Три раза, когда Чхон Мёну сказали, что он красивый — и один раз, когда он это принял

      Сахён, здесь так темно, — думает Чхон Мён, скрючившись на твёрдых камнях. Их острая поверхность совсем не подходила для того, чтобы вести уединённую медитацию; не подходила для того, чтобы заниматься парным совершенствованием. Он не знал прошла ли неделя или всего пара часов, день или ночь сейчас; искал ли его сахён? Ему казалось, что одного кувшина с «обжигающей водой» было недостаточно…       Когда валун задвигался спустя долгое время, Чхон Мён распахнул глаза, вздрагивая всем телом.       Это конец?       Или начало?              Но Чхон Мён бросился к валуну, щуря глаза. когда лучи солнца пробились в тёмную пещеру, прогоняя холод и мурашки на коже; сейчас день. Большая тень загородила ему путь, а из её уст был слышен знакомый вздох:       — Ха-а… Я и забыл, насколько уродливы эти глаза.

***

             До того, как Чхон Мён поднялся в горы и нашёл там уступ, с которого открывался вид на секту и острые пики, похожие на указывающие в небо клинки, он отлынивал от тренировок, засыпая на дереве сливы под звуки его сахёнов и саджэ, усердно размахивающих деревянными мечами. Пожалуй, одна из причин, по которой он любил сидеть на сливовом дереве — это ощущение полной свободы; куда бы он ни посмотрел, он не видел стен. И не было никого, кто мог возвышаться над ним или достать его оттуда       «Жаль, что такую прекрасную ночь портят эти ублюдки из Южного Края».       Ему не нравилась традиция каждые два года привествовать у себя дома этих самоуверенных слабаков, а потом слушать их нытьё после проигрыша, а ещё хуже ехать к ним в секту. Нет, почему они вообще способны ступать туда, где цветёт слива? Они должны плеваться от одного её вида!       Топ… топ…       «Хм?»       Чхон Мён напрягся, думая, что сахён заметил пропажу своего несносного саджэ. По привычке, он начал озираться по сторонам, чтобы спрятать кувшин, украденный из тайника старейшины. Агх, чёрт, он же на дереве…       Но когда силуэт приблизился, Чхон Мён понял, что это был не его сахён.       «Донрён?»       Высокий юноша с острыми женственными чертами лица, обрамлёнными густыми волосами. Его белые одеяния с символикой Южного Края и лёгкая грациозная походка заставляли усомниться в том, что никто в этом веке не достиг бессмертия. Когда Чхон Мён окликнул его, тот удивлённо заозирался по сторонам, походя на потерянного крольчонка.       — Что? — наконец он задрал голову, находя Чхон Мёна. — Что ты делаешь на дереве?       — Ха-а? Это мой вопрос! Чего это ты шляешься ночью в чужой секте, а-а-а?       Лицо Донрёна стало пустым. Он и забыл, насколько же этот ребёнок не задумывался о выборе слов, даже когда говорил со старшими других сект. Он покачал головой, вздыхая, будто у него появился младший брат, и шагнул вперёд, к дереву.       — Не стоит нарушать режима сна. Завтра важный день.       Но Чхон Мён не обратил внимания на подобные увещевания, напоминающие слова сахёна, вновь прикладываясь к горлышку кувшина. Мягкий ветер ласково трепал кожу, а жидкость дарила тепло. Ах, такая замечательная ночь…       Донрён без эмоций смотрел на эту картину. Ну почему он такой сложный человек?       Шух!       Когда на ветке появился незваный гость, лицо Чхон Мёна исказилось. Эй-эй, этот ублюдок хочет полететь вниз и поцеловать землю своим красивым личиком? Чхон Мён отодвинул кувшин подальше, он не собирался делиться с последователем Южного Края.       — Эй, — позвал Донрён. — У тебя тоже бессонница?       Чхон Мён ничего не ответил.       — Каждый раз, приезжая сюда, я так волнуюсь…       — Так и скажи, что боишься проиграть, старшой, — усмехнулся Чхон Мён.       Донрён развернулся к нему, вздыхая:       — Ха-а… ты такой раздражающий. Но проницательный.       Он боялся остаться в тени своего гениального старшего брата, боялся, что зря гоняется за признанием отца… Но Чхон Мёну было неинтересно слушать о чужих семейных драмах. Перевернув кувшин вниз горлышком, он вылил последнюю каплю в рот, жалостливо вздыхая:       — Нет, неужели это всё?       Но когда он собирался уходить, услышал всхлип.       «Эй-эй, ты серьёзно? Кто здесь ещё младше?»       По красивому лицу скатывались одна капля влаги за другой. Было даже как-то неловко вот так просто спрыгнуть вниз и уйти.       — Я вспомнил… шмыг... это так странно, если подумать, — в глазах мелькнула ностальгия. — Глубоко в Южном Крае росло единственное дерево сливы. Но оно было таким пышным… когда матушка была жива, она любила приходить туда.       — А… ага…       Нет, почему он должен слушать чью-то душещипательную историю?       — Знаешь, — Донрён развернулся к нему, всё ещё шмыгая. — Когда я впервые встретил тебя, то был так поражён.       Ну, трудно остаться равнодушным, когда над твоим именем смеялись на всю секту, — хмыкнул про себя Чхон Мён. Неужели ему хотят это припомнить?       Но это было не так.       — Твои глаза… они такого же оттенка, как слива.       — Хм?       — Когда я посмотрел в них, то вспомнил ту одну-единственную сливу.       — Ну простите уж, — Чхон Мён готовился спрыгнуть, чувствуя раздражение. — уродился с такими отвратительными глазами.       Лицо Донрёна приняло удивлённое выражение лица, а изо рта вырвалось без раздумий:       — Но я так не думаю. Наоборот, мне нравится этот оттенок, — он улыбнулся, вновь прокручивая в своей голове далёкие воспоминания. — Он напоминает мне о матери. Возможно, именно поэтому, увидев так много слив, на меня нашла бессонница?       Чхон Мён замер на месте всего на мгновение, прокручивая в своей голове только что сказанное, но затем всё же спрыгнул вниз, оставляя юношу одного сидеть на дереве.       — Ха, Донрён такой эмоциональный, как юная дева, — уголок его губ слегка дёрнулся из-за похвалы.       "И что это на него нашло?"       Чхон Мён не знал, но предпочёл не обращать внимания на слова последователя Южного Края.       Потому что это ложь.