0,5:0,5.

      Кайл никогда так часто об убийстве не задумывался, как за последние полтора часа. Обычно такие мысли его голову не посещали, но, честно признаться, «обычно» теряло устоявшиеся границы всякий раз, когда дело касалось Эрика, твою мать, Картмана.       Брофловски был бы рад, если бы Картман однажды умер. Или исчез, не оставляя никаких следов. Ненадолго только, а то всё вокруг без него будет казаться неправильно-спокойным и тем иллюзорным.       Как бы ни хотелось яростно утверждать обратное, Картман занимает ведущую роль в жизни. Сколько бы Кайл ни пытался, в нём терялся каждый раз, расщепляясь на ничтожные частицы.       Иметь при себе отвратное подобие зависимости от человека для Кайла — не хорошо, а хуёво.       Жужжащие мысли, потеря концентрации внимания, когда рядом расхаживает этот нацистский выблядок, и приятная теплота, нередко бросающая в едва ощутимую дрожь; долгие взгляды друг на друга на совместных уроках, переписка на рваных тетрадных листах через школьные металлические шкафчики, любезный и совсем не романтический обмен слюной во время обеденной перемены в смердящем толчке возле раковин и непонятное двоякое желание между целовать и врезать.       И раз уж Стэн иногда смотрит на Кайла с невообразимо озадаченным ебалом, видно, всё очень, очень хуёво.       Потому что даже он замечает, хотя дальше носа видеть не хочет и нарочно игнорирует происходящее вокруг, запираясь в маленьком картонном мирке. Хорошо, что хоть не спрашивает и боится лишний раз случайно обмолвиться.       А то Кайл не знает до сих пор, какие слова можно счесть за подходящие объяснению тому, что между ним и Картманом происходит. Таких слов попросту нет; их ещё не придумали.       Потому что Кайлу обычно очень хочется убить Картмана (Кенни пошутил однажды про пожилую пару, которая за долгие годы совместной жизни банально заебалась терпеть присутствие друг друга). Но хочется понарошку. Так Картман не заслуживает смерти. Господи, да никто не заслуживает.       Нельзя сказать, что он когда-либо вообще грезил лишить жизни человека всерьёз — конечно, блин, нет!       Для Кайла убийство — нечто изощрённое, аморальное и неправильное. А, по его скромному мнению, такими фантазиями услаждаются только больные на голову люди, ублюдки и мудаки всякие.       Но не сейчас и не с Эриком Картманом.       Он ни в коем случае не был психом. Просто обстоятельства вынуждали. Тем не менее, Картман в некотором роде был таким же. Да и все люди вокруг.       За время, проведённое в комнате Картмана, он успел изменить своё мнение и твёрдо отказаться от тлеющего пацифиста внутри себя. Сначала его, естественно, слабо терзали сомнения, и Кайлу пришлось обдумать всё на свете, прежде чем прийти к какому-то выводу. Как полагается. Это заняло не так уж и много времени, пускай и не проявило себя сразу, а только через пятнадцать минут.       Столько же потребовалось и для того, чтобы, игнорируя все просьбы и «по-о-ожалуйста», зайти к себе домой и вернуться обратно. Потому что Картман нарочно запрятал свой учебник по математике куда подальше и спросил: «Кайл, мы же не будем действительно заниматься этой хуйнёй?». Кайл не смог найти книгу в выдвижных ящиках чужого письменного стола, но не стал рыться в других местах. Копаться в закромах картмановской комнаты всё равно нет никакого смысла. Он просто сэкономил себе время и нервы и поступил, как здравый человек.       И сейчас этот здравый человек, сидя на ковре, копается в своих тёмных мыслях.       Брофловски уверен, что у него в голове покоится, как минимум, сотня способов убийства и тихонечко ждёт своего часа. И, судя по всему, скоро дождётся. Пока что больше всего хочется, чтобы на чужую голову с потолка свалилась внезапно материализовавшаяся наковальня и разбила к чертям собачьим. Но вместо наковальни, к большому сожалению — толстенный учебник по математике.       — Блять! — Пищит Картман несдержанно. — Да за что?       Хотя и у учебника определённо имеются свои плюсы.       — За то, что ты еблан такой, Картман!       — Сам еблан, — слабо парирует Эрик, бережно гладит ладонью голову и злобно косится в сторону сидящего рядом Кайла. — Еврей, — добавляет тихо-тихо, чтобы ненароком радушный бонус по башке не получить.       Кайл всё равно слышит, и его глаза в ту же секунду бешеной яростью искрятся. Он замахивается учебником. Картман зажмуривается и прикрывается ладонями. И… ничего не происходит. Однако Эрик не спешит убирать блок из рук, а то знает этих евреев, лживых змей.       — Жиртрест, твою мать.       Картман медленно открывает глаза.       — Ты бить будешь? — Он неуверенно, боязливо спрашивает.       — Нет, — чеканит Брофловски и сдувает упавшую на глаза прядь рыжих волос. — Всё равно тебе это не поможет, идиот.       — Да ты мне мозги все отобьёшь. — Картман опускает руки.       — Было бы что отбивать, — испускает смешок Кайл.       — Очень смешно.       — Конечно, раз элементарное для тебя недостигаемое. Ты тупой.       Эрик закатывает глаза:       — Хватит меня называть тупым. Пора бы тебе повзрослеть, Кайл.       — Пора бы тебе прикупить мозги, Картман, — язвит Брофловски. — Это же очень просто!       — Да это ебучая математика! Она не очень простая, как ты говоришь!       Началось.       — Блять, ладно, ладно. Ещё раз. Когда делитель и делимое — одно и то же число, то есть, если они равны, частное будет равняться единице.       — Давай без «делимых», «делителей» и «частных». Я не ебу, что это.       Брофловски выдыхает. И мысленно выбирает, кому потом следует молиться, чтобы искупить страшный грех в кратчайшие сроки, потому что послезавтра тест по математике и у него нет времени.       — Короче, когда число само на себя делится, то единица получается. Ты понял?       — Хммм… — Картман почёсывает свой подбородок и строит умное лицо, но выглядит ещё глупее. — Возможно.       — Это «да» или «нет»?       — Допустим, да.       — Окей. — Кайл тяжело выдыхает. — Уже хоть что-то. Раз ты такой молодец и уяснил элементарные правила для детсадовцев, то сможешь ответить на простые вопросы. Для начала раздели единицу на единицу.       — Ну, один будет.       — Замечательно. Что получится, если поделить сотню саму на себя?       — Тоже один. — Картман показушно зевает. — Брось, я не настолько тупой, чтобы не знать этого. Спроси что-нибудь посложнее и не угнетай мои величайшие способности к счёту.       Кайл закатывает глаза.       — Хорошо, тогда продолжим с того, на чём мы остановились в прошлый раз… Сколько получится, если 0,5 разделить на 0,5?       — Разделить?       — Разделить. Просто скажи ответ. Клянусь богом, если ты…       — Я думаю, что ответ…       — Ну? — Брофловски нервно постукивает пальцами по колену.       — Ответ: пососи мои яйца.       — Иди в жопу! — Кайл одаривает того подзатыльником. — Какой же ты дебил!       — Я просто не понимаю! — Он вскидывает руками. — Какого хуя 0,5 разделить на 0,5 равно один?       Брофловски хлопает ладонью по лицу.       — Твою мать, я же только что тебе…       — Хуя с два! С хуя ли один получается? Это нелогично!       — Это рационально!       — Не-а!       — Да-а!       — Ты просто системный человек, Кайл. Ты поддаёшься той системе, что выстроили какие-то извращенцы, помешанные на числах.       — Ага, ещё устрой пикет, что это якобы рушит мировую экономику, убивает людей и вызывает глобальное потепление.       — Может, и устрою на досуге, — фыркает Эрик. — Но, блять, серьёзно. Им что, заняться было нечем? Трахали бы баб, а не такой хуйнёй занимались. Нет, придумали числа-хуисла. Если я делю число поменьше, то какого хуя получается число больше?       — Потому что…       — Потому что математики все укурились нахуй! — перебивает Картман.       — Потому что ты делишь число само на себя!              — Бред это!       — Да ты просто тупой!       — Не называй меня тупым, жидяра!       — Не называй меня жидярой, жиртрест!       — Не называй меня жиртрестом… — Картман ненадолго замолкает, думает и говорит: — Еврей.       Кайл раздражённо выдыхает.       — То «еврей», то «жидяра». Ты хоть другие слова знаешь, твою мать?       — Да. Например, — Эрик выхватывает учебник и стукает им по чужой голове, — пархатый, ха! Получил? Так тебе и надо, бля!       Озадаченность с лица Брофловски тут же исчезает, сменяясь на нечитаемое выражение. И оно, если честно, Картману не нравится. Вот совсем. Так или иначе, вскоре Кайл вспыхивает, будучи подожжённым безудержной яростью, и теряет самообладание. А когда он теряет контроль, происходит одно и то же.       — Блять! — Он восклицает и бросается на парня, сваливая того на ковёр. — Я сейчас тебя урою!       Картман визжит:       — Системный человек! Системный человек! — Он пытается спихнуть с себя Брофловски, цепляясь за чужие бёдра. — Съебись с меня!       — Сначала убью, твою мать!       Злобный, раскрасневшийся Кайл невольно вздрагивает и замолкает, когда слышит кроткий стук в дверь. Он оборачивается назад. Дверь приоткрывается, и в комнату заглядывает мисс Картман.       — У вас всё в порядке, мальчики?       Видимо, крики привлекли её внимание.       — Ваш сын тупой дегенерат! — отвечает Кайл.       — Мя-я-ям! А Кайл обзывается!       Женщина оглядывает их с недоумением, а потом прикрывает рот ладонью:       — Ой, я вам, кажется, помешала, простите. Эрик, милый, ты ведь помнишь…       — Мям, проваливай! — Картман хмурится.       Она спешно уходит и прикрывает за собой дверь.       Кайл смотрит на Картмана и интересуется:       — Почему она подумала, что помешала нам? — Он приподнимает левую бровь.       — Может, она подумала, что мы, ну, трахаемся?       — Что? — Брофловски смотрит вниз и замечает, где находятся чужие ладони. — О Господи. Надеюсь, что нет.       Картман посмеивается, убирает руки и приподнимается на локтях:       — Ты же знаешь, что у этой женщины на уме. И, думаю, она уже давно догадалась о нас.       — Думаешь? — Брофловски поджимает губы и выглядит растерянным; его хватка значительно слабеет.       — Уверен.       — Чёрт.       — Да брось, Кайл. А вообще, может, ну эту математику? — Картман легко касается чужих губ. — Займёмся чем-нибудь поинтереснее, ммм? — Он вскидывает бровями.       Брофловски отталкивает ладонью чужое лицо:       — Нет, Эрик. Ты даже правильно умножить 0,5 на 0,5 не можешь.              — Да 0,2 будет!       — Ни фига, тупой ты кусок дерьма!