За мёртвых платят меньше

      Мало того, что эти скоты утащили её невесть куда, оборвали все пуговицы с пальто и попытались изнасиловать, они ещё и весь алкоголь в доме выжрали. Из семи бутылок на грязном столе лишь в одной осталось жидкости на полпальца, и то Карен потратила на то, чтобы смочить платок и вытереть разбитый в кровь подбородок. Злобный задор драки прошёл так же резко, как и начался, и теперь она осознала, как же устала. Вообще-то она никогда не любила убивать, хотя стреляла отлично. Ей больше нравилось ловким выстрелом выбить у врага оружие или сбить шляпу, а потом с издевательским хохотом скрыться, пока не пролилась лишняя кровь. Если ей и приходилось убивать, то это всегда была быстрая смерть от меткого выстрела. Не вилами в горло, не бутылкой по голове. Руки дрожали. Сейчас бы пару глотков виски…       Дом, в который её привезли, выглядел вполне обжитым. Если бы не бардак на столе и труп Расселла в луже крови, тут было бы даже уютно. Добротная мебель, утеплённые на зиму окна и двери, чистый камин с часами на полке. Карен глянула на циферблат – всего-то полночь. Сложно было поверить, что всего пять часов назад, в сумерках, она ехала в Ван Хорн.       Слева от входа была обустроена кухня, и Карен полезла в кухонные шкафчики в поисках спиртного. Такер, пристёгнутый ремнём к стулу, завозился и простонал:       – Лекарства на полке в углу…       – Спасибо, – Карен окинула взглядом полку, приметила настойку опия и несколько лечебных тоников, и в самом углу – бутылку с чем-то мутным. Схватила её дрожащими пальцами, вынула пробку, понюхала. Просто спирт. Можно, конечно, рискнуть, но один её знакомый как-то выпил чистого спирта и ослеп. Пить такое не стоит, но не пропадать же добру?       – ААААА!!! – заорал Такер, когда Карен опрокинула бутылку над его простреленной рукой. Он задёргался так сильно, что натянул ремень, а потом обмяк и прохныкал:       – Твою мать… у меня дырка в ладони!       – Зато теперь сможешь обходиться без женщины.       На взгляд Карен, шутка была весьма удачной, но Такер юмора не оценил.       – Ты напала на представителей закона! За такое тебя точно повесят, дура ты ненормальная!       – Я напала?! Это вы меня схватили и хотели изнасиловать!       – Изнасиловать? Тебя? – Такер вытаращил глаза. – Ты же шлюха! Насилуют только порядочных, а ты со всеми парнями Датча путалась! Тебе жалко, что ли?       Самое мерзкое было в том, что говорил он это без тени издёвки, а с искренним изумлением. Карен было это знакомо. Все эти достойные, хорошие люди – служители закона и церкви, добропорядочные леди и джентльмены, усердные работники, обычные прохожие на улице – все они были уверены в том, что есть люди, которые заслуживают, чтобы им делали больно. Уж она-то знала, какие порядки заведены за закрытыми дверями и аккуратными изгородями. Много повидала и избитых жён, и запуганных детей, и изнасилованных служанок, и растерзанных взбешённой толпой мужчин, виновных лишь в том, что не туда посмотрели, не туда шагнули или родились не с тем цветом кожи. Много раз это приводило её в ярость. Привело и сейчас.       Она сама не поняла, как это случилось. Просто внезапно осознала, что бутылки в её руке больше нет – лишь обломанное горлышко – а Такер вместе со стулом лежит на полу. По комнате поплыла вонь спирта. Законник выл и матерился, в рот ему заливалась кровь, а в щеке и над бровью застряли обломки стекла. Карен медленно шагнула к нему, и под башмаком захрустело стекло. Она топнула ногой по залитому кровью полу. Так и есть. Ей не показалось. Звук при падении стула был слишком гулкий, и сейчас доска под каблуком тоже отозвалась совсем не так, как в остальной комнате.       Карен опустилась на колени, ощупала доски и вскоре нашла щель. К тому времени Такер уже пришёл в себя и занервничал:       – Ты что удумала?       