчик, кажется, не собирается менять своего решения. Он попросит что-то взамен? Просто так ничего не дают, даже если так кажется… Пытаюсь успокоиться и есть медленнее. Цыпленок просто говорит не о чем, следя за дорогой. Нож я убрал, чтобы двумя руками взяться за бумагу. После такого умереть будет не так печально. А ты ведь меня совсем не знаешь — думал я, смотря на беззаботного юношу. В конце концов я тоже уперся взглядом в дорогу. Так шел час за часом. Мой собеседник, хотя то больше походило на монолог блондинчика, говорил все медленее, все чаще зевал. Было видно, как ляха борется со сном. Я тоже боролся, и боролся дольше него, однако мне это явно привычнее. — Не могу на это смотреть. — Устало фыркаю, и легко сдвинув чужую ногу торможу. — Меняемся, я поведу. Ты слишком хочешь спать. Будешь меня направлять. — Вацлав слабо встрепенулся, отнекиваясь, выставив вперед руки и удерживая более сильного взрослого на расстоянии. — Нет, нет… Что вы я не могу. — Мотает головой уже с закрытыми глазами, смешной ребенок. — Думаю, что ты хочешь доехать до дома живым, малыш, так что не прирекайся, если тебе будет удобно, то считай это платой за еду. — Строго и напряженно отвесил я, как и полагается «взрослому». Юноша неуверенно уступил мне место, перелезая на пассажирское. Худенький, как щепка, хотя весьма недурного телосложения. Почти сразу Вацлав лег на мое плечо и я почувствовал, как тело пшека тяжелеет. Справится он, как же… Улыбаюсь до ушей. Приятно, когда на тебя кто-то полагается. Только я хотел двинуться, как понял кое-что. — Забавно, за все это время я так и не спросил куда мы едем. — Окраины Вроцлава, мы не так давно переехали сами… — Мямлил юноша, прикрыв глаза. Какая же теплая у него щека. — Вам есть где остановиться? Я так и не спросил куда вы едите, простите. Может вам и не по пути. — Ворочается, пытаясь найти мягкое место на моем костлявом плече. — Можно на «ты», малой, не такой уж я и старый. — Наконец-то я сказал это. «Выканье» ни к чему. — Мне тоже туда. Собирался переезжать. После войны у меня ничего не осталось, вот и брожу по свету в поисках теплого местечка уже второй год. — Ощущаю руль в руках. Так давно ничего не водил. Обязан справится и никак иначе. Вдруг ляха чуть сползает и обвивает меня руками, это знак утешения или он просто устал? Неловко. Меня давно особо не трогали еще и так… Достаточно интимно? Он же ребенок, не понимает что делает. Теперь и я не понимаю. — Неужели совсем ничего не осталось? — Вацлава приоткрыл глаза и удивленно посмотрел на меня снизу вверх. Как бы говорил человек, который действительно остался без всего? Безразлично? Тяжко и горько? — Дом сожгли до тла, а родных нет. Пишу иногда весточки детям своих погибших сослуживцев и все. — Никому не нужно знать о моих ребятах, но писать им я хочу. Главное не смотреть на цыпленка сейчас. — Как хорошо, что я ва- — Он оборвал себя на полуслове и поежился, глубоко зевая. — Тебя нашел. Не позволю остаться в опасности на улице. Пускай и прошли года, но немцев здесь еще иногда видно, да и холод. Будьте гостем моей семьи. — Блондинчик едва держал глаза открытыми и туго командовал: «лево, прямо, право». И когда в дали едва различимо светил огонь от какой-то бочки мальчишка уснул. Это был его двор, как я понял, по вышедшему нам на встречу мужчине, позже за ним появилась и женщина. Никто не ожидал увидеть незнакомца. Напряжение было очевидно, когда некто не похожий на их сына вышел из машины. Я напряженно выдохнул и двинулся ближе. Что сказать? На руках нес их сына, что так ласково жался к чужим рукам. Точь в точь деревенский кот из моего детсва. — Ваше сокровище? — Улыбаюсь. Самое тупое что мог сказать. Назад дороги нет. Протягиваю ребенка суровому родителю. Довольный, но явно напряженный мужчина визуально проходился по сыну, смотря на его состояние. — Матушка, Батюшка. — Неожиданно громко зевнул ляха. — Это мой друг, позвольте ему остаться у меня, он очень помог. — Детские пальцы, сжимающие грубую одежду, расслаюляются, пропадает тепло, когда отче забирает свое порождение. Даже немного грустно. Мужчик посмотрел на жену, на меня, вздохнул и кивнул куда-то в темноту. Жена, державшая старый фонарь смирно шла рядом с ним, не обранив ни слова. — Дорога была тяжелая? — Грубый, старый голос. — Как звать и откуда родом? — Да, он совсем не спал. Ему это тяжелее, дите еще, не видал ночных караулов. Я из Чехословакии, небольшой деревушки Грусице. Мой дом сожгли и я бродил по миру в поисках нового дома, когда ваш смельчак подобрал меня посреди ночи. Мне приятно, но поступок опромедчивый. Если бы я оказался кем-то плохим? Он еще совсем ребенок, на удивление слишком открытый. Обычно ребетня, которую я видал была озлоблена и пуглива. — Играю на опережение, проговаривая чужое волнение. Нужно им понравится. — Ясно. — Мрачно вздохнул мужчина. — Так тебе некуда идти… Оставайся сегодня раз помог моему сыну, а завтра посмотрим, что дальше. Сам знаешь, мужчины сейчас — золото. Работы много. — Подходим к небольшому отдельному домику. В нем живут дети. Коридор, комната в которой видно, что спит человек, ведь дверь не заперта и рядом другая комната. Мы направились к ней. — Знай, что нахлебников и развратников не терпим. — Рявкнул тот. — Верующий? — Да. — Быстро, на автомате отвечаю. — Это уже что-то. Побудь здесь. Я переодену сына. — Мужчина положил цыпленка на кровать, затем посмотрел на меня. Напрягает. Вернулся в коридор и прикрыл дверь в другую спальню, вспомнив о ее существовании, а после и в комнату Вацлава. Через пару минут вышел и разрешил пройти в спальню. В углу мне постелили настил и кинули старую подушку с одеялом. — Не кровать арабской принцессы, но уже неплохо, да? Лучше, чем голый пол, да и сам понимаешь, мы гостей не ждали. — Меня устраивает, в подобном не привередлив. — Пожимаю плечами и начинаю чувствовать как внизу живота тянет. Плохо. — Спасибо, что пригрели. — Мы пожали руки и разошлись.       Наконец-то не холодная и сырая земля, а на нечто более приятное и мягкое, теплое. Под головой не рука, которую на утро не будешь чувствовать, а хоть какая-то подушка и есть даже что-то вроде покрывала. Какое-то время просто смотрю в потолок. Впервые за пару дней лежу в тепле и безопасности. Жизнь удивительна. Чувствую тяжесть внизу. Сам виноват. Переворачиваюсь с трудом лицом к стене, закрываю глаза, подминая под себя подложку с одеялом, чтобы привычно закинуть на нее ногу и чуть сгибаюсь, ближе к позе эмбриона. Как давно я не спал. От одном помышлении о нормальном сне идет тихая благодатная дрожь. Меня вырубает.        По ощущениям проходит пару мгновений, как из сна снова вырывают. Резко открывает глаза. Щемящая тьма искрами бьет по глазу, пока из неясного нечто не вырисовывается сначала силуэт юноши, а затем и его взволнованное лицо. Мальчишка всеми силами старается утянуть меня куда-то. Хмурится, тело мгновенно напрягается, готовое к атаке. — Что ты делаешь? — Раздается холодный чуть угрожающий шепот. Глаза Вацлава становится похожи на большие чайные блюдца, а лицо вспыхивает алым факелом. — В-вы, то есть ты можешь простыть и я… Я. — Совершенно растерянный он замер, проглотил ком от неловкости. — Я хотел уложить ва — кхм тебя ко мне, но не смог. — Теперь уже я смутился, конечно в какой-то момент из-за неловкости хотелось вкинуть похабную шутку, но здесь ее бы явно не оценили, поэтому пришлось молчать. — Это твоя кровать, малыш, я не хочу тебе мешать, наверняка места не так много… Мне и тут вполне удобно. — Смущенный ребенок дотронулся до руки. Грубая кожа покрылась мурашками и мелкие волоски встали дыбом. Я действительно чуть замерз, но это не было для меня важно, пока тело работает — я в норме. Неудобства стали нормой, а потому их устранение кем-то другим уже пугало. — Врешь. — Поджал губы тот. — Я не хочу чтобы человек, который мне помог чувствовал себя плохо. — Неуспел оглянуться, как меня уболтали и держа подмышкой подушку, тяня по пол одеяло шел к чужой кровати. — Двое мужчин в постели это странно, не находишь? Ну и настырный же ты малый. — Пшек усмехнулся. — Если человек перестает чего-то хотеть, то это мертвец. — Уголки его губ приподнялись вновь. — Нет, было бы страннее если бы я спал вместе с сестрой или мамой. Хотя что странного в заботе о ближнем? — Зевнув, закрыл глаза, я наблюдал за ним. — И вправду… — Секунда и снова блаженный сон.