Карен схватила кочергу, подцепила крышку люка и откинула её. Короткая деревянная лестница вела в темноту.       – Не лезь туда!       – Порядочным будешь указывать, а шлюхи лезут, куда хотят, – Карен взяла со стола лампу, и Такер задёргался снова:       – Поставь! Поставь лампу, ты нас угробишь!       – А что? У вас там динамит? – Карен опустилась на пару ступенек, посветила и присвистнула. Теперь понятно, почему её держали в комнате, а не в подвале. Тут совсем не было свободного места. Все стены тесного подвальчика были уставлены полками, а на полках – кое-что поинтереснее динамита.       – Похоже, жалованье у вас не очень, раз приходится самогоном барыжить?– Карен достала из ящика тяжёлую пинтовую бутыль, вылезла из подвала и села прямо на край люка, вытащила зубами пробку и глотнула. Сердце тут же ухнуло куда-то вниз, а в животе будто костёр вспыхнул.       – Чёрт, – простонал Такер, опуская голову на пол. – Зря мы не вздёрнули тебя прямо на дороге.       – Да, ковбой, это вы зря, – Карен глотнула ещё, и ей сразу стало лучше. Дрожь в руках улеглась, кровь ударила в голову, наконец-то стало тепло. А самое главное – страх и усталость как рукой сняло. Всё-таки правильно она разделалась с этими скотами. Мало ли сколько «непорядочных» девушек они мучили в соседней комнате. Конечно, за убийство трёх представителей закона цена на её голову вырастет, но до сих пор у неё получалось спастись. Получится и в этот раз. А может, и не только ей.       – Так что вы там говорили про старика?       – Ваш бухгалтер, – злобно отозвался Такер. – Мы взяли его ещё недели две назад, он пытался сесть на паром в Аннесберге. Его до сих пор держат в городке. Ждут, когда расколется, где деньги из Блэкуотера. А что, соскучилась?       – Может, и соскучилась. Далеко отсюда до Аннесберга?       – Далеко. Без меня не доедешь.       – Жаль, – Карен подошла к Такеру, и он сжался в испуге, но она лишь вытащила осколки стекла из его лица и перевязала простреленную руку. Тот явно расслабился, ухмыльнулся:       – Даже не подлизывайся. Я всё равно тебя сдам.       – Ещё посмотрим, кто кого сдаст, – Карен расстегнула ремень и пинком заставила Такера подняться на ноги. – Давай, лезь в подвал.       – Зачем?!       – Ты же не заставишь хрупкую женщину таскать ящики? ***       Снега на дороге было мало, лошади бежали бодрой рысью, в телеге заманчиво позвякивали бутылки, а на плечах Карен было новое пальто. Тяжёлое, с мужского плеча, но куда теплее, чем было её старое. Под пальто она надела шмотки, которые отыскала в шкафу. Тоже мужские, но выбирать не приходилось. Платье официантки для путешествий не подходило. В данный момент оно, порванное и окровавленное, дотлевало в камине где-то позади. Снова Карен сожгла за собой мосты, на сей раз в буквальном смысле. Мэри-Бет бы понравилось такое сравнение.       От Мэри-Бет воспоминания быстро переметнулись к Дженни, которую они хоронили в Колтере полгода назад. К заснеженной дороге, по которой их телеги тащились еле-еле. К тому, как тяжко тянулись недели в затерянном среди снегов городке. Тогда Карен храбрилась, не ныла, не жаловалась, старалась ещё и другим дух поднимать. Песнями там, или страшными историями. Было весело, пока Эбигейл не пригрозила, что если она не перестанет пугать Джека, то отправится ночевать в сугроб. С Эбигейл у неё отношения всегда были не очень, хотя Карен не считала себя виноватой. Можно подумать, она мечтала о том, как к ней будет клеиться пьяный Джон Марстон. Ей он и трезвый был не нужен, если на то пошло. Но объяснять это Эбигейл она не желала: во-первых, та сама не маленькая, должна понимать, какое счастье себе отхватила, а во-вторых, Карен никогда не оправдывалась и не просила прощения. Принципиально.       …А ещё ей вспомнилось, как она ждала вестей от Мака. И каково ей было, когда Артур скупо поведал о его судьбе. Он сказал лишь, что о смерти Мака рассказал агент Милтон, но по его лицу Карен поняла, что дело было скверно. Уже потом она подслушала разговор Артура с Датчем и узнала, что Мак перед смертью сильно страдал. Пытали его или он был тяжело ранен, выяснить так и не удалось. Но зато теперь она точно знала, что Штраусу приходится так же туго, как и Маку.       Со Штраусом, как и с Эбигейл, они не были друзьями. Но то ли воспоминания о Маке, то ли вид могилы Сьюзан посреди глуши, то ли следы от верёвок на собственных руках не давали Карен просто уехать куда глаза глядят. Она и так уже наломала дров, струсив в неподходящий момент. Вместо того, чтобы упиваться собственной никчёмностью и поддаваться на доводы Мэри-Бет, она должна была остаться. Остаться, как Тилли, которая в ответ на уговоры Мэри-Бет только холодно поглядела на неё и сквозь зубы заявила: «Я ничего не боюсь, и никого не брошу, а вы убирайтесь и не попадайтесь мне на глаза». Карен тогда напоследок бросила какую-то колкость насчёт неё и Хавьера, и сейчас ей было стыдно об этом вспоминать.       Если она сбежит сейчас, когда точно знает, что Штраус в беде, это будет не просто трусостью, это будет предательством. Она будет ничем не лучше чёртова Смита, который свалил к своим чёртовым индейцам, когда был так нужен банде. От злости у неё заскрипели зубы, и она быстренько глотнула из бутылки, чтобы отвлечься и согреться.       – Смотри не выпей всю телегу, – съязвил Такер, и Карен ткнула его револьвером в бок:       – Смотри не пропусти поворот!       Крепче сжав поводья в здоровой руке, Такер пробормотал:       – Напомни: зачем мне тебе помогать?       – Затем, что если ты откажешься, я расскажу твоим боссам в Аннесберге, что ты занимаешься контрабандой самогона. И ты будешь так любезен, что тут же предоставишь улики.       – Обязательно для этого грузить повозку под завязку?!       – Тихо, – Карен напряжённо вглядывалась вперёд. С неба ярко светила луна, и ехали они без фонаря, но сейчас впереди показался другой свет – жёлтый. Он мерцал за тёмными деревьями, нервный и недобрый по сравнению с ровным сиянием луны и свежего снега. Такер тоже заметил и нервно стиснул вожжи:       – Поворачивать?       – Куда? – справа поднимался заснеженный склон, ощерившийся острыми камнями, слева открывалась лощина, заросшая густым лесом. Оставалось ехать только прямо, туда, где их уже заметили. Огонь замерцал сильнее – кто-то нёс фонарь. Раздался окрик:       – Эй, вы! Правьте сюда! Медленно!       Деревья расступились. Здесь дорога была чуть пошире, и на её обочинах устроили целый блокпост: поставленные друг на друга ящики, яркие фонари, коробки с патронами. И шестеро крепких молодчиков в шерстяных пальто и шляпах-котелках.       – Мы из Детективного агентства Пинкертона. Остановите повозку здесь, – указал один из них карабином на середину дороги. – Мы проверим контрабанду.       – Знаком тебе кто-нибудь? – сквозь зубы шепнула Карен. Такер мотнул головой:       – Нет.       – Сильно они разозлятся, если найдут самогонку, как думаешь?       – Ты им не скажешь! – в голосе Такера послышался реальный страх. За бандой Датча числилось немало грехов, но самогоном они никогда не торговали, и разыскивали Карен не за контрабанду. И как только эти люди обнаружат, что телега набита контрабандой под завязку, они сразу поймут, кто из двоих к этому причастен.       – Разумеется, не скажу. Пока. Сэр! – Карен приподняла шляпу и улыбнулась подошедшему законнику. – Сэр, неужели у нас тут контрабандисты? Как же так?       – Именно так, мэм, – сурово отозвался тот. Вид у него был весьма воинственный, только красные от холода уши немного портили впечатление. – Так что советую сразу же сказать, известно ли вам что-нибудь на сей счёт.       – Боже! – Карен прижала к губам сжатый кулак. – Какой ужас! Я думала, всех этих нелюдей Датча уже повесили!       – Ещё не всех, мэм… – законник вдруг замолчал, принюхался и протянул: – Мэм, а ну слезайте!       – Ой! – взвизгнула Карен. – Зачем?       – От вас пахнет самогоном!       – Нахал! Это духи!!!       – Вы пили духи?       – Она может, – подленько захихикал Такер, за что получил пинок.       – Да куда же это годится! – закудахтала Карен самым противным голосом, на который была способна. – Мы честно трудимся от зари до зари, налоги платим, а нас же и грабят!       – Кто вас ограбил, мэм?       – Как кто?! Государство! За наши налоги мы ждём безопасность на дорогах! Ох, что ж это делается, какое будущее у наших детей?!       – Мэм, уймитесь! – гаркнул уже другой законник, у которого покраснели не только уши, но и нос. – Во-первых, Детективное агентство Пинкертона – не государственная структура, и работаем мы, слава богу, не на ваши налоги! А во-вторых – мы заняты серьёзным делом, и не мешайте!       – Каким-таким серьёзным делом, честных людей, как воров, шмонаете! – заверещала Карен со слезами в голосе. – Я, чтоб вы знали, не контрабанду везу, а мужа к доктору! Третий день у него живот болит! Болит, солнышко?       – Уй! Болит! – завыл Такер. И неудивительно – Карен под пальто хорошенько саданула его револьвером в рёбра.       – Ежели у вас есть основания нас обыскивать, то вам положено ордер предъявить, уж я-то порядки ваши знаю, слава богу, не вчера родилась, да и грамоте обучена, читать умею, а коли думаете, что можете безо всяких оснований гражданку Соединённых Штатов останавливать, так я вам так скажу: здесь свободная страна, где хочу, там и еду, и Конституция гарантировала мне защиту собственности и право на свободу и счастье!.. – на одной ноте верещала Карен, пока уже третий законник не прервал её воплем:       – Дамочка, да заткнитесь вы уже! Том, отпусти этих малохольных!       – Чаво-о-о? Я малохольная?! Да как у тебя язык повернулся?! – Карен перешла на такой высокий визг, что, наверное, все белки в дуплах проснулись, и одновременно с этим пнула Такера в ногу. Тот всё понял без слов и хлестнул лошадь вожжами. Телега покатилась дальше, а Карен устало откинулась на сиденье. Сердце у неё колотилось так, что было тяжело дышать, в висках снова засвербила боль, и она дрожащей рукой выудила из ящика за спиной ещё одну бутылку. Едва успела сделать глоток, как тут же поперхнулась и закашлялась: лес слева внезапно расступился, открыв вид на широкую реку и на убогий задымлённый городок на берегу.       – Аннесберг? – прошипела Карен. – Ах ты, скотина! Тут всего час пути по прямой, а ты мне заливал, что я без тебя не доберусь?       Такер не ответил. Здесь дорога круто сворачивала вниз и становилась очень извилистой, так что все его силы уходили только на то, чтобы спустить повозку без особых потерь. Наконец они выехали на широкую дорогу, которая пересекала городок с севера на юг. Под колёсами зачавкала ледяная грязь. Когда колёса переехали через рельсы, все бутылки громко зазвенели.       Город был окутан горьким дымом, и на каждом вдохе ноздри щекотала пыль. Карен подумала о том, до какого же отчаяния и нужды надо дойти, чтобы жить в таком месте, не попытавшись найти счастья где-то ещё, и ей на миг вспомнилось детство. Она поскорее глотнула ещё самогона, и тот был далеко не таким горьким, как её воспоминания.       Медленно, покачиваясь и увязая в грязи, телега проехала мимо рядов одинаковых деревянных хижин, тёмных и унылых в эту холодную ночь. Лишь в одном здании горел свет. Оно стояло на той же улице, но чуть поодаль от прочих домов, выглядело чуть добротнее, и на окнах были решётки. Фонарь у двери отбрасывал дрожащий свет на плакаты о розыске. Среди прочих Карен увидела собственное лицо, но не заметила ни Артура, ни остальных. Она сильно прикусила щёку изнутри.       – Здесь его держат?       – Да.       – Замечательно. Давай, отвлекай шерифа.       – Как?       – Что, за всю дорогу не придумал? Вперёд, и чтобы через десять минут там не было никого, кроме заключённого.       Такер проворчал что-то нелестное и спрыгнул с телеги. Карен тоже спрыгнула, и её каблуки увязли в смеси льда и грязи, ботинки тут же промокли. Пока она, ругаясь, нетвёрдым шагом обходила телегу, Такер уже открыл дверь:       – Руфус? Всё спокойно?       Прежде чем ему успели ответить, Карен вдруг почувствовала, как её грубо хватают за локоть. Она встрепенулась, забилась, но поздно: она уже потеряла бдительность, и Такер резко втащил её за собой, а потом захлопнул дверь. Карен зашипела, схватила револьвер, но Такер вывернул ей руку, вырвал оружие, а потом толкнул её на пол.       Карен быстро прижалась к стене, пытаясь собраться с мыслями. Она оказалась в тесном помещении с большим письменным столом, а позади стола был громила с блестящим значком шерифа на жилетке – видно, Руфус. Он резко качался из стороны в сторону, остервенело размахивая руками. Карен сразу узнала эти движения, и сердце у неё стало таким же холодным, как руки. Законник кого-то бил. Кого-то, лежащего на полу. Стоящий на пути стол не давал приглядеться как следует, и к лучшему: судя по тому, как остервенело пинают этого бедолагу, от него уже должна остаться одна кровавая каша.       Кажется, она опоздала. Молодой и сильный человек мог бы выдержать такие побои, но Штраусу уже… сколько там ему… неважно. Всё уже неважно.       Руфус отвлёкся от своего занятия, выпрямился и утёр забрызганное кровью лицо. Ухмыльнулся Такеру. У него было немолодое, злое лицо. Серая кожа в морщинах и такие же серые усы. Когда он улыбнулся, его зубы были в крови.       – Такер, сынок. А где парни?       – Это долгий разговор, – Такер шагнул к столу и выудил из-за пазухи бутылку самогона, поставил её на стол. Карен молча открыла и закрыла рот. Такер гадко ухмыльнулся ей в лицо:       – Что, шалава? Не ожидала?       – Шериф в доле, значит, – проговорила Карен. Руфус молча посмотрел на неё своими маленькими серыми глазками, потом перевёл взгляд на Такера:       – Кто это?       – Джонс. Одна из девок Датча. Она положила Джорджа и остальных. Надо запереть её побыстрее и отогнать телегу с товаром, пока Росс не явился.       – Козёл! Нахрена ты привёз товар так рано?!       – Она меня заставила!       – Раз тебя баба может что-то заставить, значит, ты сам хуже бабы!       Карен попыталась было, воспользовавшись перепалкой, подползти к шкафу в углу – как знать, вдруг там оружие – но тут Руфус шагнул к ней, схватил за воротник пальто и рывком поднял на ноги. Сжал подбородок крепкими пальцами, задирая ей голову:       – Карен Джонс, значит?       – Нет, принцесса Изабо Катарина Зинцмейстер. Меня потеряли тут пятнадцать лет назад, и мои родители назначили за меня награду…       В голове зазвенело от пощёчины, и Карен пришла в себя уже на полу. Руфус наступил ей на шею. Карен захрипела от боли.       – Да-а-а, это несомненно Карен Джонс, врёт как дышит. Ничего, у меня есть способы заставить тебя говорить правду.       Карен не могла поднять голову, и была вынуждена смотреть в ту сторону, где лежал избитый Штраус. Стол по-прежнему загораживал его, и Карен были видны только брызги крови на полу и тень на стене. Из-за неровного света керосиновой лампы тень казалась большой и страшной. Забавно. Ведь каким бы маленьким и жалким ни был Штраус, ещё недавно его имя внушало столько же страха, сколько и имя любого из боевиков банды. Вот и сейчас: маленький человек отбрасывает большую тень.       Не успела Карен додумать до конца эту интересную мысль, как тень шевельнулась и вдруг резко выросла до потолка. Затем раздался вопль Такера и звук, который бывает, когда опрокидывается большой и тяжёлый стол. Зазвенело разбитое стекло, затрещал дощатый пол, Руфус обернулся, но тут же нелепо дёрнулся и отшатнулся от Карен.       