***

      Утро встретило арийца шумными шагами в коридоре и лучами света, пролетающей пчелой за окном. Неохотно потянувшись Райнхард обнаружил что лежит один. Винзенз неохотно слез с мягкой постели и встрепенулся, поправляя прическу, когда в комнату забежал светловолосый мальчишка, почти прыгая от радости. Сколь же в нем жизни. — Ты наконец-то встал! — Запищал точно поросенок, хватая проснувшегося за руку, а потом тут же себя отдергивая и мнясь. — Прости… Я не специально. — В глазах едва промелькнул страх, когда парнишка кивнул в сторону основного дома. — Обычно мы едим на своей кухне то, что разрешит отец, но сегодня что-то вроде праздника, поэтому он соберёт нас в основном доме! Главное не опоздать на молитву перед едой.       Так они оказались в доме. Немец чувствовал себя зябко и нервно здесь. За большим столом собралась семья из четырех человек. Женщина в длинном грубом платье с длинными рукавами и фартуке. Лицо суровое, но полное смирения, грубое. Она кажется на вид хрупкой, но ее грубые одежды ее «утяжеляют» и старят. У нее голубые глаза и русые волосы. Лицо угловатое с острым носом и выраженными скулами. Около мужа она едва заметно пригибалась. Очевидно, что это мать семейства. Муж же, стоящий рядом, был светло русым. Не слишком высоким, но крепким. Глаза темно карие, больше даже черные. Узкое лицо и оттопыренные уши. Нос ровный, но небольшой. Девушка, явно старше уже знакомого нам брата, но насколько лет сказать точно нельзя. Худая и хлипкая, даже болезненная. Волосы темнорусые, длинные и похоже не слишком послушные. Местами торчат то так, то сяк. Глаза голубые, как у матери. Да и в целом она на нее похожа достаточно сильно. От отца достался маленький носик и оттопыренные уши, хитрые глаза. Больше всех, подобно белой вороне даже, выделялся Вацлава. Чистый блондин с необыкновенными зелено-голубыми, изумрудными глазами. Юноша для своих лет ростом был маловат, зато красив. Чуть пухлые щеки, курносый нос, большие-большие чарующие глаза. Силуэт его казался «тихим» рядом с отцом, напряжённым. — Нам так и не удалось вчера поговорить, поэтому я решил представить тебе свою семью сейчас. Я — Анджей. Мой сын, ты его уже узнал, но все же. — Вацлава или же Вацлав. Моя супруга — Ирена и наша прекрасная дочь — Агнешка. — Винзенз — Неловко отозвался немец, кивнув головой. — Отлично. Ирена, принеси завтрак. — Супруга Анджея принесла лепешки и отварные яйца. Самая большая лепешка досталась хозяину, поменьше — Вацлаве, самой Ирене. Самая маленькая досталась дочери. У меня была не такая большая как у отца, но и не такая маленькая как у других. Лепешка явно делалась с добавлением трав, скорее всего с козельцом это было заметно по желтовато-зелено-черному оттенку и горькому травяному привкусу. Яйца так же подали только мужчинам. — Ты показал себя как хороший человек, зная твою ситуацию, я могу разрешить тебе остаться у нас взамен на работу. А ее много. Мы держим скотину. Несколько коз и куриц. Планируем приобрести поросят, поэтому свинарник лишним не будет, не говоря уже об огороде, хотя последнее больше женская забота. Так же можешь присмотреться к нашей церкви. Сейчас мы пытаемся ее восстановить и им не помешают лишние руки. — Мужчина улыбнулся, отпивая отвар из каких-то трав. — Единственно что поспать придется пока в том вагоне, все же комната сына это его комната. Но глядишь через год и тебе что-то сколотим в 6 рук то.       