Она оперлась дрожащими руками на доски и огляделась. Такер стонал, обхватив руками ногу, придавленную тяжёлым столом. Лампа разбилась, по полу разлился горящий керосин. А Руфуса мотало из стороны в сторону, совсем как недавно, только сейчас ему было не до улыбок – в его шею впилась цепь, которую натягивали два окровавленных кулака. Руфус хрипел, лицо его было багровым, глаза лезли из орбит. Он попытался вырваться, но его тут же повернули и ударили лбом о стену, а потом повалили на пол. И только теперь, когда туша Руфуса больше не загораживала обзор, Карен смогла увидеть, кто его душит.       И это был не Штраус.       – Чарльз!       – Карен!       – Какого хрена ты тут делаешь?! – заорали оба в унисон. Ответить никому не удалось, потому что в разговор влез Такер:       – Помогите!       С трудом выбравшись из-под стола, подволакивая ногу, он пополз не на помощь деловому партнёру, а на улицу. Карен застонала от ярости. Рванулась было, чтобы погнаться за ним, но толку: всё равно в соседних домах уже всех перебудил. И тогда она швырнула своё пальто на лужу горящего керосина и бросилась к Руфусу, который как раз уже справился с паникой и выхватил из кобуры револьвер. Ещё секунда – и Чарльз был бы мёртв, но Карен бешеной кошкой ринулась на Руфуса, вцепилась ногтями и зубами в его огромный волосатый кулак. Он заревел от боли, попытался ударить Карен револьвером по голове, но она уже схватила его за указательный палец и отогнула его назад до упора. Даже сквозь рёв Руфуса и отчаянные вопли Такера Карен услышала, как хрустнул сломанный палец, а спустя секунду точно так же хрустнула и шея. Законник застыл на полу, как огромная сломанная кукла.       Чарльз застонал и выпрямился, прижался спиной к стене, с трудом поднял скованные руки и убрал волосы с лица. И Карен снова пришлось прикусить себе щёку, чтобы не закричать. Его лоб пересекала глубокая рана, заходящая на висок; на щеке, носу и губах коркой запеклась кровь, к ней прилипли чёрные волосы. Из всего этого ужаса на Карен смотрел единственный глаз, белок которого сделался ярко-алым от разорванных сосудов. Второй глаз исчез за распухшими, багрово-синими веками.       Он увидел её взгляд, и его рот перекосился от боли, но с губ не сорвалось ни вздоха, и Карен поняла: Чарльз улыбается.       – Спасибо, – прохрипел он.       Он их бросил. Он был с ними почти год, а потом бросил их ради людей, которых едва знал, и сделал это в самый решающий момент. Карен сжала зубы, прежде чем отрывисто спросить:       – Где Штраус?       – В камере. Он очень плох, – Чарльз закашлялся и закрыл глаза. Рубашка у него была вся пропитана кровью, и было видно, что каждое слово причиняет ему боль. И тут снова заорал Такер:       – Помогите!!!       Карен развернулась, пробежала по собственному пальто (огонь погас, но комната наполнилась вонючим дымом) и выскочила на улицу. Такер корчился в грязи, пытаясь ухватиться за телегу и встать. Быстро Карен обрубила постромки у коня, ударила его по крупу, а потом снова кинулась в офис шерифа, и уже на пороге развернулась и швырнула в телегу сперва бутыль с остатками самогона, а потом горящую спичку.       Дикий вопль потонул в рёве пламени, и шахтёры, выбежавшие на шум, увидели лишь, как посреди тёмной улицы вздувается огромный огненный шар, и столб чёрного дыма улетает в ночное небо. Никто не заметил одинокого человека, одетого в чёрное, который наблюдал за пожаром на краю леса, а потом молча растворился во тьме.       А Карен лежала на полу у стены, свернувшись клубком, чувствовала, как рядом дрожит и кашляет прикрывающий её Чарльз, и думала, что когда-нибудь она обязательно перестанет сжигать за собой мосты. Но явно не в эту ночь.