Мне оставалось только кивнуть, поблагодарив за такую роскошь. После короткого разговора семья совершенно неожиданно для меня сложила руки в молитве. Едва запоздав, быстро подстроился, повторил за другими, а во время чтения еле-еле шевелил губами, стараясь попасть в такт. Слов я не знал совсем. Конечно мать моя что-то когда-то читала, но мне было все равно. Настал приятный момент трапезы. Пережевывая лепешку и закусывая ее яйцом я не верил в происходящее. Пускай эти люди странные, но если можно выгодно устроиться, то разве можно отказаться? Кров есть, еда есть и даже дела будут. Несмотря на всю хитрость и изворотливость лентяем я не назовусь. И вот, смакуя желток, размазывая его по всей площади языка тихо расплываюсь в блаженстве. Пускай молитвы мне не любы, но есть было приятно, да и впервые сидеть рядом с людьми за одним столом тоже. Я не один, и хоть есть ощущение, что меня чуть сторонятся, но не бросают за гранью этого общества. Приятно. После завтрака дети ушли. Посуда осталась на женщинах, но мать послала дочь еще по какому-то поручению. Девочка побежала на улицу, Вацлав за ней. — Не бегать, ребятня! — Крикнул им в след Анджей, а затем махнул рукой на детей и хлопнул меня по плечу. — Сейчас мы все обойдем, познакомлю тебя со скотиной. Только возьму кое-что. — Мужчина ушел куда-то вглубь дома, а я наоборот вышел осмотреться. Поймал себя на неприятной мысли что от хозяина дома чем-то пахнет. Это не похоже на алкоголь или сигареты, что-то другое. Жженая листва или вроде того. Из мыслей вырвали шорохи за углом «детского» дома. Подойдя чуть ближе услышал диалог: — Возьми, я сохранил тебе чуть-чуть, когда он отвернулся. — Шептал Вацлав. — Спасибо, но ты же знаешь тебе могло попасть, больше не делай так. — Девичий голос нервничал, едва запинаясь. — Но тебе всегда дают меньше всего, ты ведь не наедаешься. — Эмоции в этом цыпленки били через край. — Ваци, скоро исповедь и если бы они узнали, то попало бы и тебе и мне, подумай хотья бы об этом. — Отчаянная усталость, тяжелые вздохи, а растерянный Ваци только быстрее начал говорить. — Знаю, но ты только и говоришь о наказании, а не о себе. — Звонко, точно и недовольно лопочет младший. — Думать о себе греховно. — Голос такой спокойный, грустный. Почему-то я чувствую злорадство. — Не греховно, если тебе больно! — Тон повышается, Агнешка останавливает брата, прикрывая ему рот. — Только не говори так отцу Амадеусу. Наказание будет сурово. Да и тебе дают не так много чтобы делиться. — Звучит разумно. Похоже делиться — хобби этой мелочи. — Помочь тебе это мой выбор, я сам решу хватает мне или нет. — Девушка чуть засмеялась. — Хорошо, горе помощник, иди работать. Будешь хорошо работать — пойдешь в школу. — Интересно как выглядит у них школа?       Я нахмурился, слыша как шелестит едва мокрая от росы трава. Делится чем-то когда самому не хватает. Для меня это всегда было чем-то вроде паршивой обязанности старшего ребенка. Задача старшего — найти еду для мелочи, а тут еще и наоборот, еще и с девушкой, когда им, очевидно, достать ее легче. Непонятно. Стучать я, конечно, не стану, но понять почему хотелось бы. Погрузившись в мысли, совсем забыл спрятаться и в итоге парнишка практически сразу наталкнулся на меня. Взгляд испуганный, словно щенка загнали в угол. — Почему? — Единственное что интересовало. Растерянный юноша не понял и тоже замер, по началу прося не говорить отцу об этом, но услышав вопрос снова задумался. — Моя сестра делает много работы, но еды не хватает. Я хочу верить, что если бы ее хватало, то мы ели одинаково. Так что я могу ей дать часть своей еды и может приближу нас к более сытой жизни? — Неуверенно ответил тот. — Но не факт что тебе самому хватит. — Завтра будет следующий завтрак? — Наивно. — И тебе снова не хватит. — Зато ей будет все лучше, а я справлюсь. Все заслуживают хотя бы просто быть сытыми. — Нащупав припрятанный кусок утренней лепешки, я протянул ту мальцу. Привычка откладывать и складировать еду была у меня практически с рождения. — Тогда держи. — Ляха отодвинул от себя лакомый кусочек и улыбнулся. — Почему отказываешься, врешь? — Не понимаю отказа. — По твоей логике все хорошо. — Я справлюсь. — Так похоже на меня, что раздражает. — Тогда считай, что я отдал тебе долг за бутерброд. — Впихивая хлеб в чужие руки недовольно набираю полную грудь воздуха. — Сохрани его для себя и съешь в течении дня, когда придет голод.